Мемуарики "Сам себе о себе" от Сергеева В.В., Всё и обо всем, что было связано с морем...... Опции

[Romakhov]

Автор: Сергеев Вячеслав Валерьевич. (с)

Имея на руках эти мемуары, я с его разрешения публикую здесь... ибо труд пропадает.....

Вместо предисловия

Даже полностью раскрытое окно не спасало от удушливого табачного дыма.
Подошло то время, когда сидящие за столом начинают разбиваться по парам, в каждой из которых своя тема разговоров. Стараясь быть услышанным, говорят всё громче и громче. Если в такой компании кому-то пары не хватает, он, по началу, пытается примкнуть то к одним, то к другим, и, в конце концов, не найдя собеседника, начинает скучать. Обычно, взгрустнувший, если есть такая возможность, включает телевизор и тогда… Слава богу, в этот раз, на кухне телевизора не было.
Шум на кухне стоял такой, будто разговаривали, по крайне мере, человек десять. Иногда казалось, что каждый разговаривает сам с собой совершенно не слушая собеседника. В общем, классика.
За столом собрались однокашники или одногруппники, отметить двадцатилетние выпуска.
В Мурманске, нас, судоводителей-однокашников, продолжающих общаться, осталось всего пятеро. Кто на погосте, кто улетел в тёплые края или на родину, а было двадцать человек. Поэтому каждая встреча была как встреча соскучившихся друг по другу родственников. Гуляли всегда так, что по утру не каждый раз вспоминалась дорога домой.

- Может выпьем. Или как? – Подал голос давно заскучавший Николай Пузыревский.
Но организовать народ даже на тост сразу не удается.
- Ну вот. Напились. О работе базарить начали. – Снова сделал робкую попытку привлечь к себе внимание Николай.
Конечно же о работе. О женщинах говорим пока трезвые или совсем уже набравшиеся. Больше вспоминали о прожитом. Рассуждения, споры или обсуждения флотских проблем давно утомили. Действительность надоела, а вот всевозможные рассказы о морском прошлом вызывали значительно больший интерес, значит и рассказывать было интересней.
- Слава. Вот я о чём подумал. – Тщательно выговаривая слова мой напарник по беседе Володя Кошкин делил столовым ножом огромное красное яблоко на равные части. – Давай ты изложишь свои истории на бумаге, как говориться, на бумажном носителе, или на электронном, а я их отредактирую и, чем черт не шутит, книгу выпустим.
- Не думаю, что это кому-нибудь, кроме нас, будет интересно. Вот ты, зная, что это конкретно обо мне, читая, представляешь меня, героя этих рассказов. Тебе это будет интересно только потому, что ты меня знаешь. Вот Витя, Иван, Коля, ну, может кто ещё из наших прочитает, ну, их родственники, дети…
Я призадумался и чем больше я об этом думал, тем больше казалось, что Володя прав, жизнь прожита довольно таки интересная.
- Будешь писать, обязательно про меня расскажи, - сразу вмешался в разговор Коля, - помнишь, как ты меня на Новой Земле увёз?
- Да про тебя можно рассказывать хоть целый день, один сожженный тобой танкер чего стоит.
- Ну, про это не обязательно. А вот если про Новую Землю, то имя мне измени, вдруг дочь читать будет.
- Да бросьте вы, ребята, какой из меня писатель. Это рассказывать я люблю, да ещё за рюмочкой… А писать, это, наверно, сложновато.
- Да ну тебя! – Махнул рукой Володя. - Вечно вы всего боитесь.
- Давай. Пиши. Про мореходку, как мы тогда с Михруткой и Чиканашкой в самоходы бегали, как вы Новый год в чужой даче справляли. – Поддержал Володину идею Витя.
Я удивился тому, что все знают о чем шёл разговор, будто и не было минуту назад шумного пьяного гвалта. - Про нашу учёбу в мореходке можно написать не один том. Назови книгу «Тысяча триста дней и ночей».
- Давайте лучше выпьем. - Прервал нас Иван, самый рассудительный и солидный из собравшихся. – Хватит фантазировать. Что бы что-нибудь толковое написать, нужно столько времени, что это для нас просто нереально.
- Ты прав, да и какой из меня к чёрту писатель.
На этом тема была закрыта.
- Але! Так это! – Над столом поднялась рука с рюмкой водки. - За тех, кто в море.
- За тех кто в море и на вахте!

Случилось так, что через год я оказался в отдельном кабинете с компьютером, совершенно не ограниченный ни временными рамками, ни работой. Вспомнилось предложение о книге и я решил попробовать «изложить свои рассказы на электронном носителе», скорее из-за желания убить время.
И тут, чего я даже представить себе не мог, из меня, что называется, посыпалось. За неделю я выплеснул самое яркое, самое интересное что было со мной за годы прошедшие после окончания мореходки. Печатал, а казалось будто рассказывал что-то сам себе о себе. Перечитывал, улыбался, а в голове уже вспоминались другие истории.

Через некоторое время пути-дорожки с Володей разошлись так, что мы вряд ли когда-нибудь ещё будем общаться как приятели. Получилось так, что я действительно рассказывал свои истории про себя самому себе, так как, скорее всего, никогда в жизни не решусь их кому-нибудь показать. Тем более, что постоянно сквозит мысль о том, что всё это, или что-то похожее, я уже читал у очень мной любимого Виктора Конецкого.

Позолоти ручку...

"Замкнутый, необщительный. Друзей среди одноклассников не имеет. Неопрятный, к учебе не стремился ...и т.д. и т.п."
Это выдержка из школьной характеристики, выданной мне на руки классной руководительницей.
- Да меня с такой «сопроводиловкой» даже в тюрьму дворником не возьмут! За что?
Я чуть не плакал. Весь класс, выслушав обо мне горькую "правду" был в недоумении. Собрали делегатов с челобитной и гурьбой к директору школы.
Мимо проходила учительница географии, узнав, в чем дело, выхватила лист у меня из рук и минут через двадцать принесла другой, написанный рукой того же классного руководителя и с подписью директора школы. В этом варианте я выглядел несколько иначе: " Общительный. Пользуется авторитетом среди товарищей. Характер веселый. Всегда подтянут, чист и опрятен... и т.д. и т.п.

1975 год, май месяц.
Уже полностью проснувшаяся от зимней дремоты южная природа, сумасшедшими запахами цветущих причерноморских растений дурманила и опьяняла, заставляя забывать обо всём на свете.
Вечерело.
Шеренга шумных, красиво одетых молодых людей идет домой из школы. Девушки с цветами, ребята в строгих, явно непривычных костюмах, разговаривали так шумно и весело, что гомон пернатых, в обилии заполнивших зелёные насаждения сквера в недоумении затихал.
Только что сбросили с шеи тягомотину последних дней школьной жизни. Казалось бы, все мысли должны быть посвящены выпускным и вступительным экзаменам. Ничего подобного. Это будет после, а сейчас, мы, совершенно опустошенные и расслабленные, в предвкушении выпускного вечера, что-то горланя на всю округу, шли через центр города Поти, города, в котором имел удовольствие и счастье прожить самые беззаботные годы автор этого абсолютно автобиографичного повествования.

Совершенно неожиданно, как это и полагается в подобных почти мистических случаях, как-то незаметно, будто из ниоткуда, на аллее появилась цыганка. Самая, что ни на есть настоящая, соответствующего вида и поведения. И, что удивительно, одна. Обычно их бывает несколько или в сопровождении грязных вороватых детишек, толпой легче людей облапошить, а тут одна. Конечно же, она предложила погадать и, конечно же, бесплатно.
- Сява! Давай! - прозвучало со всех сторон.
Сява это был я, самый высокий и худой из всей компании, а делегировали меня потому, что оказался ближе всех к гадалке. Вообще-то смелости и так хватало, поэтому я и без подсказки мгновенно оказался около цыганки первым.
- Ждёт тебя, чернобровый, дорожка по казенным хлопотам, - стандартно начала она, - да нелегким будет лето.
- Это, ясновидящая наша, я и без тебя знаю, дальше-то что? – Густые тёмные брови, сросшиеся у меня на переносице, очень не нравились, упоминание о них немного разозлило.
- Позолоти ручку, я тебе курчавый правду скажу, никто так не скажет, никто так не видит вперед как я.
- Да я из школы, откуда деньги. - В кармане позвякивало несколько копеек. - Ребята! Сбросьтесь на полет в будущее. - Обратился я к друзьям, но и у них денег было не больше. Насобирали копеек двадцать.
- За такие деньги пусть черт тебе из преисподней гадает! - отвернулась в гневе гадалка.
- Как не стыдно! - Возмущенно закричали девчонки -
Обещала-то бесплатно!
На что цыганка, совершенно неожиданно схватив мою руку, с очень серьезным лицом скороговоркой произнесла:
- Ждет тебя дорога по казенным хлопотам, трудно тебе будет, да не добьешься ты желаемого, но и обратно не вернешься. – Подумала секунду, загадочно улыбнулась, кивнула, будто согласилась сама с собой и ушла.
Через некоторое время весёлая компания забыла этот эпизод и, весело горланя, двинулась дальше. А уже через пять месяцев, сдав за лето 21 экзамен, потеряв в весе 11 килограмм, так и не попав в Высшее военно-морское училище подводного плавания, я с трудом поступил в Ломоносовскую мореходку. Только бы не домой и не в армию. Приехать домой ни с чем, это позор. Перезимовать, а там вторая попытка.
Предсказания цыганки оправдались на все сто.

Через год я понял, что рисковать не стоит, надо доучиться до диплома, в армию мне что-то очень не хотелось. А там как карта ляжет.
Познакомившись же с суровой военно-морской действительностью наяву, я уже в мореходке понял, что, возможно, это ответственно и красиво родину защищать, да простят меня дед и отец, но 25 «погонных» лет я бы не перенес. В этом окончательно убедился, столкнувшись с военно-морским флотом как говориться нос к носу, изнутри, а не со стороны как сын и внук офицера.


Вот оно начало…


При росте 183 см. и весе 72 кг в новой с иголочки форме, с дипломом судоводителя в кармане, я, темноволосый с кавказскими бровями красавец, слегка сутулясь, уверенно шел в отдел кадров вспомогательного флота ВМФ города Владивостока.
Солнце весело отражалось от всего, что могло его отражать, било в глаза, слепило и наполняло юношескую душу такой безмятежной радостью, такой энергией, что казалось, дай в руки лампочку - загорится. Я был, что называется, абсолютно счастлив.
Позади мореходка, изнурительный недельный перелет из Питера во Владивосток, впереди... вся жизнь со всеми её прелестями и радостями, самостоятельная жизнь, что делало мысли о ней особенно приятными.
Настроение состояло из одних восклицательных знаков. Насвистывая что-то веселое, со смешком отметил нелепость расположения здания отдела кадров воинской части - на пассажирском причале посередине городской набережной.
- Здравствуйте! – Радостно поприветствовал я вопросительно смотревших на меня женщин.
- Вам что?
- Прибыл по распределению. – Неприветливый тон и сочувствующие взгляды начали немного настораживать.
- Вам необходимо прибыть на собеседование к командиру части.
- А может быть, подскажете, где мне оставить вещи?
- Идите не отвлекайте от работы. Там вам всё скажут.
Постепенно восклицательные знаки начали изгибаться, превращаясь в вопросительные, потом вовсе уменьшились до многоточия. И чем дальше, как говориться - тем меньше слов и больше матов.
Должность, указанная в направлении на работу, была занята, а из двадцати прибывших по распределению в эту организацию выпускников, по специальности устроились только шесть человек, остальные ребята работали матросами и навигаторами. А так как я, задержавшись по личным обстоятельствам, прибыл на место назначения на неделю позже, чем было предписано, мне, в первый же день, был объявлен выговор, закрыта виза и предсказана перспектива всю жизнь гнить, т.е. работать на самых плохих судах флота.
«Торжественная» встреча прибывшего по распределению молодого специалиста, которая снилась и предвиделась как нечто знаковое в судьбе, оказалась обидной и оскорбительной насмешкой.
- Почему опоздал? В чем дело? - Внешний вид, уничтожающий взгляд и каменной тяжести лаконичный вопрос комбрига сразу выбил из моей головы все приготовленные заранее объяснения.
Я сбивчиво стал что-то лепетать о трудностях с билетами на самолет. Рассказал грустную историю о том, что четыре дня из-за погоды без еды и сигарет просидел в аэропортах Тюмени, Омска и Братска и что-то там ещё, что совершенно не произвело никакого впечатления на моего нового начальника. Все это, прозвучало робко и извиняющимся голосом. И к тому же я в объяснительной записке перепутал дату покупки билета и дату вылета.
- Мерзавец! – Не дослушав меня, судя по всему уже заранее вынеся приговор, заорал комбриг. Это слово было самое приличное из того, что я услышал дальше.
Если убрать шестьдесят процентов ненормативной лексики, то из крика командира бригады я сразу понял какой я (мягко выражаясь) негодяй. Узнал о том, что какой-нибудь крестьянский парень, всю свою нелегкую жизнь ковырявшийся в навозе, мечтал о море, а я, подонок и дрянь, занял его место. Мне было доходчиво объяснено, что я должен немедленно заткнуть свой диплом в место, в которое он явно не влезет, и убраться туда, откуда появился.
Отдохнув от собственного крика и насладившись произведенным впечатлением, комбриг смилостивился. Запихивать диплом никуда не пришлось, и я был направлен на самое паршивое буксирное судно матросом 2 класса. С какой-то непонятной мне радостью и ехидной улыбкой было обещано сгноить меня на нем до пенсии.
Командир бригады капитан первого ранга Спаржетский был порядочный хам, рожа мерзкая, руки в нарукавниках, все, что не прикрывала одежда всегда было в чернилах, матом крыл всех подчиненных не взирая на ранги, возраст и заслуги, но надо отдать должное - слово свое всегда держал.
Поэтому полтора года я был постоянным ”встречалой” друзей из загранрейсов. Видел их счастливые и гордые лица, как горели глаза, когда они рассказывали о доставшихся на их долю приключениях. Счастливые, шикарно одетые с сумками набитыми диковинными сувенирами они уезжали в отпуска, после которых снова уходили в рейсы.
Мне это не светило. Без визы моим уделом были «пьяные» портовые буксиры, ледоколы и прочие суда прибрежного плавания укомплектованные бывалыми, видавшими жизнь моряками, многие из которых выглядели настоящими пиратами. Хотя, как это выяснилось позже, кое-кто из них ни разу за пределы порта не выходил и от берега не отрывался далее 20 миль. А водку же хлестали они так, будто пережили такое, что даже им самим рассказать про это страшно. Наверно, именно поэтому, объяснений по поводу чрезмерного потребления алкоголя, услышать ни от кого не удалось.
Это был примитивный, но все же нормальный и веселый народ, со всякого рода бзиками и "мухами" в головах, что делало общение с ними, то есть саму жизнь, по крайней мере, не скучной.
- "Штрафбат" – в первый же день определил я своё место работы. Соответственно и опыт я приобрел самый разнообразный как говориться от и до. Попробовал все, что можно и нельзя. Раз жизнь не удалась, бери от неё все, что попадется.
Как в последствии выяснилось, не столько я был виновен в своем опоздании, как нужен был судоводитель на рейдовые суда и суда каботажного плавания. Да такой судоводитель, который бы никогда на другие суда даже не смел попросился. Тут-то до меня и стало доходить, что жизнь, по крайней мере, на начальном этапе, будет не такой уж простой и безмятежной, как представлялось раньше, а станет довольно-таки суровым испытанием.
А испытать, в первые же месяцы работы, мне довелось очень многое.

[Romakhov]

Ху из ху.

На любом судне, какого бы оно класса или величины не было, люди, попав в определенную обстановку, со временем, приобретают специфические черты характера, у них постепенно меняется поведение, манера разговаривать и отношение к рядом обитающим.
Обстановка эта определяется ареалом обитания, то есть службой, в которой ты работаешь, особенно если у тебя есть соответствующее образование, делающее тебя ещё более типичным представителем своего вида или подвида.
При особых отношениях к некоторым людям, дружественных или наоборот, им присваиваются прозвища, которые, часто, становятся необходимостью, так как они не только "позывной" этого человека, но и определение отношения к нему или к его должности соплавателей.
"Штатные" общепринятые кликухи типа "Маслы", "Рогатые", "Маркони", прилепившиеся ещё с мореходки, никого не обижают, в быту применяются редко. Они почти ни о чем не говорят, кроме службы, в которой ты работаешь, и ни кого не характеризуют, но они были, есть и будут всегда, как неотъемлемая часть специфического морского языка.
Всем нам с детства помнятся слова незабвенного Корнея Чуковского о том, что все профессии важны и, конечно же, нужны, но, если вникнуть поглубже, можно заметить, что прозвища, присвоенные моряками, имеют только должности и специальности, имеющие какую-то значимость. Тем же, кому внимания в морском лексиконе не уделено и на деле отведены только второстепенные роли.
Существуют и именные клички или прозвища, которые получают люди благодаря своей индивидуальности и поэтому к флотскому быту отношения не имеют
И ещё. Чем ниже уровень интеллекта и значимости занимаемой человеком должности, тем чаще он становится инициатором споров по поводу значимости той или иной должности, пытаясь оспорить детского писателя.
На берегу, среди «земляных» людей, уже само слово "моряк" является характеризующим человека прозвищем.
По большому счету моряки, это обычные люди с таким же достоинствами и недостатками, как и все остальное население планеты. Но добровольное лишение себя свободы, благ и достижений цивилизации, (в некоторых случаях, тюрьма, ссылка и т.п., это делается насильственно), откладывает на них особый отпечаток, на каждого по-своему, но изменения с людьми происходят всегда. Поэтому часто звание "Моряк" звучит гордо, но в некоторых странах оно превращается в клеймо, с которым не допускают к выборам.
В определенные периоды люди, проводящие большую часть жизни в море, очень сильно отличаются от остальной части человечества.
Попадая на берег, им хочется возместить то, что не успели получить от жизни, поэтому летят заработанные горбом деньги на ветер, алкоголь рекой, девчонки в очередь, «жены» в каждом порту. Гуляй пока молодой! Не жизнь, а сплошное веселье, но веселье это сквозь пот и слезы.
Проходит время, оглянулся, а на берегу-то все прошло как бы мимо тебя, не твоя среда обитания, если вовремя этого не понял, переступил порог привыкаемости, тебя даже твоя семья сразу принять не сможет.
- Ушел бы ты в море поскорее. – Заявили, чуть ли не хором жена, дочь и сын на второй месяц пребывания дома одного моего знакомого.
Двадцать лет в море, двадцать лет семья обеспечена деньгами и шмотками, двадцать лет дома по три-четыре дня в полугоде и вдруг сразу несколько отпусков. Видимо призадумался крепко мужик, решил расставить точки над "i", определить, что важнее. Определил, но очень своеобразно.
Наслушавшись от "доброжелателей" рассказов о похождениях своей жены, непьющий и некурящий человек купил бутылку дорогущего коньяка, пачку "Мальборо". Выпил, выкурил сигарету, в пижаме и тапочках ушел из дома.
Только на второй день жена всерьез обеспокоилась и попросила нас, друзей его дочки, разыскать его. Разыскали. Лежит себе в морге с биркой неопознанного трупа на пальце ноги. Бросился под машину.
Один капитан, что бы предотвратить подобные эксцессы, внепланово возвращаясь из рейса, подавал сигналы гудком и светил прожектором по окнам своего дома стоящего на самом берегу бухты Улисс порта Владивосток.
- Окурки убрать, стаканы помыть, бутылки выкинуть, мужиков в шею. – Приговаривал он при этом.
- Я знаю, как тяжело женщине на берегу одной, - отвечал он на наши недоуменные взгляды, - а мне скандалы-разводы не нужны. Я иду домой отдыхать.

Конечно же, все, что я расскажу, это о конкретных людях, о конкретных случаях и обобщать ни в коем случае нельзя. Это мои воспоминания, моя история, мои приключения. У кого-то было всё по-другому. Кто-то те же истории может видеть совершенно по иному и рассказать их так, будто это было в другом месте и с другими людьми. На то и рассказчик, что бы интересно.
Был у меня в юности дружок Сергей Павленко, он любил говорить:
- Не приврешь, не расскажешь.
Хочу предупредить, что я ничего не приврал, практически ничего не исказил. Действительно, всё, о чём вы прочитаете, было на самом деле.

[Romakhov]

Маслы

Здравствуйте! Знакомьтесь! Маслопупы или Маслы. Самая уважаемая мной часть судового экипажа. Первая и основная половина электромеханической службы (ЭМС) – механики и мотористы. Настоящие трудяги. Никакой одеколон не способен перебить стойкий запах солярки, которым пропиталось все, что их окружает. Постоянное соприкосновение со смазочными материалами, топливом, работа с металлом металлическими же инструментами, все это оставляет на их руках шрамы, ссадины, синяки. Я не видел ни одно настоящего механика с красивыми руками. Несмываемые следы технической грязи под деформированными ногтями и вокруг, никогда и ни у кого из нас не вызывали отрицательных эмоций. Все знают, что это люди действительно героической профессии, им не до позерства, они как врачи, отвечают за самый важный жизненный орган – сердце корабля.
Был один знакомый, который во время вахты непрерывно протирал руки тряпочкой, а после вахты отмачивал их в теплой воде, потом в молоке и пользовался несколькими кремами для рук. Конечно же, механика из него не вышло, отработав положенный срок, он оставил море и вообще работу механика, как таковую, даже исключил её из разряда потенциальных мест трудоустройства.
По аналогии с живым организмом водные и топливные магистрали приравниваются к кровеносной системе, гребные винты и краны к ногам и рукам, локаторы это зрение и так далее. Таким образом, можно перечислить почти всё, что есть и у человека и даже дойти до органов пищеварения, если иметь в виду фекальные системы. Но, тем не менее, когда говорят о механиках, чаще сравнивают их с кардиологами, нежели с проктологами. Хотя должность механика в быту звучит не очень благозвучно – начальник говна и пара.
Чаше других незаметные в быту, любящие выпить, на деле они показывают неподражаемую выносливость, порой граничащую с героизмом. Это не патетика, не хвалебная ода, это констатация фактов повсеместно и на каждом шагу встречавшаяся мне в жизни.
В штормовую погоду, лежа в дрейфе в Южно-Китайском море, на судне длиной в 60 метров, которое мотало как скорлупку, умудрились заменить треснувшую втулку главного двигателя, а ведь это не легковая машина, эту втулку даже вдвоем приподнять не многие смогут. Подвиг остался незамеченным. Стармех Мильцев, механики Печур и Аракчеев. Этим мужикам я бы именные таблички на самом видном месте транспорта «Неман», если он еще не списан, вывесил.
Есть и вторая часть той же ЭМС, которые к «маслам» отношения не имеют.
Со следами интеллекта на лицах, чистенькие, меньше других работающие, а от этого имеющие много свободного времени на размышления и болтовню, это электромеханики и электрики. Вот у них общепринятых прозвищ нет.
Разговоры, это их любимое занятие. Постоянные стенания о своих тяжелых, почти «героических» буднях. Разговоры о не докладывающих масло и мясо работниках пищеблока, о недостаточности внимания со стороны капитана и старпома к их нуждам. Тем для возмущения бесконечное множество. Наиболее любимые, это недовольство или высмеивание вышестоящих начальников и нарушение ими прав трудящихся, особенно электриков.
Начисто забывая об обязанностях, определяемых уставом, судовыми расписаниями и всевозможными инструкциями обсуждаются только права.
Все смуты, большинство скандалов и склок и даже забастовок, которые мне пришлось пережить за всю морскую практику, все начиналось с этой половины ЭМС, зарождалось в ЦПУ (центральном посту управления) и оттуда расползалось по всему экипажу.
Конечно, конечно же не все они такие, но в основной своей массе, даже если такими они в начале профессиональной деятельности не были, такими становятся.


Рогатые.


Прозвище, "рогатые", к судоводителям пришло из парусного флота. Штурвал, в то время, был с человеческий рост и человек, стоящий за ним из-за торчащих во все стороны рукояток выглядел рогатым, хотя я сказал бы ушастым.
О судоводителях говорить можно много, они на виду, почти всегда в красивой форме, опрятные, если их не доводить до крика, культурно говорящие. Тяжесть их работы мало кому другому заметна.
При шуточных спорах, существующих столько лет, сколько прошло со времен отказа от вёсельной и парусной тяги, говорят, что они постоянно на свежем воздухе, что руководить, не мешки ворочать, а капитан, чуть ли не самый большой бездельник на судне. Но мало кто, конечно же, кроме самих судоводителей, знает о грузе ответственности лежащем на их плечах, о неимоверно нервном напряжении, о тех тяготах, которые переносят судоводители, прежде, чем станут капитанами. И умирают эти "бездельники" чаще всего до срока от инфарктов и инсультов очень редко доживая до шестидесяти лет.
Человек, став капитаном, очень сильно меняется. В душе и уже только частично, по обязанностям, капитан остается судоводителем. Перешагнув должность старшего помощника, как подготовительную ступеньку к переходу в иное состояние, в руководители, начальники или, если хотите, директоры, судовождение отходит на второй план. Теперь ты должен быть в курсе всех дел, всех проблем не зависимо от служб, в которых они существуют, ты становишься "царем" уездного масштаба, что, хочешь ты этого или нет, обязательно откладывает отпечаток на твоем характере.
Но чтобы стать генералом, надо побывать и в солдатах.
Считается, что самая неблагодарная, самая тяжелая во всех смыслах этого слова судоводительская должность, это старший помощник капитана. А вот и нет.
Все, кто хоть когда-нибудь касался этой темы, старпомовской должности всегда уделяли особое внимание, дескать, он просто обязан быть собакой, скотиной и негодяем. Должность, соединяющая судоводительские и хозяйственные обязанности действительно сложна, но, имея некоторые властные полномочия, а в определенных случаях старпом, это второе лицо на судне, можно, перераспределив часть нагрузки на подчиненных, создать себе более или менее комфортные условия, все зависит от твоего характера, от опыта и наглости.
А вот должность третьего помощника капитана, если на неё возложены обязанности штурмана, это действительно каторга.
Должность эта, особенно в суровых условиях военно-морской действительности, отличается от остальных тем, что как бы ты не работал, как бы не лез из кожи вон, ты никогда не сможешь выполнить все, что положено по уставу, инструкциям, судовым расписаниям и должностным обязанностям. И если ты человек ответственный, каким должен являться каждый профессионал, ты понимаешь, что результат твоей работы это безопасность судовождения то есть жизнь соплавателей и только во вторую очередь - немалая материальная ответственность, зарплата и целостность диплома. Поэтому вкалываешь по полной схеме, пока не одуреешь.
По воспоминаниям о собственном пребывании в этой должности особенно трудно было перед какой-нибудь очередной проверкой, комиссией или выходом в рейс.
Проверки проводились постоянно по разным причинам и поводам. Перечислять их нет смысла, многие из них действительно необходимы, а довольно часто их назначение может быть ясным только для тех, кто проверяет.
Выкуривая по нескольку пачек сигарет в день, доводя этим себя до состояния механизма, штурман, корректируя карты и пособия, заполняя необходимые журналы, формуляры и таблицы, практически селится в рубке, спускаясь в низ только лишь по жизненной необходимости. Некоторые спят там же на диванчике.
На всех судах вспомогательного флота, в каждой службе есть множество должностных и эксплуатационных инструкций, объединенных в отдельные папки, особенно их много в штурманской службе.
Каждая инструкция утверждается каким-либо начальником, заверяется другим и подписывается тем, кто ответственен за её исполнение. Под каждой подписью стоит дата. Если менялся кто-то из, как бы покороче выразиться, "подписантов", а это случалось нередко, приходилось всё перепечатывать.
Даже, если все оставались на своих должностях, приходил год и все равно, все надо было "освежать дату".
Каждый судоводитель, прошедший практику штурманской должности умел хорошо и быстро печатать на пишущей машинке. Компьютеров тогда не было, все что делалось, делалось вручную. Огромная потеря времени на совершенно бестолковую работу. Сотни листов бумаги перепечатывались иногда по несколько раз в год. Я пытался схитрить, сделать титульный лист со всеми подписями, чтобы менять только его, но это привело к потере месячной премии.
Как мне представляется, достигалось этим вот что - перепечатывая каждый раз инструкцию, ты непроизвольно читаешь её, что просто так сделать некогда, да и совершенно не хочется. Ну а вторая причина продиктована военно-морской мудростью: "Человек должен быть постоянно чем-то занят, иначе у него могут появиться мысли".
Еще одним требованием, приводящим меня в изумление, была доводка навигационных карт.
Английские карты представляют сплошную однотонную массу неярких рисунков, цифр и букв, наши же исполнены в цвете, что, несомненно, облегчает более быстрое и правильное восприятие нанесенной информации. Для военно-морского начальства и этого было мало, в силу каких-то, свойственных только им вкусов и представлений о безопасности мореплавания, все карты требовалось дорабатывать.
Штурману на каждой навигационной карте приходилось и так нарисованные изобаты и маяки обводить разноцветными фломастерами, раскрашивать световые секторы огней маяков и на расстояние их дальности видимости цветными карандашами. Чёрным фломастером обводились территориальные воды, уже и так нанесенные на картах, чтобы они были ещё боле яркими и толстым чем есть на карте. Перечислять весь этот идиотизм можно долго. И работать над этим нужно было бесконечно, что собственно и было.
Морячить по этим картам было не безопасно, так как из-за этих "петухов" часто было трудно различить, где вода, где суша. Но зато вся эта мазня радовала глаз начальства, которое, отдавая подобные распоряжения и видя плоды своих ненормальных требований с удовольствием отмечало, что теперь карты "поют". Что они имели в виду трудно даже предположить, склонность к самодеятельности и эстраде в данном случае не прослеживалась, но о "поющих" картах мне довелось услышать на всех флотах, где удалось поморячить.
Однокашники, перешедшие работать под другие флаги, жаловались, что долгое время не давало им сосредоточиться и работать отсутствие множества инструкций на стенах ходовой рубки рекомендующих, где и в каких случаях находиться, куда смотреть, что говорить и как отвечать, когда и как включать и выключать приборы. В нашем же флоте всё это, тоже утвержденное, заверенное и подписанное, вывешивалось на самых видных местах.
- Ты представляешь?! - Удивлялся и одновременно восхищался Андрей Полетаев, поработавший год под греческим флагом. - В обязанности судоводителя входит только водить судно! Невероятно!
Ознакомившись со своими обязанностями и оправившись от удивления, Андрюха не знал чем себя занять. Будучи спортивным человеком, он начал заниматься спортом - бегать по грузовой палубе, на что старый грек-капитан сказал:
- Я тебе буду доплачивать, только делай вид, что ты устал после вахты.
А с чего уставать? Ни тебе получения продуктов, ни приборов, карт и книг, которые приходилось таскать на собственном хребте. Никаких проверок, инспекций и комиссий. Ну, просто невозможно работать, идиотизм какой-то.
Хочу порекомендовать руководству военно-морского флота, организовать реабилитационные курсы для судоводителей переходящих работать из военной организации в другие, как для космонавтов, переходящих из ненормальных для существования человека условий в среду естественного обитания.

Маркони

Совершенно отличающиеся от остальных членов экипажа это радисты - "Маркони". Самые спокойные, с возрастом приобретающие снисходительную, почти барскую манеру разговора и чаше других веселые и жизнерадостные. Чувствуя свою незаменимость и значительность, многие, уже начиная с должности второго радиооператора, обособляются - у них особенная стать, они высшая каста. Но, тем не менее, большинство из них всегда общительны и дружелюбны, они всегда в центре событий и чаше других, но по собственной же воле, привлекаются к общественной работе.
Во время рейса их всегда можно отличить от других по заспанным лицам. Спят между вахтами практически все, но специфика работы радистов такова, что они могут спокойно спать и на вахте. Развив свой слух до сверхъестественного, радисты, даже во сне различают свои позывные среди какофонии, царящей в радио-эфире.
"Морзянку", которую они различают не как судоводители по точкам и тире, а на слух, как определенную мелодию, "маркони" слышат автоматически, не прислушиваясь, занимаясь своими делами даже среди шумных пьяных разговоров, выведя звук радиостанции через судовую трансляцию в каюту.
И услышав их разговоры, можно совершенно ничего не понять:
- Я ему щарээл, а он все лезет и лезет, я щазнакзнак, а он опять, тогда я ему мю, так он потом мне в рожу чуть не вцепился.
Или такой вариант:
- Серёга на связь вышел, я ему мю, а он вопрос, я снова мю, а он мне пнх, придурок.
В переводе на обычный язык в первом случае говорилось, что я занят, прошу не беспокоить, а непонятливому абоненту в конце сообщилось, что он козёл. Во втором «мю» означает то, что я рад тебя слышать, ну а товарищ видимо не понял. ПНХ, я думаю, расшифровывать не надо.
Даже снисходительное отношение к другим должностям, постоянный «контроль» за деятельностью вахтенных помощников капитана, особенно штурмана, насмешливое отношение к «рогатым» и «маслопупам», никогда и ни у кого не вызывает антагонизма. Это же радисты, у них у самих все всегда хорошо, к ним так и относятся по-хорошему, все прощая.

Комиссары

В мое время существовала на судах и еще одна весьма своеобразная публика. Даже не публика, а каста неприкасаемых. В основной своей массе очень мною не любимые. Это помощники капитана по политической части, а в простонародье замполиты. Работники «горячего цеха».
С первыми помощниками капитана, ныне помощниками капитана по работе с экипажем, мне поработать не удалось, а вот с замполитами хлмордать пришлось немало.
Я их до сих пор называю комиссары. Должность с самым длинным названием и самой малой ответственностью. Раннее обладавшие особыми полномочиями и властью, после пожинающие последствия былого положения.
Шли на эту должность, чаще всего, бывшие электромеханики, начальники радиостанций и военные пенсионеры. В общем, те люди, которые не привыкли здорово работать, но с удовольствием занимались общественной работой или отличились на партийно-политическом поприще. Реже, больше по необходимости хоть где-то работать, становились замполитами и бывшие судоводители, но те, обычно, долго на этой должности не пребывали, при первой же возможности уходили или возвращались к основному виду деятельности.
Очень показательно, но во времена свержения КПСС, после того как политотдел требовал от меня уволиться с работы из-за выхода из партии, трое из комиссаров, бывших работников "горячего цеха", приходили ко мне на судно наниматься в завпроды, сказалась привычка быть поближе к кормушке.
Коммунистическая партия стремилась создать такие условия, при которых она должна была присутствовать везде, знать обо всем и её всевидящим оком были те самые замполиты. А так, как "ум честь и совесть нашей эпохи" - компартия, проповедуя принцип кнута и пряника, превратила себя в пряник для своих и кнут или дубину для всех остальных, замполиты редко находили себе друзей среди членов экипажа. Общались они, в основном, по долгу службы, с капитанами, остальные члены экипажа если не сторонились их открыто, то, по крайней мере, вели себя сдержано и старались не сказать лишнего.
На мой взгляд, комиссары это люди, у которых в свое время забрали маузеры и кожанки, но по своей сути они и в советское время, оставались трибуналом и палачами. Но это было уже в более мягкой форме, убить уже не могли, но жизнь и карьеру угробить - запросто.
Были среди них достойные уважения люди, но, извините, лично мне, они попадались крайне редко.
Я уже пятнадцать лет, как работаю на берегу, но какое-то неприятное чувство, при упоминании об этих людях, из души не улетучилось.
Но, тем не менее, независимо от моего личного отношения, многие из них достойны того, чтобы я уделил им некоторое внимание.

Всевидящее око

Был я в то время третьим помощником капитана, штурманом, на портовом ледоколе «Василий Буслаев».
Стояли мы в бухте Улисс порта Владивосток.
Находясь на одной географической широте с Сочи климат Дальнего Востока под воздействием Тихого океана создает в этом крае неповторимые курортные условия, особенно в совокупности таежной природы и тропического моря. Лето и осень становятся трудно выносимыми для аборигенов любящих понежится на солнечном пляже, самое приятное время приходилось сидеть на работе.
Если бы не срочная работа, взял бы я выходной и валялся с кем-нибудь на пляже, но…. я был третьим помощником, штурманом и нам предстояла проверка готовности судна к вводу в эксплуатацию после летнего отстоя. Летом наш ледокол становился для наезжающих начальников бесплатной гостиницей с бесплатным питанием. Глядя на их непрерывные пьянки работать было просто невозможно и поэтому дел накопилось огромное множество.
Так вот. Получив для портового ледокола необходимые по обязательному перечню новые комплекты карт, книг и пособий (почему-то на весь мировой океан), проверив все приборы, я корректировал то что получил, так как корректуру за последний год мне вручили вместе с этими же картами и книгами.
Усталости я уже не чувствовал, легкий туман в голове от непрерывного курения давал возможность работать почти без перерыва и отдыха.
- Здравствуйте! – за спиной появился лысоватый толстячек на тонких ножках. Закрученные к верху неестественно черные усики делали его похожим на официанта. Но вместо "Чяво изволите-с?" он произнес :
- Я ваш новый замполит, Анатолий Александрович Корчинский.
Представившись, я обрадовался тому, что кто-то разрядил нудную утомительную обстановку, закурил, но разговаривать не было сил. Оказалось, что с моей стороны это и не понадобилось.
Как и большинство представителей этой должности, Анатолий Александрович сразу, очевидно набиваясь в друзья, перешел на "ты". Весь его десятиминутный непрерывный монолог был посвящен ознакомительному восхвалению самого себя.
Не перебивая, если можно сказать собеседника, я подошел к раскрытому иллюминатору. Мимо проходило буксирное судно рыбного флота.
- Гусейнов! Магомет! Мой товарищ! – обрадовано прямо мне в ухо закричал новый сослуживец – он там капитаном, самый опытный во всем флоте, мой лучший друг, сколько мы с ним прошли, сколько пережили, - затевая новый монолог, сделав мечтательный вид затараторил он.
- "Буслаев" – раздался усиленный мегафоном басистый слегка с кавказским акцентом голос с буксира, - прошу минут на двадцать "добро" к вашему борту. Что-то с главным.
Получив разрешение, судно повернуло в нашу сторону.
- Вахтенному матросу принять судно с правого борта. – Будучи вахтенным помощником капитана скомандовал я, и глядя на суету прибежавшего матроса добавил – кранцы не нужны, у него своих хватает.
Желая поделиться с замполитом далеко не свежей мыслью о том, что используя автомобильные покрышки, вывешенные по бортам вместо кранцев, буксирные суда, особенно старые паровые, напоминают какие-то причудливые многоколёсные вездеходы, я повернулся и с застрявшим в горле словом, с открытым ртом замер.
Заместитель капитана по политической части Анатолий Александрович Корчинский стараясь быть незамеченным с буксира, забыв о своем служебном положении пригнувшись, почти на четвереньках, мелкими шажками удирал из рубки.
На крыле мостика ошвартовавшегося судна стоял просоленный всеми морями и океанами, обветренный всеми ветрами в помятой фуражке с трубкой в руках капитан. Ну, как с картинки, подумалось мне.
- Здравствуйте!
- Маслопровод потек, – вместо приветствия не поворачиваясь, махнув головой, ответил он.
Естественно мне захотелось понять, что вызвало такую интересную реакцию нового замполита.
- Эта сука теперь у вас? Ну, тварь непотопляемая! – оживился
капитан.
Казалось, что мегафон старому мореману не нужен, голос был
слышен на всю бухту. – Гоните эту скотину поганой метлой! Ну … - и плюнув за борт, без объяснений, исчез в темноте дверного поема ходовой рубки.
Собственно подробности мне уже и не были нужны. Внешний вид замполита вполне соответствовал краткой, но весьма ёмкой и вполне красочной характеристике данной бывшим его сослуживцем. Дальнейшая жизнь подтвердила правоту старого морского волка.

Капитан нашего ледокола был тоже своеобразной личностью. Его не любил не только экипаж, но все рыболовы-любители Владивостока и окрестностей.
Экипаж за то, что он подбирал себе в команду людей грешных, на которых заводил досье и при каком-либо конфликте мог, пригрозив разоблачением, подчинить их себе, унизить или заставить уйти с судна тихо без скандалов и мести. Если компромат собрать не удавалось, то неугодного человека переводили на другое судно, иногда, по рекомендации капитана, даже с повышением, лишь бы на другое.
Вторые ненавидели его за то, что он не просто окалывал лёд в местах лова корюшки или зубарика, а пользуясь случаем, гонялся на ледоколе за зазевавшимися особо азартными рыбаками. Особую радость вызывало то, что иногда удавалось утопить брошенные ими в панике ящики, коловороты, удочки и выловленную рыбу. А если из-за малых глубин согнать рыбаков не удавалось, он подходил кормой к кромке льдины, и резко давал полный ход вперед. Из лунок, в которые напряженно с надеждой на очередную поклевку смотрят рыбаки, неожиданно, высотой в несколько метров бьет фонтан, смывающий весь улов и раскидывающий все причиндалы на десятки метров, что вызывало огромное удовольствие Семен Семеновича Петрова, обычно в таких случаях стоявшего на крыле ходовой рубки с биноклем однорукого капитана.
Обстановка на судне с таким капитаном и замполитом была соответствующая. Люди сторонились друг друга, группировались, общались преимущественно только по рабочим вопросам. Капитан и замполит, шантажируя людей, заставляли их доносить друг на друга. Но, не смотря на такую обстановку, человеческая натура берет свое, необходимость общения сводит вместе людей более близких друг другу по менталитету, поведению и интересам.
Так сложилась компания любителей преферанса. В свободное от вахты время расписывали "пулю" я, второй помощник капитана и третий электромеханик.
Те, кто знает, согласятся - что, начав "пулю" прекратить её можно только по действительно серьезным причинам. Поэтому, закрывшись в каюте, мы выходили только по производственной необходимости, для нас не было ни дня, ни ночи.
Иногда, когда игра не шла или не было настроения, мы просто пили чай.
И в этот раз, выпив по чайнику "жареной" водицы, рассказав по паре анекдотов, выкурив по пачке сигарет, мы просто отдыхали.
- Черт побери! Я совсем забыл, надо до вахты покопаться в электросхемах – вскочил Володя и резко открыл дверь.
У нашей двери в коридоре, прислонив ухо к филенке (вентиляционной решетке), на четвереньках стоял замполит. Мы, молча, едва не лопаясь от смеха, с серьезными лицами смотрим, что будет дальше. Красное вспотевшее от напряжения лицо, свисающий почти до пола живот и устремленный в конец коридора взгляд. Прошла почти минута.
- Вы тут пуговицу не видели? - сказав непонятно кому и не поворачивая головы, пополз он по коридору.
- Белую, маленькую такую, от рубашки. – проползая мимо соседней каюты сказал он не поворачивая головы.
Три, высунувшиеся из двери головы, по-прежнему молча, сопровождали его взглядом.
Добравшись до конца коридора, с трудом поднявшись, не оборачиваясь, вышел на палубу и аккуратно закрыл за собой дверь.
Тут-то нас и прорвало. Я так не смеялся никогда.
На смех выбежали все обитатели коридора, и даже спавший в радиорубке на другой палубе начальник радиостанции. Как они не просили, причиной такого бурного веселья мы не поделились, но как оказалось врага, на всю оставшуюся жизнь, себе приобрели.
- Надо проветрить каюту, а то спать невозможно – убирая карты, после очередной игры сказал Валера и ударил рукой по задрайке иллюминатора, которая с грохотом ударилась о деревянную обшивку.
Иллюминатор резко распахнулся и в каюту ворвался свежий морозный воздух. В это же мгновение мимо иллюминатора, с верхней палубы, перед нашими испуганными лицами, пытаясь схватиться за леера, за открытый иллюминатор, с криком пролетело чьё-то тело. Грохнувшись о палубу, застонав, и матернувшись, прихрамывая, какой-то толстячек на тонких ножках быстро заковылял в помещение. Было это в четыре часа ночи. В этот раз нам было не смешно.
- Подсматривал, гад. – Почему-то весело предположил Валера.
В последствии, каждый из нас, при встрече с замполитом интересовался у него от чего это он хромает, не нужна ли ему пуговица, может другого цвета подойдет. Валера, в прошлом капитан, разжалованный за азартность, любовь к спиртному и женщинам, мог позволить быть себе проще, поэтому в кают-компании в присутствии остальных командиров пытался развить беседу о полезности прогулок в ночное время по верхней палубе при температуре минус двадцать градусов и прыжках с высоты трех метров на металлическую палубу.

- Сам ты гад! – смеясь, закрывая за собой дверь, обращаясь к Валере, заявил электромех. И не дожидаясь вопросов рассказал, что утром, в ЦПУ спустился замполит, пообщавшись с вахтенными электриками, прослушав развод на работы проходя мимо Володи он, вдруг, как бы случайно вспомнив, шепотом сообщил:
- Вчера в каюте капитана второй помощник материл тебя как мог. Я заступился, так он меня чуть не ударил, говорил, что ты с этим сопляком, Сергеевым заколебали его. Вечно претесь в его каюту, накурите так, что спать невозможно и обозвал вас гадами и что стаканы за собой не моете.
- Правильно! Стаканы вы за собой точно не моете, гады, - заржал смутившись Валера.
- Что-то я не очень пойму, ты, что с капитаном за жизнь говорил? Когда успел-то? – недоумевая, спросил я.
- Не успел. Не переживай. Дело в том, что, поднявшись из ЦПУ, комиссар прямиком, видимо чтобы не забыть, подошел ко мне и тоже шепотом сообщил, что ты, Володя, на разводе с электриками обсуждал меня, называя алкашом, а тебя Слава он назвал соплёй зеленой и наконец-то "открыл" мне глаза вскрыв твою мерзкую сущность. Оказывается когда ты спишь, наверное между "пулей" и вахтой, видишь себя на должности второго помощника, иначе не ходил бы к капитану, и не писал бы на меня свои грязные пасквили.
- Да-а-а. И чего это я теряю время, может быть из рейса действительно вернусь вторым помощником капитана, а тебе-то не привыкать, будешь третьим, должности четвертого на этом судне нет, так, что не переживай, а если в четвертые, так это только на свой бывший танкер, тоже неплохо.
Моя шутка Валере явно не понравилась и он, хмыкнув и пробурчав что-то про себя, начал «рисовать пулю».
В политотделе нашей бригады судов вспомогательного флота работала замечательная женщина, видевшая во мне потенциального жениха для своей дочери. Относилась она ко мне с уважением и сочувствуя мне, как молодому человеку попавшему в неприятную историю, отозвав в сторонку дала почитать интереснейший документ. Назывался он «Докладная записка командиру войсковой части», а сообщалось в ней о следующем:
" Настоящим довожу до Вашего сведения о том, что на ледоколе «Василий Буслаев» сложилась невыносимая и взрывоопасная обстановка. Третий помощник капитана В.В. Сергеев организовал подпольную антиадминистративную группу в цели и задачи которой входит дискредитация капитана и его помощника по политической части, срыв выполнения заданий поставленных руководством перед командованием судна. И т.д. и т.п."
Валера, хоть и опальный, но заслуженный, всеми уважаемый человек был ровно в два раза старше меня, Володя старше лет на пятнадцать. Мне можно было возгордиться, какая сила убеждения, эрудиция, каким ораторскими способностями должен был обладать двадцатилетний паренёк, сумевший починить себе таких зубров.
По каким-то соображениям этому документу хода не дали, как говориться – замяли. Валера снова ушел в капитаны, Володя был переведен на другое судно. Я продолжал работать там же и тем же.

Но спокойной жизнью пожить мне суждено не было.
Как и большинство холостяков, я жил на своем судне. С вечера, постирав вещи, повесил их сушиться прямо на поручнях в коридоре.
Для того, чтобы получить вовремя зарплату для экипажа судна, нужно было встать пораньше и с первым автобусом ехать занимать очередь в бухгалтерию.
Касса представляла собой маленькую комнату в 12 квадратных метров с двумя окошками-кассами. Около сотни человек стояло, если это можно так назвать, в очереди. Все куда-то спешили, всем надо было срочно, для всех кассирши были в подругах, поэтому давка стояла страшная и, если успел занять очередь одним из первых, у тебя есть возможность получить деньги и вернуться на судно к обеду.
Вечером долго пришлось повозиться с пятном неизвестно откуда взявшейся краски на форменном кителе. Растворитель, налитый боцманом в водочную бутылку, не помогал. Шутки ради боцман мог налить туда чего угодно, но пахло правильно. Так и не очистив форму, я до выяснения обстоятельств, поставил бутылку под раковину среди пустых бутылок из-под молока и лег спать.
Проснувшись за десять минут до первого автобуса, не заправляя койку, собрал высохшее после стирки белье, бросил его на диван и на ходу, доедая вчерашнюю булочку, побежал на остановку.
Деньги получить я успел. На обед тоже, но странно-дружеское отношение ко мне замполита сильно настораживало и портило настроение. Что-то не так.
Через пару дней, та самая замечательная женщина из партучёта, отозвав в сторону, дала почитать ещё один, но теперь уже судьбоносный для меня документ, благодаря которому, через несколько дней я ушел на понижение с повышением. На судно ниже классом, но на должность второго помощника капитана. На судно, которое в день моего назначения, утонуло стоя у причала в центре города.

"Настоящим докладываю, что при утреннем обходе судна с целью проверки состояния жилых и служебных помещений капитаном и мной, первым помощником капитана, была вскрыта каюта третьего помощника капитана Сергеева В.В.
В каюте обнаружена измятая и не заправленная койка, всюду разбросано белье, включая и нижнее женское, десяток пустых бутылок, одна с недопитой жидкостью, на столе окурки и остатки пищи.
Сам Сергеев В.В. к началу рабочего дня не прибыл. И т.д. и т.п.
Дата, подпись."
Кратко и ясно, а главное почти ни слова лжи, ну разве что немного фантазии. Не приврешь - не расскажешь, любил говорить один мой товарищ.
В результате я был вычеркнут замечательной женщиной из партучета из кандидатов в женихи. Написал десяток объяснительных во все инстанции и только после того, как за меня вступился мой партнер по "пуле" Валерий Иванович, в то время снова капитан большого танкера, меня оставили в покое и вскоре избавились одним из апробированных любимых способов.
Через пару месяцев Петр Петрович и Анатолий Александрович стали злейшими врагами. В результате многомесячных баталий победил Петр Петрович, а его оппонент был переведен на другое судно, очевидно на повышение.
Это был первый комиссар в моей флотской жизни. Их будет ещё много, но первый опыт общения сформировал определенную настороженность и запомнился навсегда.

Через много лет, находясь в финском порту Котка, мне довелось пол года жить по соседству с очередным в моей жизни замполитом.
В глубоко пенсионном возрасте, очевидно за какие-то заслуги перед КПСС, ему, перед выходом на заслуженный отдых, дали возможность посмотреть на загнивающий капитализм, на их невыносимую каторжную жизнь.
Сейчас это кажется смешным, а в советское время, с телевизионного экрана, журналисты с сочувствием сообщали о почти рабском существовании трудящихся запада и прочих капиталистических стран. Несчастных заманивали тем, что при поступлении на работу, можно было в кредит приобрести квартиру, при устройстве на работу на автозавод, так же в кредит, можно купить автомашину, за которые расплачиваться приходилось, чуть ли не всю жизнь. А по прошествии определенного времени автомобиль можно было поменять на новый доплатив определенную сумму. Таким образом, порабощенные рабочие, не могли уволиться, не выплатив по кредиту. Бедные люди. Им бы в очереди лет по двадцать постоять на квартиру, машину или установку телефона, а им все сразу, разве выдержишь такое.
Конечно, и у них не все там безоблачно, нам бы их проблемы. Думаю я, что каждый из нас был не против такого рабства. Объявить войну Финляндии и успеть сдаться до первого выстрела.
Перминов Анатолий Федорович, всю свою сознательную жизнь, по долгу службы, разъяснявший людям о преимуществе социалистического образа жизни попав во вполне благополучную страну не выдержал.
- Я запрещаю вам покупать вещи фирмы "Монтана", это реакционеры
финансировавшие предвыборную компанию Рейгана, флагмана и знаменосца холодной войны. – Перед приходом в Финляндию с трибуны судового собрания угрожающе выступал он.
Что-то у него нарушилось в голове, какая-то патологическая жадность обуяла его при виде цен в той же "Монтане" и вообще - чистенькая Финляндия вызвала у него очень странную реакцию. Во- первых он начал требовать, чтобы в фирме "Монтана" и только в ней делались оптовые закупки на весь экипаж., так как цены на всякое тряпье были ниже всяких вообразимых пределов. Во-вторых, он превратился в какого-то крохобора – собирая пустые пластмассовые канистрочки и бутылочки из-под всевозможных жидкостей, в нашей стране в то время была в основном стеклянная тара. Может быть он пытался сделать Финляндию еще чище, но, очевидно не понимая благих намерений, его постоянно не пускали в экскурсионные автобусы и проверяли при выходе из помещений судоверфи.
Любимым собеседником Анатолия Федоровича был торговый представитель той самой пресловутой фирмы, потому, что приходил он к нам не с пустыми руками. Коробками приносил календари. ручки, зажигалки и прочую мелочевку, которую давали бесплатно в любой фирме в качестве рекламы.
Заходил финн к нам в гости не "искусства" ради, а очень он любил русский борщ, к которому привык во время отсидки в наших лагерях после известной войны.
Сувениры на судно приносились на весь экипаж в шестьдесят два человека, как из торговых фирм, так и от судоремонтной верфи, но дележ происходил тайно и только между капитаном, замполитом и особистном. Даже по прошествии нескольких месяцев, сменивший этого другой замполит, в самых невероятных местах каюты находил надежно спрятанные календарики, ручки и стрирательные резинки.
В результате невиданного дармового "обогащения", у старого грузного человека весом за сто двадцать килограмм при росте метр семьдесят случился прилив бодрости и сил. Не смотря на ограниченные физические возможности, из-за естественно угасающего здоровья, умудрялся, не взирая на погодные, условия совершать так называемый "шопинг" – многочасовые прогулки по городу ежедневно и в любую погоду, а в случае распродаж по несколько раз в день. Четырежды съездил на экскурсию в Хельсинки, от которой даже у молодых ребят после нескольких поездок болели ноги.
Оказалось, что основной причиной частых поездок в столицу Суоми для экономного замполита было бесплатное пиво в столовой судоверфи. В последней поездке, набрав его столько, сколько влезло в пакет и карманы, сел на скамейку в сквере, расстелил газету, достал воблу и решил показать финнам как надо получать истинное наслаждение. Опять не поняли. Ну что возьмешь с этих финских полицейских. Арестовали, хотели оштрафовать, а узнав, что русский, понюхав воблу и обозвав её русским наркотиком, посоветовали поскорее убраться.
Апогеем чудотворного действия экологически чистого воздуха и ежедневных пеших прогулок была попытка совратить двадцати летнюю уборщицу Татьяну, с виду ну вылитую доярку, как говориться "кровь с молоком".
Симпатичная, румяные щеки, ростком около ста восьмидесяти сантиметров, обладавшая очень выразительными формами тела, ежедневно бряцая ведром и шлепая мокрой тряпкой в обтягивающем тело коротком халатике двигаясь задним ходом по коридору, в конце-то концов возмутила спокойствие комиссара и он решил взяться за её морально этическое воспитание. И взялся.
- Старпом, – пряча глаза в сторону, как-то подошел он ко мне, - почему уборщица перестала убирать у меня в каюте?
- Разберемся – не замечая явного смущения говорившего, ответил
я и убежал по своим делам.
При первой же встрече пригласил Татьяну для выяснения причины
саботажа.
- Сегодня же, как только закончишь в коридоре, сделать уборку в каюте замполита, у меня нет времени на скандалы – не откладывая в долгий ящик, огорошил я её с порога.
И вдруг, гордая, но всегда покорная Татьяна, покраснев, встав в позу Наполеона, заявляет:
- Не пойду я!
Я не то чтобы удивился, просто на какое-то время оторопел, но тут же понял, что все это имеет какую-то подоплеку. Продолжая вопросительно и гневно смотреть в глаза, как бы говоря этому "маленькому" ребенку: - "Ай-яй-яй! Так деточка нельзя! Дядя может обидеться" усадив её в кресло, я ждал разъяснений.
Было видно, что не так-то просто молодой женщине заговорить с молодым мужчиной на такую тему, но куда деваться, хоть и молодой, хоть и мужчина, но все же старший помощник капитана. И немного покраснев, видимо для приличия, она поведала:
- Позавчера, влив в меня ведро чая, он целый час читал мне лекцию о том, как я должна одеваться работая в коллективе обделенных женской лаской мужчин в длительном рейсе. Потом заявил, что в его отсутствие я не имею права заходить к нему в каюту, а в дневное время не должна мешать ему работать. Короче потребовал, чтобы я делал приборку в его каюте вечером.
Чрез минуту, отдышавшись от непривычно длинного предложения, выпалила:
- А когда я вошла, он закрыл дверь, сунул мне в руки дешевые колготки, козел, и молча начал раздеваться.
- А ты? – едва сдерживаясь от смеха, я отвернулся. Было похоже, что её больше возмутила дешевизна подарочка.
- А я сначала не знала, что делать, а потом чуть не упала от смеха, когда увидела его без штанов. Он покраснел, молча натянул трусы и выгнал меня. Ой, что теперь буде-е-е-ет - протяжно опять завыла она – как мне теперь работать, он же теперь мстить буде-е-е-е-т. А у меня с Мишей любо-о-о-вь. И ему мстить будет. Да? Жалко его.
- Думать надо было, нельзя так издеваться над пожилым человеком. Надо быть скромнее. А приборку в коридорах надо делать в шесть утра, когда все ещё спят.
Интересная ситуация. Мне показалось, что внимание столь высокопоставленной личности, очевидно, льстило её самолюбие и несколько смутило разум молодой красавицы.
- Это, Танюшка, очень личное, такие взаимоотношения, если они не мешают исполнению обязанностей, нужно решать самой, но так, чтобы не оскорбить пожилого человека, чтобы не навредить себе и своим друзьям. Дело это очень деликатное. Ну а если уже станет невтерпеж, тогда обращайся, - совсем развеселился я, представивши себе такую ситуацию - соберем партийное собрание и пропесочим зарвавшегося ловеласа, в крайнем случае, учитывая возраст провинившегося и должность, обсудим его поведение на собрании старшего командного состава. А пока иди, не мешай работать.
И она пошла. С окаменевшим и отрешенным, но решительным лицом, устремив взгляд в неведомую даль, пошла прямо в каюту замполита. Что-то будет. Ой-ой-ой!
Приблизительно через десять минут дверь открылась, гордая с улыбкой во весь рот Татьяна, мелькнув в дверном проеме, прошла в сторону своей каюты.
- А харя не треснет? – прогремел по всему коридору замполитовский бас, и хлопнула дверь.
Через некоторое время ко мне постучался замполит и, поговорив о тем, о сем, как будто невзначай поинтересовался:
- А нельзя ли сменить уборщицу, уж больно плохо она делает приборку, небрежно как-то, – и, увидев мою ехидную улыбку, не дождавшись ответа, быстро ретировался.
Как я ни старался, как ни изливал потоки красноречия, так и не узнал, что же она ему сказала, хотя вполне догадывался.
Еще один замполит, и тоже Анатолий, но в этот раз Степанович, тоже оставил незабываемое, но своеобразное впечатление в моей памяти. Пол года, шесть месяцев или сто восемьдесят трое суток прожито с ним на территории в семьсот двадцать квадратных метров рефрижераторного судна. Жили в одном коридоре, питались за одним столом, но из-за моей вахты, в разное время. Самое удивительное то, что я его почти не помню, такой он был тихий и скромный человек, почти безликий.
Стоя в ремонте в Красном море я запомнил его загоревшее лицо. блестящую лысину и каждый день приносящего с пляжа целую сетку всевозможных ракушек.
- Степаныч - пытался я удовлетворить свое любопытство. - Вот у меня тоже есть ракушки, штук двадцать, ну куда больше? Поделись, зачем столько, а то может я чего-то не знаю?
- Я же замполит. У меня масса начальников, с которыми надо иметь хорошие отношения, а, сколько друзей и просто знакомых не пересчитать и всем надо уделить внимание.
По приходу во Владивосток Степаныч, получил зарплату за шесть месяцев рейса восемьсот рублей. Продал три ковра по тысяче рублей, собранные ракушки, в количестве восьмисот штук, сдал на фабрику сувенирных изделий по десять-пятнадцать рублей за штуку и туда же несметное количество коралловых палочек по три рубля за штуку.
Вот такая арифметика с бухгалтерией, вот такое внимание к друзьям и знакомым. Очевидно, говоря нам о моральном облике советского человека, воспитывая ненависть к проклятым спекулянтам, подрывающим экономику государства, он личным примером хотел показать нам, что говорить нужно о том, о чём требуется, а делать надо, так как нужно.
В отпуск он уехал на новеньком "Москвиче». А лица его я до сих пор вспомнить не могу, только блестящую лысину похожую на большую ракушку каурию.

[Romakhov]

Капитаны тоже люди

Более десяти лет живя и работая на берегу, я часто вспоминаю события, и встречавшихся мне людей из той неподражаемой и интереснейшей морской жизни. Не поленившись, я как-то сосчитал своих капитанов, их оказалось, включая и случайных, восемнадцать человек. Удивительно то, что, вспомнив их всех, не каждого вспомнил по имени, но внешне и по характеру могу описать любого.
Всегда первые, (женщины согласятся со мной), запоминаются особенно сильно.
На практике в Севастополе, тогда еще городе русских моряков, я встретил своего первого капитана. Отставной офицер военно-морского флота Шер-Мухамадов. Папироса, которая исчезала изо рта только во время приема пищи и сна, пропитый простуженный голос от которого по спине бежали мурашки и поразивший меня на всю жизнь случай при подходе к порту Балаклава.
С поста наблюдения и связи (пост НИС) запросили глубину под килем. Я бросился включать эхолот.
- Стоять! – весело рявкнул капитан. Плюнув в море очередной окурок и тут же, закурив следующую сигарету, глянув с крыла мостика за борт, сказал:
- Тридцать четыре метра.
По карте мы находились между двадцати и пятидесяти метровой изобатой. Я все же включил эхолот. Глубина тридцать четыре метра.
Я его сразу зауважал.
Любое расстояние определялось с такой же точностью.
Абсолютно немногословный и всегда спокойный он не занервничал даже тогда, когда при учебных артиллерийских стрельбах снаряды летели не по мишени, а по нашему буксирному судну, тащившему её.
После первого залпа, повернувши голову к офицеру, корректировавшему по радио огонь с палубы нашего судна, он, будто обсуждая увиденное по телевизору, предположил:
- Ваши "студенты", кажется, перепутали отметки на экране локатора.
Отскакивая от воды, с неприятным шелестом пролетая над мачтами, и с каждым залпом падая все ближе и ближе, артиллерийские снаряды-болванки ни на секунду так и не смутили нашего капитана.
Паники не было, был шок и ожидание страшного удара. После доклада по рации залпы не прекратились. Офицер с биноклем в руке, зачем-то прижатым к груди, покрасневший от крика "Прекратить огонь!" и мы, побледневшие, в ужасе смотрели на капитана, будто он может остановить этот расстрел.
- Ты не на меня кричи, а по рации! – С улыбкой и пожалуй чересчур спокойно, но достаточно громко чтобы вывести человека из оцепенения сказал капитан офицеру рассасывая потухший окурок.
Будто бы услышав его хриплый бас, пушки на берегу сразу смолкли.

У нас на флоте всякое бывало.
Случалось, попадали в буксиры, таскающие за собой мишень учебные ракеты, и взрывы шрапнели над палубой, оставившие сотни пробоин, ранения были, но жертв ни разу. Везет же этим буксировщикам.
Таких спокойных капитанов было в моей жизни всего три – четыре. Основная масса была абсолютной противоположностью.
Дело было в заливе Петра Великого. В ходовой рубке находилось несколько офицеров штаба флота, которых мы везли на рыбалку. Большой ледокол, эксплуатация которого обходилась государству во многие сотни тысяч рублей в месяц, с экипажем в полсотни человек, вез на подлёдную рыбалку четырех начальников.
Все они с покрасневшие от принятого для согрева ходили по рубке, смотрели, давали советы, делали замечания, громко между собой разговаривали, курили соря пеплом по всем углам, в общем мешали работе судоводителей как могли приближая обстановку к экстремальной.
Для капитана, Сапожникова Вадима Константиновича, любые отступление от правил в ходовой рубке вызывали приступы ярости. Но… не тот случай.
Высаживающихся на лед пассажиров капитан провожал лично. Кто-то из них, уходя, бросил плохо затушенный окурок в большую величиной с ведро жестяную банку с бумажным мусором. Вернувшись, капитан открыл дверь в рубку, тлеющий огонь вспыхнул, дымом мгновенно заволокло все помещение. Вахтенным помощником был мой бывший однокашник Павлюк Сергей Васильевич. Маленького роста, курносый напоминающий школьника–хулигана, он сидел, развалившись в капитанском кресле и рассматривал в бинокль рыбаков.
- Пожар! – закричали они хором.
Вахтенный бросился к огнетушителю, капитан к банке.
Преодолевая боль, что-то крича сквозь зубы, Вадим Константинович вышвырнул банку за борт, и, не прерывая похожего на стон крика, с бешенством глядя на отбежавшего в угол ходовой рубки Сергея, вышвырнул за борт свое кресло, потом пепельницу, стоявшую около иллюминатора, оставленную кем-то пачку сигарет, подскочив к Сергею схватил его за плечи.
- Меня за что? – залепетал он, уцепился за поручни, испугавшись, что полетит за борт следующим.
- Что бы ни одна сволочь в рубке больше не курила! Ясно? – вытаращив глаза и брызгая в лицо слюной, прокричал капитан и сразу успокоившись, вытирая закопченные ладони, ушел, так и не уточнив каким образом, мог третий помощник капитана запретить этой "сволочи" из штаба флота запретить курить в ходовой рубке.
Многие капитаны, склонные к припадкам ярости, возбуждаясь, иногда совершенно без оснований, самостоятельно доведя себя до бешенства и взвинтив окружающих до предела, резко успокаивались и, через несколько минут, могли весело общаться с теми, кого только что готовы были растоптать.
Таким был временно, на один рейс, прикомандированный к нам на кабелеукладочное судно капитан Полюхин.

Ничто, как говориться, не предвещало беды. Судно в сплошном тумане самым малым ходом подходило к швартовой бочке.
- Баковым на бак! К постановке на швартовую бочку приготовиться! – скомандовал, исполнявший обязанности старпома я.
Через несколько секунд, сначала спокойным голосом, а потом все громче и громче начался монолог пришлого капитана:
- Где люди? Почему ещё нет боцмана? Сколько же они будут тянуться?! Что это у вас тут за организация работ!? – уже в полный голос, мечась по рубке, продолжал он.
- Я бы вас всех уволил! Я напишу на вас рапорт!
- Боцман! Срочно на бак! – не на секунду не прерываясь рычал
капитанский голос по судовой трансляции.
- Старпом, если у тебя такой тупой боцман сам беги на бак! Не можешь людей научить, работай сам!
Обстановка была самой рядовой, обычная швартовка, каких у нас было по несколько в день.
Ответить или что-либо возразить капитану я просто не успевал.
Доведя себя до какого-то транса, непрерывно продолжал кричать. Угрозы и оскорбления, которые сыпались уже не только в мой адрес, но и в адрес чьей-то матери и всех кто окружал или встречался когда-либо с ним. Если бы это было на берегу, я вызвал бы скорую помощь.
Я, набравшись наглости, тихо скороговоркой сказал:
- У меня большая практика постановки судна на бочку. Я могу сам. Если вы будете так нервничать, долго не проживете.
Не удосужив меня ответом, увидев выходящего на бак боцмана, капитан спокойно, будто ничего и не было, с улыбкой сказал находившемуся в рубке замполиту:
- Пойдем чайку попьем. – И ушел.
Некоторое время судно шло никем не управляемое, пока до меня не дошло, что таким очень оригинальным, почти шутливым способом, управление судном было передано старпому.
- Даааа… – глубокомысленно сделал вывод рулевой матрос Сляднев, – капитаны тоже люди.
Был случай воспоминания, о котором до сих пор, а прошло уже больше двадцати лет, вызывают у меня неприятные чувства.
Входили в бухту Русская Гавань, что почти на самом севере Новой Земли.
Видимость отличная, иногда случались снежные заряды, видимость сразу снижалась до нуля. Почти штилевая погода. Проход, по которому судно почти крадучись двигалось к точке постановки на якорь, был не знаком, а потому в темное время суток казался опасным. Все были в напряжении. Контроль за местом судна осуществлялся по локации и по иногда видимым между снежными зарядами входным створам.
Начался очередной снегопад. Огромные легкие хлопья снега в лучах прожекторов создавали впечатление сильного бокового ветра, который фактически был не более пяти метров в секунду. Весь экипаж находился на своих постах согласно судового расписания.
- Нас сносит. – Среди деловой суеты и разговоров неожиданно раздался голос руководителя экспедиции, в прошлом командира этого судна, а ныне командира нашей бригады капитана первого ранга Степина.
- Штурман! Как идём! Докладывать через каждые тридцать секунд, – неожиданно повысив голос до крика, скомандовал он. Не дожидаясь ответа, видимо, уже плохо контролируя себя, закричал:
- Какая дистанция до берега по левому борту?
Я начал замерять. Но не успел я подогнать курсор к отметке на локаторе, как градом посыпались вопросы:
- Сколько права до камней? Дистанция до стоянки? Ветер? Кто мне доложит скорость ветра!? Штурман! Нас сносит на камни! Что за разгильдяи!? Уволю!!!
Крик стал непрерывным. Никто в ходовой рубке уже ничего не делал. Театр одного актера, все в оцепенении смотрели на кричащего, а судно, будто само по себе, продолжало двигаться в точку якорной стоянки. Даже вахтенный радист выскочил из радиорубки, пытаясь сквозь снежную пелену рассмотреть те самые скалы об которые, судя по крику Степина, мы, через мгновение, должны были разбиться и, скорее всего, мгновенно утонуть.
Это состояние длилось всего несколько секунд, как вдруг, со стороны бака, раздается грохот, сотрясающий всё судно.
Гробовая тишина и тихий голос комбрига:
- Все. Тюрьма, мы на камнях.
Скажу честно, у меня подкосились ноги, как-то неприятно стал чувствовать себя в районе живота. От шока ни у кого не появилось мысли остановить двигатели. От потери сознания меня спас доклад с бака все слышавшего через судовую трансляцию боцмана:
- Я извиняюсь, что заставил вас поволноваться, случайно чуть-чуть якорь отдался, ушла смычка не больше. Цепь смотрит прямо в низ.
До дна якорь не дошел, можно идти дальше, - появилась в голове первая после шока мысль.
- С левого борта до берега два кабельтова, до камней по правому - полтора, до места якорной стоянки шесть кабельтовых – обрадованный тем, что меня никто не перебивает, выпалил я на ходу, подбегая к ветрочету – ветер пять метров в секунду.
Нормально став на якорь, как ни в чем не бывало, все кроме вахтенного помощника разошлись по своим каютам. А у меня, через минут пять начали трястись руки. В душе закипала дикая злоба на всех военных, на всех истеричек, на эту работу, на весь окружающий мир.
Покурив, заполнив судовой журнал, глядя на бездонную синеву ледника Шокальского, совершенно успокоившись, я тогда понял, каким никогда не буду.
Многие капитаны были истинными моряками, настоящими мужиками с железными нервами, по крайней мере, так выглядевшие. Многие, из них, так и не доживших до пятидесяти пяти, являлись и являются для меня примером для подражания, но рассказывать о них не хочется, как не хочется на люди выносить что-то личное, дорогое принадлежащее только тебе.
А расскажу я вам о другой части морских волчар, о которых человеку видевшему море только по телевизору, или никогда не бывавшему в этом самом море, даже трудно себе представить. И тем более трудно поверить, что все мной рассказанное, ну самая, что ни на есть, чистейшая правда.

Первый опыт судовода.

Дежурный морской буксир, непрерывно таскающий баржи и другие плавсредства по акватории порта почти не стоял у причала. Раз в сутки капитана сменял старпом, на другой день старпома менял капитан и только третий помощник не мог бросить вахту, смены не было. Третьим помощником был, разумеется, я. Не было и матросов – кто в загулах, кто на отгулах. Экипаж на этом судне всегда был не полным.
Это был тот самый буксир, на который меня, молодого специалиста, прибывшего во Владивосток по распределению, отправил комбриг гнить всю оставшуюся жизнь.
Для выполнения работ хватало иногда трезвого старшего на борту, кого-нибудь в машинном отделении и вахтенного помощника капитана. Хотя, согласно штатного расписания, у нас должно было быть 32 человека.
Вахтенный помощник капитана в белоснежной рубашке, черный галстук, китель с золотыми шевронами, до бровей (для солидности) натянутая форменная фуражка… Ничего подобного я в этот период морской жизни не видел. В реальности работа вахтенного помощника капитана почему-то выглядела совершенно не так, как нам рассказывали в мореходке или показывали в кино. Такого я даже представить себе не мог.
Форма с золотыми шевронами пришла в негодность уже на второй месяц работы на этом буксире. Фуражку сдуло с моей головы за борт на второй день, а на новую не было денег, да и на кой черт она мне нужна была.

После получения у диспетчера приказ–задания, вахтенный помощник капитана, в данном случае это был я, сломя голову несся на судно. После доклада старшему на борту, даю команду в машинное отделение о тридцатиминутной готовности к работе, о чем делаю запись в судовой журнал.
После доклада вахтенного механика о готовности судна вызываю старшего в рубку, капитана или старпома, а сам бегу на ют. При помощи кормового шпиля вытаскиваю на борт трап, выбираю швартовые концы, бегу на бак, выбираю якорь, понимаюсь на мостик.
Матросов, как я уже говорил, не было. Иногда штат был полон, но экипаж практически постоянно отсутствовал. Прогулы, отгулы или отпуска, причины были разные, но это никак не влияло на мою бессменную вахту, так как второго помощника капитана найти вообще было невозможно. Где-то он был, даже что-то делал, исполняя свои обязанности, но видел я его очень редко.
Поднявшись на мостик, я левой рукой, лежащей на штурвале, выполнял команды на руль, правой, расположенной на машинном телеграфе, выполнял команды на машину урывками успевая фиксировать события на листке бумаги.
При подходе к объекту буксировки бегу на палубу для подачи буксирного конца или швартовых, поднимаюсь на мостик, по рации запрашиваю "добро" на переход и если есть время, заполняю судовой журнал.
И так непрерывно, иногда успевая отдохнуть по полчаса или понсть, с завистью глядя на уходящего домой капитана или старпома, иду на следующий круг. Такие дежурства продолжались неделями, пока нас не сменит другой буксир, что было крайне редко или неизвестно откуда, в изрядно помятом виде появится второй помощник капитана, мой сменщик.

Белое как молоко, слепящее от невидимого солнца облако тумана, где-то на верху предполагалось весеннее ярко-синее солнечное небо. Днем будет очень жарко.
- Махнуть бы днем на пляж, – с тоской глядя в белое никуда думал я, – и когда же кончится эта долбаная вахта.
Полный штиль. Судно лежит в дрейфе, ожидаем разрешения на вход в залив.
- Я сейчас вернусь - сказал старпом.
Минут через десять, появившись на мостик, неожиданно дал средний ход вперёд и, закурив, медленно скользя спиной по переборке, опустился на палубу и, наполнив все пространство ходовой рубки запахом свеже выпитого спирта, уснул.
Из оцепенения меня вывели крики и прерывистый гудок рядом находящегося парохода. Мат доносился откуда-то сверху. Сквозь пелену тумана я увидел медленно проплывающий мимо крыла мостика огромный якорь, свисающий с борта белоснежного лайнера, очевидно швартующегося к причалу, и прямо над головой смутно различимые фигуры людей из уст некоторых я очень много узнал о методе судовождения старпома, о себе и своем буксире.
Столкновения не произошло, но страха я натерпелся по самые уши.
Постепенно начиная соображать, бросился к локатору, и как оказалось очень даже вовремя, едва успел повернуть к нашему причалу.
- Отойди сопляк. – Услышал я за спиной.
Старпом, странными невидящими глазами глянул на экран.
- Отдать якорь!
Я бросился на бак.
Бегом поднявшись в рубку я, не успев стать к рулю, услышал:
- Швартуйся сам!
Показалось, что эти слова относились не ко мне, так как его замутненные глаза смотрели куда-то мимо и в разные стороны, а швартоваться самому мне не то, что было категорически нельзя в силу отсутствия опыта и допуска к управлению судном, я просто этого не умел. К тому же, по штатному расписанию, я всё ещё был матросом 2 класса. Видел, как это делают другие, обученные опытные люди, но чтобы самому…..
Вот это адреналин! Непередаваемое чувство.
Как говорят в ненашенских фильмах: - "Я сделал это!!!!». В одиночку, кормой, с отдачей второго якоря, раздавив обе шлюпки о круглые борта портовых ледоколов, между которыми, пропихнул судно кормой к причалу, я самостоятельно ошвартовался.
Конечно же, этот подвиг никто не оценил, никто даже не заметил. Скажи я кому-нибудь об этом и старпом, отец двоих детей станет безработным, да и мало кто этому поверил бы. Старпом до сих пор думает, что сломанные шлюпки это его рук дело.

Урок мужества – 1.

На буксире я пробыл около года. Нехватка кадров, низкие заработки, частые увольнения за всевозможные нарушения трудовой дисциплины моих коллег оказались мне на руку. Меня назначили на судоводительскую должность и часто кидали с одного судна на другое, но всё это было каботаж, прибрежное плавание. И все равно я это только приветствовал, так как появлялся какое-то разнообразие, какая-то надежда на перемены, всевозможный опыт и главное то, что эти перемещения не давали мне затосковать и от безысходности и бесперспективности удариться в исконно российскую развлекуху - пьянство.
Получив повышение с направлением на старый ржавый танкер «Росстошь» привычно быстро собрав вещи, я поспешил на тридцать второй причал к месту его стоянки.
Трудно объяснить, что я чувствовал стоял в толпе у среза причала глядя на то. как нелепо и позорно выглядит мой «новый» пароход утонувший у причала. Уходящие вертикально в воду швартовые, сиротливо торчащие из воды грязная и ржавая фальштруба, такие же мачта и носовая часть судна. Небольшая волна плескалась под гордым названием "ROSSTOSH".
Оказывается, это отличилась ночная вахта. Откачав за борт скопившуюся под палубой машинного отделения льяльную воду, вахтенный моторист забыл закрыть клапан.
Причиной всему этому был в очередной раз слитый и употребленный «по назначению» спирт из путевого компаса. Таким, почти традиционным для этого экипажа способом, скоротали вахту донкерман и навигатор и оба умиротворенно беседовали в каюте дежурного по судну, попыхивая папиросками, пока не уснули. А по утру, они проснулись от грохота выбиваемых спасателями иллюминаторов, топота сапог и в последнюю очередь от воды добравшейся до колен заснувших сидя друзей.
Если вы думаете, что виновников происшествия с позором уволили или завели уголовное дело, то вы просто не знаете военно-морской действительности времен застоя. Их уволили по тридцать третьей статье и этим же днем вновь приняли на работу на это же судно и на эти же должности. Работать было некому.

Глядя с тоской на стоявшего поодаль капитана этого судна, который больше был похож на кочегара из котельной, одевший «пиджак» с шевронами с чужого плеча я начал понимать, что стал отъявленным неудачником. А Фортуна этого не любит, она сразу начинает мстить за неуверенность в себе, начинает подкидывать всяческие сюрпризы.
В первый же выход за пределы акватории порта я, уже на третьи сутки, получил один из них.
Пожар на судне, тем более в море, это одно из самых, которые только могут случиться, впечатляющих, суровых и опасных происшествий. То из испытаний, в котором выясняется ху из ху, «кто сколько стоит». Испытание, в котором человек проверяется на «толщину кишки», закаляется и приобретает опыт, который переделывает обычных людей в истеричек и трусов, или же в опытных толстокожих с железными нервами мореманов.
В этот день я узнал, что такое неорганизованная толпа, что чувствуют люди при пожаре на танкере груженым бензином. Паника, ужас, страх перед стихией, все, что угодно только не то, о чем пишут, прославляя мужество и самообладание настоящих морских волков.
Что-то не довелось мне увидеть четкость действий и холодный расчет, основанный на опыте и знаниях тренированных моряков. Инстинкт самосохранения, а уже во вторую очередь - действия, основанные на личных качествах и опыте руководителя или кого-то из членов экипажа, который не дрогнул, смог взять верх над чувствами.
Все учения, тренировки, вся прочитанная литература это просто теория и как бы часто люди не тренировались, им всегда будет не хватать практических навыков, самообладания, которое может придти только с опытом и, конечно же, человека, который взял бы ситуацию в свои руки.
- Пожар! – почему-то шепотом, дыхнув в лицо перегаром, с перекосившимся от страха лицом доложил капитану матрос-плотник.
– На баке пахнет дымом, – ещё тише сказал он.
Дым струился из шпилевой – помещения на носу судна, превращенное боцманом и плотником в кладовку и расположенное через переборку от топливного танка.
Вместо положенной судовой тревоги и необходимых в этой ситуации мероприятий прогремел истерический, усиленный судовой трансляцией, капитанский крик:
- Боцман! Боцман! Беги на бак, там что-то дымит!
Естественно на бак побежал весь экипаж. Я бежал последним. Бежал и как все и из чистого любопытства и как начальник аварийной носовой аварийной партии, Как только открыли дверь, из помещения вывалилось горячее черное облако копоти и дыма.
- Ща рванет!!!! - Почти хором выдохнуло несколько глоток, и вся эта толпа зевак ринулась, сбивая друг друга с ног обратно на ют, подальше от огня, поближе к спасательным плотам.
Открыв глаза я почувствовал сильную боль в плече и затылке. Постепенно до меня дошло, что я лежу на холодной палубе и только через некоторое время начал вспоминать, как по мне пробежался почти весь экипаж стремящийся занять место в единственной спасательной шлюпке.
Удивительно, но на старом суденышке сработала система пожаротушения, и все погасло само собой. Оказалось, что промасленный трос и брошенная грязная ветошь задымились от искрения распределительного электрощита. Больше дыма, чем огня, но эффект был превосходный.
Этот первый в моей жизни урок накрепко вбил в мою голову, что капитан в море это царь и бог, а если он, такой как на этом судне, в критической ситуации экипаж превращается в перепуганное неуправляемое стадо, которое на пути к спасательной шлюпке может тебя просто раздавить.
Уже будучи старпомом, при доковых работах в Финляндии, мне довелось убедиться в этом ещё раз.
Увидев дым и пламя в машинном отделении впереди всех с криком:
- Огонь! Огонь! - с борта судна убегал финский пожарный, дежуривший с огнетушителем при сварочных работах. Старший электромеханик, дежуривший по ЭМЧ, немедленно доложил о случившемся капитану, а тот, будучи офицером военно-морского флота, с огромным опытом плавания и руководства, вместо тревоги, дрожащим от испуга голосом, по судовой трансляции объявил:
- Всем! Всем! С огнетушителями прибыть в машинное отделение! Быстрее!
Всех было 62 человека, огнетушителей более сотни. Как только дым вырвался в коридор, все огнетушители были брошены на палубу, толкая друг друга и почему-то весело, со смехом и шутками, народ начал ретироваться.
Из-за наваленных в кучу огнетушителей загерметизировать помещение стало невозможно, а из-за разлившейся щелочи вообще подойти к нему стало невозможно.
- Может выключить вентиляцию? - спросил дежурного старшего электромеханика, непрерывно вытиравшего вспотевшую лысину кто-то из электриков.
- Немедленно выключить вентиляцию! - раздалась уверенная команда дежурного по ЭМЧ, но взгляд его так и не приобрел осмысленности, видимо он решал какую-то важную задачу, бежать на берег или в каюту, полную всевозможного барахла, купленного на полученную за весь ремонт валюту.
Я, с помощью тех же электриков, пытался организовать разведку помещения. Пока разбирали завал из огнетушителей, дым рассеялся. Обследование помещения показало, что огня нет, опасность миновала.

В Военно-морском флоте существует своеобразная логика, определенный метод поведения, придерживаясь которого можно очень многого достичь. Один из них - вовремя доложить. Сделавший это первым - всегда первый.
- Если бы не я, – чуть не сбив капитана с ног, влетел в ходовую рубку электромеханик, - мы бы сгорели. – Это я выключил вентиляцию, я бросил в огонь огнетушитель.
Огнетушитель, брошенный им в огонь, не был включен, да и был он пенный, что, конечно же, делало абсолютно бессмысленным бросание его в очаг возгорания. В огонь бросают углекислотные огнетушители. Но об этом история умалчивает.
Через несколько минут, после своевременного доклада, в ходовой рубке раздался телефонный звонок.
- Доктора срочно на шкафут!
На шлюпочной палубе без сознания лежал молодой моторист.
Треть экипажа состояла из 17-18 летних мальчишек. Один из них почти без сознания лежал под шлюпкой, жадно вдыхая свежий воздух. Закопченный как негр, отхаркивая сгустки слизи с сажей, он не мог не то, что о чем-то доложить, даже объяснить, откуда он такой взялся.
Этот худощавый паренёк не убежал вслед за пожарным, он и в мыслях не допускал того, что надо вовремя доложить капитану, а бросился к огнетушителю "ОУ-30", приняв единственно верное решение в течение нескольких секунд, сбил разрастающееся пламя.
Не рассчитав сил, задыхаясь, еле-еле выполз на палубу. Даже если бы он знал эти военно-морские премудрости с докладами о собственном героизме, обогнать электромеханика он не смог бы. В этом искусстве Геннадий Александрович Богатырев был непревзойденным умельцем, думаю, что и сейчас по части докладов, он впереди планеты всей.
Мы говорили о нём, что это человек, который всегда боролся против всех, в то время как против него не боролся никого.
Благодарность и премии за грамотные действия при тушении пожара, получили капитан, замполит, которого на борту вообще не было, и, конечно же, доложивший первым электромеханик.


Урок мужества – 2.

Судно двигалось малым ходом по бухте Новик острова Русский. Сопки по обоим бортам радовали глаз буйной летней зеленью. Лето «в полный рост». Работать не хотелось. На борту вяло шла подготовка к выдаче дизельного топлива. Скоро выходные, получка, настроение благодушное, на ходовом мостике обсуждалось в каком ресторане лучше погулять.
- "Зеркальный" или "Коралл", можно "Лотос", – дымя папиросой «Беломорканала» мечтал вахтенный третий помощник капитана курносый блондин по прозвищу Заяц, – там дешевле.
Все молодые специалисты награждались прозвищами. Ему досталось из-за фамилии. Зайцев Владимир Александрович, так к нему обращались соплаватели. На самом же деле он вовсе не напоминал этого ушастика.
Добродушный, почти всегда улыбающийся невысокий парень. И в этот раз он, задумавшись, радовался чему-то своему.
- Мелко плаваете, если идти, то в "Океан" или во "Владик". – Лениво возразил я и, вспомнив последнюю гулянку, добавил: – там и кормежка классная и "шампусик" бывает, а какие там котлеты по "Киевски"… закачаешься.
Кроме меня и Зайца в рубке находился капитан и начальник радиостанции и рулевой матрос. Спорить или доказывать что-то свое было лень, даже встречный ветерок, тоже лениво и вяло пролетающий через открытые иллюминаторы в открытые двери ходовой рубки не мог освежить наши разморенные летом тела.
По берегу, размахивая руками и что-то крича, бежало несколько человек. Ни то, что это взрослые, а не радостные неожиданным гостям дети, ни то, что среди них были женщины и аж целый капитан первого ранга, никого не насторожило.
В предвкушении предстоявшего застолья со старыми знакомыми прищурив подслеповатые глаза капитан сказал:
- Во как радуются, что-то я никого не узнаю.
Вдруг улыбка у Зайца, смотревшего вперёд, застыла, глаза начали неестественно округляться, из полуоткрытого рта сквозь торчащую папиросу послышалось неестественное протяжное «Ы-ы-ы-ы-ы!.
Все разом повернулись в направлении его взгляда. Ничего, не увидев, опять уставились на источник неестественного звука. Ход судна начал плавно тормозиться, и вдруг, резко задирая нос, судно остановилось. Все, кто не стоял у носовой переборки, полетели вперед и попадали. Заяц влип лицом в лобовое стекло ходовой рубки и опять, как-то не по мужски, завыл. Папироса, обдав его снопом искр, залетела за шиворот. Было неясно от чего он взвыл, от боли или от того, что не успели отреагировать на его сигнал "ы", или от посадки на мель. Вообще-то никто об этом и не думал, просто все, встав на ноги, тупо смотрели на капитана.
Лично я был в шоке. Вахтенного помощника, которым был Заяц, нервно затрясло, стуча зубами, он выдавил:
- Тюрьма, – и, не замечая тлеющей на животе форменной рубашки, добавил, - в лучшем случае лишение диплома.
Мое состояние тоже было близко к истерике. Так как проводкой судна занимался я.
- По карте глубина нормальная, – пытаясь собрать мысли в кучу недоумевал я, уставившись в потертую до дыр карту.
Шли мы по заливу место судна не определяя, ориентируясь только по створам, что и внесло сумятицу и сомнения в мою душу. Уверенности в себе как небывало.
«Дорога» была до того наезжена, что возникшая мель воспринялась как нечто нереальное. Расслабуху как рукой сняло.
Заяц сразу стал заполнять судовой журнал, который не велся с момента снятия с якоря. Что он там написал дрожащими руками в последствии прочитать не смог даже он сам.
Капитан же, совершенно не отреагировав ни на сам факт аварии, ни на предположения вахтенного, к нашему величайшему изумлению отослал боцмана замерить глубину у форштевня и, уходя из рубки, пробормотал:
- Выходные накрылись. Разбудите на полной воде. С приливом сползем.
Собравшиеся на берегу люди, которые пытались предупредить о забытой нами отмели, тоже были немало удивлены. Такое вряд ли можно себе представить - Судно вылетело на мель, боцман, стоя по колено в воде у шлюпки, опершись рукой о форштевень, пытается ногой замерить глубину, а остальной экипаж, включив на всю округу музыку, выходит на перекосившуюся палубу и располагается загорать.
И действительно, перекачав топливо из носовых цистерн в кормовые, на полной воде, дав полный задний ход, мы сползли с мели и, не обнаружив признаков пробоин, ошвартовались к причалу. Через час, как ни в чем не бывало, начали выдачу топлива.

Даже чрезмерно открытое декольте начальника лаборатории топливной службы, слишком часто наклонявшейся над горловиной танка, при этом резко вскидывавшей голову с самодовольной улыбкой перехватывая заинтересованные взгляды окруживших её моряков, не отвлекли меня от мыслей о происшествии.
И только к вечеру, выпив с капитаном, Зайцем, начальником радиостанции и декольтированной соблазнительницей отвратительно пахнувший резиной весь судовой запас спирта, мы, немного успокоившись, разбрелись по своим каютам. А капитан, очевидно для обсуждения качества выдаваемого топлива, увел пышногрудую приемщицу к себе в спальню. Судя по его веселому виду и её скачущей походке при сходе с трапа утром, качество топлива удовлетворило их обоих.
- По местам стоять, со швартовых сниматься! – вернул нас к действительности капитанский голос.
Жизнь продолжалась.

Урок мужества – 3.

Что чувствует человек оказавшийся глубокой осенью в морской воде в кабельтове* от берега? А ничего. Некогда было что-то чувствовать тем более о чем-то думать. Все приходило само собой.
Мне, командиру шлюпки, было около двадцати двух, самому молодому из гребцов далеко за сорок.
Из-за вспенившей море сильной волны, я не сразу увидел камни, торчащие из воды.
- Левая табань*! - заорал я гребцам и зачем-то самому себе: - Лево на борт!
- Чё табанить - обливаясь потом захрипел от напряжения самый старый из матросов Жора Понятовский - надо к берегу.
Кто-то выполнил команду, Жора продолжал грести, весла перепутались, шлюпку поставило бортом к волне и, через несколько секунд, совершенно неуправляемую, с грохотом ударив о каменную гряду, перевернуло.
То, что я в тот момент произнес повторять необязательно, наверняка любой на моем месте сказал бы то же самое, или близкое по смыслу и содержанию.
Экипаж из семи человек, за которых ты, молодой мальчишка, несешь полную моральную и прочую ответственность начал выныривать по обе стороны шлюпки. Леденящая не тело, а душу осенняя вода, и дикий приступ злости на старого алкаша. Вот, что первое посетило мою голову.
С перепуга казалось до берега не то, что доплыть, по суше дойти невозможно, берег едва различался сквозь туман и мелкий дождь.
- Раз, два, три, четыре … все. – С облегчением выдохнул из легких воздух с остатками горькой холодной воды.
С трудом, применяя весь запас ненормативной лексики, имевшийся в памяти, заставил всех вернуться к перевернутой шлюпке, уцепиться за неё и, гребя руками толкать её к берегу. В кирзовых сапогах, ватных штанах и телогрейках самостоятельно никто не проплыл бы и десяти метров.
- Не ссыте мужики, земля рядом, всего-то три метра в низ! - старый анекдот, неожиданно вспомнившийся мне, почему-то всех разом успокоил и даже развеселил, минут через тридцать не без помощи волны и ветра мы были у берега.
Хорошо, что в проливе Лаперуза в это время относительно теплая вода. У кого-то в кармане нашлись завернутые в целлофан спички и, через некоторое время, на берегу пылал спасительный костер.
- Все долбаная спешка, – глядя на черные от дождя скалы, над которыми летели свинцовые тучи, бубнил я, – какого хрена, в такую погоду…. Ну Паша…
Пашей звали капитана того самого старого танкера «Росстошь», он куда-то спешил, что-то не давало ему расслабится. Со дня выхода в рейс он не просыхал, а, протрезвев, о чем-то вспомнил и начал "гнать лошадей".
Единственный, кто мог Паше возразить, это был старпом, бывший вояка, списанный с подводной лодки за какие-то неблаговидные дела, но тот был в отгулах. А от наших предложений или возражений кэп даже не отмахивался, он их просто не замечал.
На побережье Дальнего Востока, как впрочем, и на побережье всех морей, омывающих нашу страну, слава богу, дров хватает. Греясь у огромного костра, дрожа всем телом, сменяя друг друга, отчерпывали воду из шлюпки.
- Что-то не то – сказал сам себе я, дождавшись своей очереди поработать дырявым ведром, найденным тут же на берегу среди прочего хлама.
- Во блин! - Пошарив рукой в воде, я обнаружил, что пытаемся ведром вычерпать море. На днище шлюпки была довольно-таки большая, сантиметров двадцать на двадцать, пробоина, которую без инструментов, в таких условиях, заделать невозможно.
Связи с судном никакой не было. Те, кто должен был принимать топливо не прибыли. Хотя одежда и начала подсыхать, мы начали потихоньку замерзать.
Как и положено, в таких случаях, по закону подлости, шел мелкий, но густой приморский дождь. Быстро летящие облака опустились до верхушек окружавших нас со всех сторон скал. Видимость упала почти до нуля.
На судне, почему-то, особо не волновались. Похоже, что они даже не заметили нашего перевертыша. И как только немного прояснилось, начали подавать сигналы прожектором и гудком.
Как будто сквозь вату слышался весёлый голос начальника радиостанции усиленный судовой трансляцией:
- Ребята! Хватит балдеть! Пора работать! Давай домой!
На берегу народ приуныл.
- Слышь! Молодой! Надо что-то делать. – С видом, будто придумал что-то умное, сказал Жора. Он был тут же обматерён хором из шести глоток, после краткой оценки всех «достоинств» бывалого моряка Жоры, моя глотка продолжила сольное выступление:
- Ты б………! Старый осел, твою ….., шени дедац …(это по-грузински), ещё хоть раз пасть откроешь, утоплю скотину! – и далее в таком же духе около минуты.
Выпустив пар я начал что-то соображать.
- Так, умники, теперь бегом по дорожке на поиски людей. Если за час пути никого не найдете, дуйте обратно. Если найдете, возьмите молоток, гвозди, фанеру и если будет обязательно возьмите смолу. - Отправил Жору с другом котельным машинистом по дороге в тайгу, может до воинской части и не так далеко
Но не успели они пройти и пол километра, как появился грузовик с военными, наконец-то приехавшими принимать топливо.
Из того, что было нужно, у них нашлись гвозди и молоток, что нашу проблему решить не помогло.
С судна все настойчивей требовали вернуться на борт. Скоро сумерки. Портвейн, привезённый военными был давно уже выпит, весь боезапас расстрелян. «Калашников» хороший автомат, но ни в одну бутылку никто так ни разу и не попал. Сказалось качество и количество выпитого.
Вот тут-то и начала работать русская смекалка, именно тогда когда в известное место клюнул знаменитый жареный петух.
Связь налажена.
Я знал, что флажный семафор на судне знаю только я, но морзянку, хоть и на слух, знает ещё и начальник радиостанции.
Найдя в береговых завалах широкую белую доску, я, поворачивая её в сторону судна то ребром, то плоскостью минут десять изображал точки-тире, что в своде сигналов означает «вызов». Такое "Ноу –Хау" можно было изобрести только от безвыходной ситуации.
Когда, наконец-то на судне поняли, что это я там такое делаю, начали отвечать сигнальным прожектором.
Я знал, что каждую изображенную мной букву сначала записывают на бумагу в виде распознанных точек и тире, потом с помощью справочника переводят в буквы, потом из получившихся букв составляют слова. Поэтому «писал» очень медленно:
- П Р О Б О И Н А 20 НА 20 З А Д Е Л А Т Ь Н Е Ч Е М.
- Ждите, – проморгал в ответ прожектор.

Проблему решили просто, почти гениально. Такая идея могла придти только нашему бывалому капитану.
С судна, ставшего на якорь как можно ближе к берегу, по ветру, стравили трос, привязанный к спасательному кругу. Благо ветер был с моря.
Закрепив трос на носу шлюпки с судна начали выбирать трос шпилем. В протопленной по самый планширь шлюпке, крепко уцепившись за что придется, по грудь в воде, разместился экипаж. Рискуя снова быть перевернутыми, начали движение к судну. Через полчаса шлюпка была подтянута к борту судна. И ещё через полчаса, переодевшись в сухое, выпив по стакану чистого спирта и горячего чая, все спали. Никто даже насморк не подхватил.

[Romakhov]

Конец ХХ века

Немного подробнее о технической оснащенности некоторых судов вспомогательного флота ВМФ СССР в те годы..
Основной задачей моего флота являлось обеспечение Военно-морского флота как такового так и его береговых подразделений всем, что необходимо для выполнения поставленных командованием задач.
Из-за отсутствия дорог попасть во всевозможные военные части и прочие поселки можно было только вертолетом или по морю. Так было тогда, есть сейчас и, наверное, в нашей стране будет всегда. Необъятны просторы нашей родины.
Не могу не упомянуть о средствах связи, которыми были обеспечены моряки вспомогательного флота, точнее будет сказать, что обеспечения не было никакого, и мы выкручивались, как могли.
Для получения топлива, прямо на берегу, где-нибудь в лесочке или на возвышенности, лежали большие 20-ти тонные цистерны. С танкера, стоящего на якоре в несколько кабельтовых от берега, по протянутым воде шлангам в них перекачивали топливо. Шланги вытаскивались на берег вручную, руководил всем этим грузовой 2-й помощник капитана, и, конечно же, им, в данном случае, был я.
Хоть эта операция и была отработана годами, срывы происходили часто. Старые гнилые шланги рвались постоянно, донкерманы* отдыхавшие от пьянки только в море работали очень, мягко говоря, небрежно. Связь судна с берегом нужна была постоянно. Начало перекачки, остановка из-за аварии или конец работы, продувка шлангов воздухом для удаления остатков топлива, вызов шлюпки, всё это надо было каким-то образом сообщать на борт.
Как осуществлялась эта связь даже представить сложно, но охарактеризовать можно коротко и ёмко – военно-морской идиотизм.
Флажный семафор большинство моих коллег забывают уже на второй день после выпускного вечера. О сигнальных фонарях можно было только мечтать, да и азбуку Морзе мало кто знал. О портативных радиостанциях даже не говорили, это считалось неприличным, мечтать о чем-то из области фантастики. Но связь была.
Согласно поговорке, очень точно отражающей действительность того времени - "Голь на выдумки хитра". Наша российская «голь», каким-то непостижимым для иностранных моряков образом, ухитрялась выполнять задания командования несмотря ни на что.
Вот некоторые из примеров, с которыми пришлось столкнуться лично мне.
Выдача топлива на необорудованное побережье.
Зажигался большой факел и стоя среди топливных цистерн, или забравшись на одну из них, а в некоторых был и бензин, я подавал сигналы на судно. Взмах факела над головой – начало работ, широкое круговое вращение – стоп, продувка, взмахи сверху в низ прямо перед собой – высылайте шлюпку.
Учинить пожар или взорваться могли в любую минуту, но волновало это только нас, руководство отмахивалось от наших рапортов тем, что по нормам снабжения портативные радиостанции и прочие средства связи не положены.
Иногда, использовалось оружие, которое приносили с собой военные, опасаясь встречи с крупными таежными хищниками. Чаще всего применялся автомат.
Ствол в небо, один выстрел – качай, два выстрела стоп. Три – продувай шланги. Очередь в небо трассерами, значит уже напились, пора шлюпку подавать.
Обычно по окончании работ оставшимися патронами расстреливались опустевшие бутылки из-под какого-нибудь дешёвенького портвешка. А патроны уже были не нужны. Что нам этот жалкий тигр после литры выпитой.
А вот я, при встрече с вышеупомянутым "жареным петухом", не имея под рукой ничего привычного для связи с судном изобрел свой досчатый семафор. И горжусь своей сообразительностью до сих пор.
Ну, кто в какой стране мог бы до такого додуматься.

Если на судне где-то что-то сломалось, разумно было бы вызвать специалиста-ремонтника. Но в нашем флоте это могло вызвать нездоровый интерес флагманских специалистов к квалификации команды, поэтому сначала пытались выкрутиться сами, при помощи своих специалистов, если такие были. А если таковых не имелось, все равно сначала пробовали сами, а потом уже сдавались.
Почему-то на первом моем судне, куда я попал в качестве матроса-штрафника, капитан и старпом, к моему величайшему изумлению, решили, что я закончил мореходку с красным дипломом. Наверно сыграла роль моя внешность и манера выглядеть умным даже в самых тупых ситуациях.
- Молодой! Дуй в рубку, до полигона час хода, надо отремонтировать радиопеленгатор. Потом в шахту лага. Лаг у нас уже лет пять не работает.– Скомандовал капитан.
Главное сразу не сдаваться, ввязаться в драку, а там посмотрим. Я не стал их разочаровывать. Как пользоваться этими приборами я представление имел, а вот что там внутри и как оно работало, для меня было непостижимой премудростью.
В приличном флоте даже и не подумали бы трогаться с места с неисправным прибором. Но мы иные. Мы уже шли полным ходом на девиационный полигон проверять работу этого самого радиопеленгатора, а я только нашел его техническое описание.
- Так. Радиопеленгатор «АРП-50Р», - начал в слух читать я, а в уме сквозила мысль о том, что учится надо было, а не кое-чем груши околачивать. На то время это был допотопный прибор, но, как говорится, за неимением горничной….
Если до прибытия в полигон прибор не отремонтировать, то капитан мог потерять весь запас судового спирта, задабривая специалистов, чтобы подписали необходимые документы для разрешения эксплуатации судна, я же рисковал прославиться уже на весь тихоокеанский флот, а мне только этого для дальнейшей карьеры и не хватало.
В главе "Техническое обслуживание и ремонт" в начале было написано "Открыть крышку на верхней панели прибора". Что я незамедлительно и сделал. Из образовавшегося отверстия пружинкой выскочил отпаявшийся проводок, припаяв который на место, я, сам того не ожидая, к величайшему своему изумлению, устранил основную неисправность. Ликованию моему не было предела.
- Ну вот! – Обрадовался старпом, - впервые на этом корыте идем на полигон по настоящему.
Радиодевиатор (специалист определяющий поправки радиопеленгатора), поднявшись на борт, очевидно по привычке, с ходу заявил:
- Ребята, спирт у вас дерьмовый, вы мне его в бутылочку налейте для технических нужд, а я лучше посплю, пока вы для вида по полигону побегаете.
- Э-э-э-э брат! Да ты за кого нас держишь, – по-свойски пошутил капитан, - работать надо, а спирт и мне пригодится.
- Неужто в вас теперь все по взрослому?
- А то, как же.
Не успел радиодевиатор закончить работу, как я уже сидел в шахте лага. Следующий полигон это мерная линия, определение скорости судна и погрешности работы "спидометра".
Лаг "МГЛ-25" тоже не работал и много лет мерная линия проходилась через спиртяжку. То, что должно было двигаться закисло и прикипело, но с этим я, при помощи любимого русского электронного инструмента кувалды, справился быстро, А вот с электрической частью я не дружил с "детства". Но уже имелся кое-какой опыт и поэтому я смело открыл крышку на лицевой панели прибора и… увидел трясущийся в такт с двигателем судна проводок. Найти его родное место было не сложно. Лаг был в строю.
Устаревшие приборы, навигационное оборудование их техническое состояние, после того, что мы изучали в мореходке, приводили в изумление. Вспоминая незабвенного таможенника Верещагина из фильма «Белое солнце пустыни», за державу было очень обидно.
Другое моё судно "Норманн", которое полгода через год бороздило безбрежные просторы Индийского океана и его окрестности имело аппаратуру, которая годилась только для предъявления инспекции безопасности мореплавания. Оторвавшись от берега более, сем на двадцать миль определить судно было просто нечем. Честь и хвала нашим пращурам, прапрадедовский прибор секстан был единственным, что обеспечивало наше судовождение, но при одном условии - хорошей погоде.
Из-за облачной погоды случались ошибки в счислении до пятидесяти миль и поэтому часто сутками вахтенный помощник вглядывался в горизонт, нервно включал по ночам маломощный видавший виды радар - где-то должна быть суша, а её все нет и нет.
Был случай, когда возле японского острова Окинава моё судно против ветра и течения следуя со скоростью шесть узлов фактически трое суток со скоростью пол узла двигалось назад. Напряжение было чудовищным, несколько суток, как мы должны были пройти мимо острова, а его все нет и нет
Работая на Баренцевом море в районе Русской гавани, это почти на самом севере Новой земли, приходилось определять место судно по глубинам, этот способ мы нигде не проходили, но применять его пришлось неоднократно. Дело в том, что в тех местах, где сходятся меридианы наша отечественная навигационная аппаратура категорически отказывалась определять место судна, а работать-то надо.
Как-то в Индийском океане мы дрейфовали борт о борт с рыбацким судном. Наши коллеги, не смотря на астрономическую навигационную аппаратуру, ошиблись во времени прибытия к точке встречи на семь суток.
Штурманец спросил нашего кэпа:
- А как вы определяете место судна с такими приборами, если не видно берега?
- По солености воды. – быстро сообразил Сергей Владимирович, - через сепаратор.
- По-о-онял, - задумчиво ответил "рыбачек" и пошёл в каюту листать учебники, а мы, насмеявшись над ним от души, думали, что приблизительно так мы и морячим. Для несведущих объясняю, что по солености воды максимум, что можно определить, это в каком море, океане или его части ты находишься и то весьма приблизительно.
Это был конец двадцатого века, но век наступивший мало, что изменил в нашей суровой военно-морской действительности, а как хотелось бы.

Охота

Подойдя как можно ближе к берегу, отдали якорь почти на критической глубине. Эхолот показывал полтора метра под килем. Спустили на воду шлюпку.
Лето. Штиль. Не сильно палящее утреннее солнце. Голубое ласковое море, слепя глаза, весело играло солнечными зайчиками.
Сразу за береговой чертой в голубоватой дымке зеленая пушистая тайга.
- По прогнозу ожидается ухудшение погоды – доложил радист и добавил – во второй половине дня.
О своем прибытии в эту "точку" мы докладывали за двое суток, но на берегу нас никто почему-то не встречал. На подаваемые гудки реакции никакой.
Взяв с собой, на всякий случай, пистолет-ракетницу, мало ли туман раньше времени нагрянет, на шлюпке с командой шесть человек направились к берегу. На пригорке метрах в ста от воды, прямо на окраине пушистой зеленой тайги виднелись топливные цистерны. Встречающих по-прежнему видно не было. Спрыгнув прямо в воду, помог вытянуть шлюпку на берег.
- Пока отдыхайте, может и работать не придется! – И я в одиночку отправился по едва угадываемой дороге искать воинскую часть, для которой привезли очередную порцию солярки.
Летнее многоголосие тайги, после тоскливых криков чаек, приглушенных монотонным гудением судового двигателя, ошеломило и оглушило.
- Какая красота! – радовался ярким и сочным краскам я, проживший основную часть жизни в городских условиях и на воде.
- Как здесь здорово жить! Девственная природа, чистейший воздух! - как и полагается в подобных случаях, сам себе кривил душой я, зная, что ни за какие коврижки не откажусь от доступных хотя бы между рейсами, достижений цивилизации.

=

Донкерман, это рядовой член экипажа, который занимается приемкой и выдачей топлива. В данном случае это был молодой парень абсолютно круглой внешности. Нет, толстяком он не был, просто его голова на мощной длинной шее была круглая как мяч, глаза круглые как два пятака, а нос как шарик между круглыми розовыми щеками-блюдцами. Он всегда спокойный, никогда никуда ни при каких обстоятельствах не спешил. Повадками и внешностью напоминал ленивца.
Прозвали его Колобок.
Проводив меня взглядом до поворота, Колобок двинулся в сторону топливный бочек. Надо открыть горловины, замерить остатки топлива и записать все данные в грязную и помятую тетрадь с солидным названием "Журнал".
Возле ближайшей цистерны на куске жести, очевидно греясь на солнышке, лежала средних размеров черная змея.
- Змеюка, может и гадюка.
Ни скорость передвижения, ни выражение лица Колобка не изменились. Все как будто делалось мимоходом, но уже через две-три секунды, после неуловимого движения голова гадюки была накрепко зажата между пальцами юного любителя природы. Хвост плененной жертвы хлестал по крепкой руке змеелова, но он этого не замечал. Беспомощно раскрытая пасть с двумя большушими зубами, вот что было самое интересное.
- Ядовитая! - С удовлетворением пробормотал он.
Забыты топливные бочки, «журнал» валялся на траве, в глазах Колобка горели восторженные огоньки. Сломав палкой гадюке опасные зубы, голосом профессора ставящего важный эксперимент произнёс:
- А что, если окунуть эту сволочь головой в мазут?

=

Через двадцать минут неспешной ходьбы по почти девственной тайге сквозь кустарник показались строения. Открывшаяся картина меня очень сильно удивила, обескуражила и, если честно, испугала.
Забор, огораживающий территорию воинской части, местами завален. Построенный вокруг невысокой березы сарай, стоявший посередине двора, разрушен. Окна в помещении, напоминающем казарму, выбиты и изнутри заставлены панцирными сетками военных кроватей. Дверь будто изрублена топором. На траве, земле, стенах и покореженной двери виднелись свежие кровавые пятна.
- Эй! Есть кто живой? – очень тихо произнес я.
Тишина.
- Есть тут хоть кто-нибудь?
В разбитом окне за сеткой показалась лысая ушастая голова:
- Ты кто? – спросила она.
- Топливо привез.
- Ты что не встретил их? – в другом окне появился такой же ушастик.
- Кого?
- Тигров – сказал первый и добавил – трёх.
- Если бы встретил, здесь бы не был – как мог спокойно сказал я, но к концу фразы уже стоял спиной к стене и внимательно всматривался в ближайший кустарник.
Перебивая друг друга, из разных окон, ушастики поведали жуткую историю о том, что за полчаса до моего появления на территорию части ворвались три уссурийских тигра.
Народ, кто успел, забежали в единственное кирпичное здание, а один матросик, убегая от тигрицы, а это была мамаша с двумя детенышами, запрыгнул на сарай и полез на дерево. Тонкая береза не должна была его спасти, так как возвышалась над сараем всего метра на полтора - два. Тигрица тоже прыгнула на сарайчик, но хилое сооружение рухнуло под тяжестью огромной кошки. И пока та, поранив обо что-то лапу, с рычанием каталась от боли по земле, парень, зеленый от страха, успел залететь в еще не заваленную изнутри столами дверь. За ним бросилась и киска. Котята, каждый из которых был величиной с хорошего теленка, били стекла в окнах, за которыми мелькали перепуганные лица моряков строящих баррикады.
Покорежив дверь, и по понятной только ей причине, громко рявкнув, тигрица скрылась в лесу, за ней, завалив остатки забора, убежали и тигрята.
- Весело у вас тут – посочувствовал я.
Отодвинув одного из ушастиков в сторону, за сеткой появилась голова, одетая в мичманскую Фуражку:
- Топливо, говоришь! – весело сказала она – ты давай выдавай, а накладные подпишем завтра. Идет?
- Утром деньги, вечером стулья – казалось, что в кустарнике постоянно что-то шевелится.
- Печати нет. У командира в сейфе, а он у ПВОшников гуляет, только завтра будет, - и немного помолчав, он спросил, ненавязчиво поведав мне о своей начитанности: - а что за стулья-то?
- Сразу видна хозяйственная хватка – рассмеялся я – а чего в тигров не стреляли, могли же человека лишиться? – заряжая вытащенную из кармана ракетницу поинтересовался я.
- Да арсенал в кабинете командира, а он гуляет.
- И что, нет запасных ключей?
- Есть. У замполита.
- Ну?
- Палки гну! Так он там же, вместе с ним гуляет.
- А чё не встретили нас на берегу? Мы ж радиограммой два дня назад предупредили о приходе.
- Вот два дня они и гуляют, а телеграмма вона она, на моем столе лежит, читали мы её.
- Передайте командиру, что суток через трое, если не испортится
погода, вернемся, выдадим вашу пайку. Я ухожу.

=

- Вот это да! – с удивлением, но не меня выражения лица воскликнул Колобок, в испуге затаскивая свое тело на цистерну.
Десять минут назад он, обмакнув голову гадюки в густой мазут, раскрутив её за хвост, со всей дури зашвырнул в кусты и прилег на её место побалдеть, погреться.
- Так-так-так! – Опять с видом ученого проводящего опыт мирового значения пробормотал Саша. Гадюка извивалась придавленная сапогом к земле.
Через некоторое время змея снова извивалась в руке садиста.
- А полную пасть солярочки с песком не хотела?
Чкпкз неколько минут, с чувством исполненного долга, раскрутив жертву за хвост над головой, ещё дальше забросил его в кусты.

=

Дорога, занявшая у меня двадцать минут, казалась бесконечной. Едва завернув за ближайшие кусты, скрывшие меня от сочувственных провожающих взглядов, я почувствовал страх и ужас, усиленный одиночеством. Казалось, что до этого гомонящие птицы тоже в ужасе замолчали. Вокруг стоял какой-то гул, как в напряженных моментах фильмов-ужасов. Густая листва уже не радовала глаз, это была хорошо замаскированная позиция противника.
В левой руке у меня пистолет, в правой увесистая дубинка с торчащими в разные стороны острыми сучками.
Вид у меня был явно не бравый. Быстрыми шагами, непрерывно оглядываясь на все 360 градусов, на полусогнутых ногах двигался в сторону спасительного берега.
Вдруг за спиной раздался треск, может это был звук какой-нибудь птицы, но для меня это был треск ломающихся под тяжестью тигра веток. Холодный пот стекал со спины аж до пяток.
Оружие направлено в сторону источника звука. Со стороны я должен был напоминать краба с выставленными для обороны клешнями и двигающегося боком мелкими шажками.
Звук, раздавшийся опять же за спиной, похожий на лошадиное фырчанье, или на тихий рык большого зверя, привел меня в такой ужас, что я чуть не выстрелил.
- Лошади тут быть не может, это факт – в слух соображал я – иначе тигры бы за людьми не гонялись, - может птица какая?
Чем дольше шел, тем становилось еще страшнее.
С другой стороны дороги, почему-то, опять же со стороны спины, раздался двойной глухой удар чего-то тяжелого о землю, будто кто-то спрыгнул с высоты и затаился. Я уже не знал, с какой стороны ожидать нападения. Они, казалось, следили за мной одновременно со всех сторон.
На грани истерики я глянул в сторону моря. Между деревьев показались мачты судна. Бросив взгляд на дорогу, краем глаза заметил черную тень, мелькнувшую за моей спиной.
- Конец фильма – упав на колени в ожидании удара тяжелой когтистой лапы, подумал я.
Но его не последовало и, собрав всю силу, я рванул туда, где могло быть спасение - к шлюпке, к морю. Несясь через кусты, давно уже потеряв из виду дорогу, я вырвался на поляну. На ней полулёжа расположились мои матросы. Успокоится я не успел, так как увидел в ужасе округлившиеся их глаза. Значит она, рыжая смерть моя, у меня за спиной. С еще большей скоростью, уже вслед за матросами, пролетел поляну и прибрежную песчаную полосу.

=

- Не понял?! – Возмутился Колобок. В его сторону ползла та же, совершенно ослепленная мазутом, гадюка, которая должна была задохнуться от забитого в пасть песка.
- По запаху что ли ползет?
Удар палкой поставил точку на стремлении змеи отомстить обидчику. Но расслабиться ленивец не успел, из кустов выползла другая, ещё более длинная и темная.
Саша влез на бочку и к великому своему ужасу увидел, что с другой стороны ползла ещё одна, такая же страшная черная лента.
- Вендетта какая-то. – Прошептал он и уже злорадно добавил – А на бочку слабо забраться? А!
Пребывая в напряженном недоумении из-за мистического поведения змей-мстителей от неожиданного треска ломаемых веток и вида удирающих к шлюпке друзей, Колобок вздрогнул, гвозди в подошве кирзового сапога скользнули по металлу и он полетел вниз.

=

Только добежав до шлюпки услышали крики донкермана, одновременно остановились, Колобок что-то кому-то выкрикивая, держась за горловину бочки, медленно сползал вниз.
Народ, глядя то на меня, то на него сначала потихоньку, потом все громче и громче начал гоготать, приседая и держась за животы.
Растрепанный, тяжело дышащий, весь в ветках и листьях, с бледным перекошенным от страха лицом и выпученными глазами, с дубиной и пистолетом, неожиданно вылетевший из кустов я их перепугал не меньше, чем тигр, если бы он оказался на моем месте.
На всякий случай, я, обойдя гогочущую толпу и заняв позицию ближе к лодке, не понимая действий донкермана, скомандовал:
- Выдачи не будет. Все в шлюпку.
- Валеричь! Ну, у тебя и шутки! – успокоившись, похихикивали они – а мы тут размечтались об ухе с шашлычками и запотевшей бутылочке. А? Как тебе полянка?
- Если зайти подальше в лес – усевшись в шлюпке не убирая пистолет, бросил дубину в море вытерев пот улыбнулся я – то кто-нибудь, обязательно поест, но, я думаю, что вам это не понравится.
- Что медведь?
- Бери больше. Тигры. Три.
Поняв, что означает мой внешний вид и такой неожиданный «выход» на поляну, все четверо, за секунды столкнув шлюпку в воду шлепая веслами по воде, истошно крича, звали оставшегося на берегу.
Тот быстро сообразил, в чем дело, но что страшнее сразу определить не мог.
Змей видно не было, наверно затаились в засаде.
- Сапоги не прокусите! - Для смелости крикнул змеям и окончательно убедившись, что из леса страх сильнее, отпустил руки.
Через несколько секунд Колобок с совершенно спокойным и безмятежным выражением лица сидел рядом со мной в шлюпке.
Или "Красная книга" нам врала или оставшиеся в живых уссурийские тигры перемещались по побережью следом за моим судном, но встречались они мне часто. Точнее везде, где я только не бывал, обязательно кто-то недавно их видел или, в крайнем случае, видел тигриные следы.
С детства любивший ходить с отцом на охоту сначала в качестве собаки, а позже самостоятельно со своим ружьем я подумал, что сегодня я тоже был на охоте, но совершенно в другом качестве, в качестве добычи.

К нашему возвращению поднялась небольшая волна, высоты которой хватало, для того, чтобы танкер начал биться корпусом о морское дно. Редко и мягко, но каждый новый удар был все сильнее и сильнее.
Поднявшись для доклада в каюту капитана, я увидел его спящим прямо за рабочим столом. Голова покоилась на правой руке, левая рука свисала вниз как веревка. На столе остатки закуски и стакан с прозрачной жидкостью. Бутылки на столе не было, так как на флоте, в целях конспирации, они ставились под стол.
- Павел Иннокентьевич! - громко, но так, чтобы не испугать, входя в каюту, попытался разбудить капитана.
Ноль эмоций.
Очередной удар судна о грунт оказался довольно таки сильным. Капитан приподнял голову и освободившейся рукой начал шарить по столу в поисках стакана. Я переставил стакан на тумбочку, капитан мне нужен был хоть немного мыслящий.
В этот момент сильнейший удар потряс судно. Да так, что у меня подогнулись ноги, где-то, что-то с грохотом упало, кто-то с возмущением заматерился, а Паша со всех сил грохнулся лбом о стол. Через секунду он стоял по стойке смирно и тупо смотрел прямо перед собой.
- Выдачи не будет, так как некому топливо принимать. – Доложил я скороговоркой потому, что не был уверен в длительности пребывания капитана в сознании.
Начинающий становиться осмысленным взгляд уперся в палубные часы, висевшие на гвоздике у лобового иллюминатора.
- Гости были?
- Нет. – Ответил я, нисколько не удивившись вопросу, разрядил ракетницу и положил её на стол. – Пистолет я брал на берег.
- Стань на якорь где-нибудь подальше, спать невозможно. – И сделав пару неуверенных шагов, рухнул с ракетницей в руках, как был в одежде, на койку.
Почему я не удивился, казалось неуместному вопросу о гостях? Я просто хорошо знал Пашины привычки, но об это можно узнать из следующего рассказа.

Пистолет, часы, бинокль.

Существовал на флоте один очень специфический момент, который, на первый взгляд, кажется, совершенно неважный и мало имеющий отношение к морской профессии. Однако, на многих судах вспомогательного флота ВМФ, думаю, что и на других флотах также, ЭТО часто определяет не только взаимоотношения между членами экипажа, но может даже изменить судьбу некоторых индивидуумов, особенно принадлежащих к старшему командному составу. На одном из моих судов это был почти ритуал, тайное действо в присутствии двух лиц.
А является этим событием обычное получение для технических нужд судна спирта.

Положено этим заниматься старпому, но в зависимости от отношения к этой жидкости капитана, часто спирт получал капитан лично.
Некоторые, очевидно малопьющие, сразу выдавали полученную огненную воду по службам согласно нормам снабжения. Делалось это может быть для того, что бы побыстрей избавиться от соблазна, а может они относились к спирту так как положено, то есть неправильно.
Таких людей на флоте меньшинство и мне они, почему-то, на жизненном пути встречались крайне редко.
Один из знакомых мне капитанов никому вообще не выдавал ни грамма, сам был малопьющий, а весь полученный спирт сливал в большие стеклянные бутыли. Для него он был какой-то особенного вида ценностью. Он чуть работу не потерял, когда финские таможенники при проверке судна, пытались конфисковать в десятки раз превышающее допустимые нормы провоза на территорию Финляндии количество алкоголя. Став грудью на защиту пятидесятилитровых бутылей чуть не учинил международный скандал, но не сдался, добился того, что финны закрыли спирт в отдельном помещении, опечатали, и устраивали внезапные проверки с неизменным взвешиванием.
Только наивные финны могли подумать, что теперь-то русские будут вынуждены поднимать их экономику покупая в магазинах спиртное. В опечатанное помещение был другой вход, который финны не заметили, и весы тоже были, а количество отлитого спирта компенсировалось долитой водой, и в конце ремонта в бутылях был уже слабоалкогольный напиток, слегка пахнущий спиртом. По приходу в Мурманск нашего капитана чуть не хватил удар.
В Мурманске, на одном из пароходов, вечный ИО (исполняющий обязанности) капитана, Карпович Иван Потапович, получив спирт, сразу выдавал его, при этом значительно урезая нормы и предварительно "слегка" разбавив его водой. Излишки старался как можно быстрее уничтожить. Но пить, в его понятии, обязательно надо с подчиненными, иначе заложат. Гуляли все и долго.
Неимоверной физической силы и завидного здоровья он пил сутками, просыпаясь только для того, чтобы налить еще. На чем и постоянно "горел" и был вечным ИО. Я с трудом, но нашел способ избегать этих пьянок. Аргументом для отказа было то, что кто-то на борту должен быть трезвый. Этим я добился не только сохранения печени, но абсолютной свободы действий в судоводительской работе. Благодаря пьянкам ИО, как это ни абсурдно, я получил огромный опыт в самостоятельной административной работе и управлении судном.

Совершенно другая обстановка была на "Росстоши", где я был вторым помощником капитана, но еще считался молодым специалистом.
Если спирт получал старпом, то его больше не видел никто. Ни скандалы, ни жалобы не помогали. На вопрос куда дел спирт он просто молчал, отведя взгляд в сторону. Этакий голубой воришка Сашхен с Альхеном из известного произведения Ильфа и Петрова, вместе взятые. А наказать его не могли так, как мы работали на самом, что ни на есть чернорабочем танкере, которому иногда нужно было выходить за акваторию порта. Судоводителей не хватало, специалист он был неплохой и поэтому с этим бзиком все, кроме капитана, смирились.
Боролся со старпомом капитан своим способом. Всегда, перед выходом в море, или получением на судно спирта, у старпома находились неотложные дела на берегу, которые, естественно, подстраивал капитан. Если не было дел, предоставлялись непонятно откуда появившиеся отгулы за работу в выходные дни, не было у старпома и проблем с отпусками. Гуляй, занимайся личными делами, что хочешь, но только не мешай "работать".
- Второму помощнику капитана прибыть в каюту капитана! – Так обычно начинался ежемесячный ритуал.
Получив спирт, капитан разливал его по заранее приготовленным бутылкам, в которых где-то уже на треть была залита вода. Из шести литров спирта получалось бутылок двенадцать пахнущей резиной и спиртом жидкости. Все это выставлялось на стол.
- Все как всегда. – распоряжался капитан. – Одну начальнику радиостанции, одну электромеху, две старшему механику. Себе, ну ты сам понимаешь, как представительские, беру четыре, а остальное унеси к себе в сейф. Можешь себе одну на выходные взять. – Предлагал он, зная, что это я не пью.
Сразу после выхода из порта лицо Пал Инокентича, а это был он, наш старый знакомый, приобретало красноватый оттенок, блаженная улыбка не покидала лица и красноречию не было предела. Если впереди был заход в какую-нибудь "точку", сильно старался не напиваться. Зато по приходу в каждом гарнизоне, в каждом городке и в каждом порту, находилось парочка-другая друзей, которые к вечеру заходили в гости и тогда он уже отрывался от души.
Определенной стадией опьянения была стрельба в открытый иллюминатор из пистолета-ракетницы. Все это сопровождалось криками, женским визгом и просьбой дать стрельнуть.
Зная о предстоящем веселье я заранее прикидывал, куда смотрят иллюминаторы капитанской каюты и если на топливные склады или в сторону населенного пункта, при помощи ломика задраивал их так, что открывались они только вдвоем с боцманом.
Веселье могло перерасти во что угодно, начиная от мордобоя, кончая братанием и даже любовью, если в гостях были женщины. Из комсостава никто никогда на эти застолья не приглашался.

По утрам я ждал традиционного звонка по телефону.
- Валерич? Зайди, дело есть. – Прошамкали пересохшие губы.
Приходил я с уже приготовленными и спрятанными за спиной двумя бутылками из сейфа.
- Ты пистолет не брал? – неизвестно для чего спрашивал он. – А бинокль? И тоскливо глядя на пустой гвоздик у лобового иллюминатора уже утвердительно - палубные часы ты тоже не брал. Ну, у тебя там что-нибудь осталось? Принеси пару штук.
Надевал капитанскую форму, довольно замызганную, но со всеми знаками отличия, распихав по карманам, как он говорил «калым», шел искать вчерашних собутыльников.
Где он их находил в незнакомом городе неизвестно. Но всегда возвращался с утраченными материальными ценностями.
Такие случаи стали стандартными и я давно уже не удивлялся ни вопросам, ни успешным возвращениям.
Но однажды сучилось то, что должно было случиться. Вернулся Паша тихо, какой-то сгорбленный и подавленный. Закрылся в каюте и даже утром добавки не попросил, что меня сильно удивило. Оказалось, что бинокль и часы вернуть не удалось. Те счастливчики оказались командировочными из Питера, или из Москвы и рано утром убыли в неизвестном направлении, наверно очень довольные такими подарками.
С трудом, но утрата была списана, получены новые часы и бинокль. Но теперь, перед каждой пьянкой капитан самолично приходил ко мне в каюту и сдавал на хранение пистолет, бинокль и часы.
А говорят, что человек после пятилетнего возраста перевоспитанию не подлежит.

Жизнь без прикрас

Теплый осенний вечер. От легкого шелеста волны по боту накатывалась дремота. Будучи дежурным по судну, готовился к очередным схваткам и испытаниям. Вечер был на удивление тихим, а это ничего хорошего не предвещало.
Мое очередное горе-судно под названием "МБ - 24", означавшим, что буксир этот морской, а не какой-нибудь рейдовый, стояло в центре города, ошвартованное кормой к 34-му причалу.
На этом судне, при стоянке,одной из основных задач вахтенного помощника
капитана, кроме уставных, с наступлением ночи не допустить на борт разного рода пьянь отставшую от своих судов или просто бичей искавших место ночлега.
По опыту знал, что самыми опасными были сами члены экипажа, которые
часто приходили поздно ночью с орущими друзьями и подругами добрать то, что не успели в питейных заведениях города. В такие моменты, особенно в присутствии своих дам, бывалые моряки демонстративно высказывали неуважение к молодому штурману, называя меня студентом. Их опасность была в том, что залив себя водкой по самую ватерлинию, если хватало сил, начинали делить подруг, а уровень интеллекта суровых морских волков и количество выпитого позволяли объясняться друг с другом только посредством мордобоя, вмешиваться в который мне, по многим соображениям, ой как не хотелось.
У меня был свой способ предохраняться от подобных неприятностей.
С вечера, я вытягивал шпилем на борт трап, подтравливал швартовые концы и, обтянув якорь-цепь, оттягивал судно, стоявшее кормой к причалу, на пять - десять метров от берега. Поразительно и необъяснимо, но утром, запустив на борт экипаж, во время традиционного обхода судна с капитаном или старпомом всегда обнаруживались несколько спящих как у себя дома грязных дурно пахнущих людей. Поэтому белье в каютах личного состава на койки не стелили вообще.
С непрошеными гостями обходились сурово. Приходили они в себя они только на берегу, т.к. выдворение происходило стремительно и почти, с нападающей стороны, беззвучно. Сопровождалось оно сильнейшими ударами и пинками сразу после сбрасывания тела с койки на палубу и до предания его земле, т.е. падения его на причал. В спину и голову выдворенного непрошеного гостя, если они были, летела обувь, прочие личные вещи и обязательное приглашение посещать наш "лайнер" как можно чаще.
"Спокойным" было только дежурство после получки. Старпом относил часть денег домой, возвращался на борт с набитым водкой саквояжем, закрывался в каюте и пил суток пять, потом несколько суток отходил от пьянки. В это время на борту бывало малолюдно, бичи судно обходили стороной, а у вахтенных была только одна проблема - сдать вахту убедившись, что старпом жив.

До получки была ещё недели две. Мысли в голове роились как-то непоследовательно, сумбурно, дел было так много, что не только браться за них, думать о них не хотелось.
На корме раздался грохот. Я мигом вылетел на палубу. На причале стоял грузовик "УРАЛ", у трапа два моих давнишних знакомых. Оба военврачи подводники, но выглядели они в этот раз как-то странно, без фуражек, в плащ-палатках и, что меня особенно удивило, с абсолютно серьезными лицами. По инерции, швырнув на палубу ещё пару кирпичей, потребовали трап.
- Трезвые? - Удивился я, значит что-то случилось.
Вместо традиционного вопроса о жизни коротко спросили:
- Закуска есть?
На камбузе был только черствый черный хлеб и остатки флотского компота.
Ещё большее удивление вызвало частичное отсутствие одежды под плащами, вернее частичное присутствие, на них были только брюки и ботинки на босую ногу. В таких случаях вопросов не задают, я терпеливо ждал объяснений.
- Слава! Не в службу... Нет сил. Там в кузове рюкзак, принеси, пожалуйста, и уложи водителя где-нибудь спать. - Уставившись отсутствующим взглядом в палубу угрюмо попросил Руслан.
Забравшись в кузов грузовика, споткнувшись в темноте о какие-то мягкие, но тяжелые мешки, я нашел рюкзак, в котором были две фляги со спиртом. Водитель уже спал в кабине своей машины.
После первого стакана закусив папиросой, Володя спросил:
- Мешки видел? - И, не ожидаясь ответа, с интересом глядя на мою реакцию, добавил. - Два трупа, мичманы с нашей лодки, один упал в топливный танк, второй полез спасать.
Второй и третий стаканы прошли молча. Я понимал, что пить придется до открытия морга, что следующий день пропал и возможно я его вообще никогда не вспомню, но на удивление напряжение передалось и мне, алкоголь почему-то не брал. За неторопливым рассказом о происшествии и прочими разговорами прошла ночь.

Соседка


А по утру, хоть спирт и был медицинский, было очень плохо, день действительно пропал, поспать так и не удалось, после обеда таскали по заливу баржи. Сменщик мой не пришел, и я остался дежурить на вторые сутки. Не привыкать.
Ночью, в который раз оттащив судно от причала, страшно мучаясь от головной боли, лежа на койке, я обдумывал способ как бы поселившуюся в моей каюте крысу загнать в каюту к электромеханику. Он, запрелестнец, каждый раз умудрялся выгнать её обратно ко мне и заделать норку цементом смешанным со стеклом. Ну, может, крысе стекло и помешало бы, а вот мне было абсолютно все равно, ломик брал эту смесь с одного раза. Но сегодня ломика на месте не оказалось, наверно электромех спёр, а крыса просто обнаглела. Будучи в положении, как заботящаяся о своем потомстве мамаша, она, что вполне естественно, искала тепло и уют. Я был не против, пусть греется. Вывести это племя все равно невозможно, надо только оградить себя от частого общения с ними и не обращать внимания.
Моя соседка была тоже такого же мнения. Привыкла к моему присутствию в её каюте и наверно тоже на меня не обращала внимания.
То, что она решила греться под моим одеялом, понять можно, а то, что в это время я там тоже грелся и даже спал, вызвало у меня настолько отрицательную реакцию, что я в истерике, пытаясь убить её, или удрать (трудно вспомнить) выбил себе коленную чашечку и вывихнул руку.
На следующую ночь заснуть было сложно, но молодой организм взял свое и я задремал.
С вечера добрые друзья за рюмкой чая рассказали мне несколько историй о том, как крысы кому-то обгрызли уши, кому-то ноздри, кому-то пальцы ног и даже кое-что поважнее, якобы на зубах у них присутствует какой-то анестезин, и отсутствие вышеуказанных частей тела обнаруживается только по утру. О том, что крысы страшно мстительные и умные твари я сам читал и вспомнил об этом в том момент, когда проснулся, ощутив у себя на груди постороннюю тяжесть. Крыса, как мне показалось, фантастически огромной величины, сидела на задних лапках и с интересом выбирала с чего бы начать ужинать.
Я никогда до этого и после, так не орал, в последствии, мне так и не удалось повторить тот звук, который из меня вылетел. К больной коленке и руке добавился синяк на лбу и ссадина на подбородке. Как я их получил я тоже вспомнить не смог. Грохот мечущегося в темноте молодого сильного тела, неподражаемые вопли и маты разбудили вахтенного моториста в машинном отделении, что не всегда удавалось сделать даже стуча гаечным ключом по металлу прислонившись к которому он спал.
- Ты, б..я, чё? - Глубокомысленно глядя мимо меня, спросил он. – Скучно
стало, что ли? - И загадочно улыбаясь, посоветовал: - Сто грамм и все пройдет.
Поняв, что ста грамм ему не перепадёт, грустно кивнув головой и развернувшись на одной ноге, двинулся обратно по коридору, удаляясь в сторону столовой.
Очевидно, на всякий случай, ведь надежда умирает последней, с надеждой в голосе, едва выговорил:
- Так есть или нет? А то на белого коника сесть можешь.
Белая горячка мне не грозила. Страшно хотелось пить. Попробовав проглотить слюну, которой в сухом рту почему-то не оказалось, я с грустью понял, что мне не лучше чем ему, и что он идет на камбуз, а мне с больной ногой его не обогнать и он, гад такой, выпьет весь компот.
Я тихо лёг на койку.
- Ну что за проклятая жизнь.

А утром, в состоянии сильного бодуна слегка подпорченный внешне я получаю приказ немедленно прибыть к командиру бригады.
В душе было пусто, от пережитого вечером и ночью противно, во рту, в голове, которая казалась чугунной, как и во всем теле очень тяжко и погано. Во рту как кошки понагадили.
- Хуже не будет. - Подумала моя голова, и тело похромало к начальству.
Комбриг как будто обрадовался моему жалкому виду, отмахнувшись от запаха перегара, выпучив глаза, на одном дыхании громко выпалил:
- Через час быть на транспорте "Норманн" с вещами, подать документы на подтверждение визы и через два месяца в рейс третьим помощником капитана на шесть месяцев в Индийский океан! Попробуй только возникать!
Возникать мне не хотелось. Мне хотелось обнять и расцеловать эту ненавистную морду, пожать чернильные в нарукавниках руки и, упав подпорченным лицом на капразовский погон, заплакать.
- Есть! - Уже на ходу коротко бросил я и через сорок минут предстал перед новым капитаном. Взгляд, нового капитана был весьма выразителен, лик опечален, но было видно, что выбирать ему не из кого.
- А говорили краснодипломник. Ну-ну… - забрал направление на судно и ушел.
Уловив в этих словах приветствие и доброжелательное приглашение в дружную семью, которым наверняка являлся экипаж этого небольшого суденышка, я, стараясь шагать ровно, пошел искать каюту старпома.
Не надо было быть особо догадливым, чтобы понять, что положительных эмоций мой внешний вид ни у кого на судне не вызвал. Но, тем не менее, через два месяца, вынудив флагманских специалистов принять у меня все зачеты для допуска к несению ходовой вахты, купив «Детском Мире» пионерские шорты я совершенно счастливый записал в судовом журнале: "Якорь вышел из воды. Чист. Следуем на выход из порта Владивосток согласно приказ - задания".
Ну вот! Наконец-то подфартило!

Первые впечатления

Экипаж был опытный, весёлый и действительно доброжелательный. Все советовали мне, что надо взять с собой в рейс и сколько. Сигарет не менее десяти блоков и обязательно с фильтром, фотоаппарат, ласты и маску для подводного плавания, пару литров водки и обязательно вентилятор без которого уснуть в условиях тропической сырости было невозможно.
Осень. Я в пионерских шортах и майке изнывая от жары с удивлением смотрел на кутающихся в куртки коллег на судах направляющихся нам на встречу в северном направлении к Владивостоку.
Транспортный рефрижератор "Норманн" - это тихоходное рыболовецкое судно типа СРТМ (среднего морозильного траулера), переделанное под военные нужды для доставки продовольствия военно-морской эскадре несущей боевую службу в Индийско-океанском регионе. Отсутствие скоростных качеств нам было даже на руку. В первый же день плавания мне показали на медленно вращающиеся лопасти винта, поблескивавшие в изумрудной глубине Японского моря, и пояснили:
- Смотри внимательно и слушай.
- Что слушай?
- А то, что винты шепчут?
- Чушь какая-то. Что они там шептать могут?
- Доллар, доллар, доллар - говорят они нам, а быстрое вращение - цент, цент, цент.
Имелось в виду время пребывания в валютной зоне, в которой моряки получали не только советские рубли но и небольшую сумму в условных единицах под названием "Чеки Внешторгбанка", которые по жестко установленному курсу можно было выбрать местной валютой в любом порту мира или отоварить в специализированных магазинах портовых городов СССР.
Пребывание в валютной зоне обещало быть максимальным по продолжительности, так как в рейс нас не отправили, а просто-напросто выгнали без докования и ремонта. Нашему начальству нужно было доложить руководству о том, что судно вышло, т.е отрапортовать о выполнении приказания. В результате сразу по выходу из порта скорость судна упала до шести узлов вместо расчетных двенадцати. При встречном ветре она падала до 3-4 узлов. Сказалась изношенность втулок главного двигателя и обросший ракушкой корпус судна.
В процессе общения с сотоварищами я выясним, что сигареты с фильтром были только у меня, так же как и водка. Все курили "Приму" и "Беломор". Если точнее, то первое время курили мои с фильтром.
- О! Да у тебя с фильтром, давай покурим. – Первым подошел второй помощник.
- Дай с ниппелем. – По-свойски подъехал радист.
- Дай курчавую.
- Давай солидную покурим.
Через две недели, выкурив все мои сигареты, на просьбу дать закурить я услышал:
- Свои иметь надо. Отдали швартовые, курим свои - закон моря.
По счастью на судне была своя лавочка в которой выдавались товары под запись и я был спасен. Дымя дешевыми сигаретами, я понял, что морская дружба понятие весьма специфическое и учить меня будут, в основном на моих же ошибках и спрятал водку подальше.

Прыжок

Пройдя путь до Южно-Китайского моря за месяц, а при нормальных ходовых качествах судна мы бы дошли туда за неделю, я привык к качке, к постоянной тошноте, к приему пищи вопреки сопротивлению организма, которую первое время никак не удавалось удержать в желудке, к правилам общения с коллегами.
Из развлечений, кроме непрерывных перекуров, было домино, какая-то настольная игра с непонятного происхождения названием «мандавошка», шашки, шахматы и по вечерам кино, старые затертые, порядком надоевшие ещё на берегу фильмы.
Я сразу понял, что надо заняться спотом, другого такого удобного случая может никогда больше не представиться. Надо двигаться. Молодежь тягала "железки", избивала ногами боксерскую грушу, а для людей солидных, но ещё подвижных любимым видом отдыха был волейбол. Я решил примкнуть и к тем и другим.
На маленькой палубе размером где-то 4 на 8 метров мы умудрялись разместиться между надстройкой и крышкой трюма, и несмотря на качку, играть в волейбол, привязав мяч леской к сетке.
Хоть я и играю посредственно, но люблю этот вид спорта, а играть на качающейся палубе ещё и забавно, особенно, когда надо прыгнуть, а она уходит в низ, или подпрыгиваешь, а судно накреняется так, что поле соперника поднимается перед тобой градусов на тридцать, будто старик Хоттабыч подыгрывает, бьешь как в стенку.
Лучше всех играл второй помощник капитана Коля Шрамов. Высокий мощный парень, играть с ним было очень просто, надо только дать ему пас и все, очко наше.
Команд было всего три: маслы, маркони и рогатые.
В тот день погода была пасмурной. Море немного рябило, Ветер был, но дул в корму и поэтому не ощущался. Вахта старпомовская и стармеховская. Капитан в полудреме с крыла мостика наблюдал за матчем между "маслами" и "рогатыми". Два на два, больше народу на площадке не умещалось.
- Дай с низу! – Закричал в прыжке Коля, и я, слегка присев, паснул ему прямо под руку.
Момент рядовой, голевой сто процентов, ещё и Хоттабыч помог, наклонив судно в нужную сторону. В этот раз что-то сорвалось, и удар получился вверх. Да такой, что леска не выдержала, и мячик полетел в море.
Были запасные мячи, но что-то заклинило у третьего механика и он, не задумываясь ни секунды, красиво раскрыв руки ласточкой, сиганул за борт.
- Стоп машина! Лево на борт! – почти мгновенно сообразил капитан. Все в оцепенении смотрели в сторону прыгуна, но среди невысоких, но очень частых волн, его не стало видно уже через пару минут.
Скорость нашего судна "Норманн" была не более 4-х узлов. Маневр, который совершило судно, был сделан в точности по науке поиска и спасения человека упавшего за борт. Но пока мы разворачивались, нас снесло ветром, который на встречном курсе оказался совсем не слабым. Валеру не видел никто. Весь экипаж находился на палубе. Повариха уже плакала, народ, покачивая головой, находил разнообразные, подходящие в такой ситуации, выражения, повторять которые мне не позволяет воспитание.
Вспомнились ядовитые морские змеи, которые по несколько раз в сутки попадались нам на глаза, акулы, которых мы тут не встречали, но много о них слышали. Я поочередно смотрел то в море, то на капитана. Представляю, что у него выло на душе.
- Вон! Вон он! Справа сорок! – Закричали почти одновременно все, кто до слез всматривался в серое море.
Держась за мячик, Валера весело махал рукой. Через полчаса он, поднявшись по штормтрапу, перемахнул через фальшборт и бросил спасенный мячик на палубу.
- Что же вы так долго? Я вам махал, махал, сломалось что-нибудь? Выжимая майку, краем глаза наблюдал за подходящим капитаном.
- Зайдите ко мне в каюту, товарищ третий механик. – Голос капитана был спокойным, но охрипшим.
Что услышал Валера, какую благодарность объявил ему капитан за спасение спортинвентаря, мы так и не узнали, но из каюты вышел уже другой человек. И росточком пониже, и личиком серенький, и взгляд как у побитой собаки, и походка как у человека получившего все, что можно было получить за такой «подвиг».
- До ближайшего порта! – Прокатилось по коридору. Коротко и ясно. И спрашивать было не о чем.
Команда «Маслов» из соревнований временно выбыла.
- Батюшки! – Причитала после ужина повариха. - У Владимира Сергеевича
виски побелели, а я думала, что рыжие не седеют.

Сингапур – рейджио…

- Сингапур рейджио, Сингапур рейджио, ай эм дельта-сьера. Ум па, па, па, - настойчиво надрывался чей-то голос в эфире.
- Ну, сколько можно, - возмутился и одновременно удивился я. Монотонный голос с одинаковой энергией непрерывно в течение сорока минут вызывал на связь порт Сингапур.
По счислению до Сингапура было миль тридцать. Из-за пасмурной погоды определить место судна невозможно, не было видно ни «светил» ни берега.
Качка умеренная, видимость миль пять – шесть. Вахта отдыхала. Единственное, что мешало и являлось раздражителем, это надрывный вызов неугомонного «Дельта – сьера».
Чрез час я включил РЛС. Территориальные воды три мили, как бы не влезть, куда не следует. Но на экране старенького радара не то, что берег, даже уже видимый невооруженным глазом «Дельта - сьера» не отмечался.

Трое суток наш транспорт плелся по Южно-Китайскому морю без определения места. Столбы тропических ливней иногда настигали нас и как из пожарного шланга смывали с палубы соль и останки различных мелких пернатых, которые постоянно залетали к нам в гости, отдыхая от длительного перелета за синее море. Вместо отдыха их поджидала смертушка в когтях крупного орла парящего над нами в светлое время суток и, наверное, отдыхающего по ночам где-нибудь на мачте.
- Поймал сволочугу, - ранним утром заорал на все судно боцман. - Я его по башке отпорником, нечего наших пташек жрать, - продолжал злорадствовать он, держа за когти и голову здоровенную птицу, крылья которой безжизненно волочились по палубе. В воздухе она казалась значительно меньше.
Привязанная за ногу пришедшая в себя птица с недоумением смотрела на собравшуюся вокруг неё толпу.
- Кар! Кар! Кар! – Дразнился старпом. - Будешь знать, как наших обижать! – И зачем-то пытался дотронуться до клюва хищника рукой.
- Изверги! - Произнес завпрод. - Вас бы так.
- Ты лучше мяса ему принеси, будет у нас судовым животным. Нашим символом. Орел! Здорово звучит!
- И на плечо капитану его посадим вместо попугая. – Предложил я.
- Я вам посажу! – Раздался капитанский голос. - Отпустите несчастную птичку, а то, что воробьев поел, так то естественный отбор, как дедушка Дарвин учил.
Повариха притащила кусок сырого мяса. Птица гордо его не замечала.
- Надо мясо прямо в рот ему засунуть, а то он не знает, что это такое.
- Вот ты и засунь.
- Да он мороженое мясо не жрет, ему свежих птичек подавай.
Пленник медленно и как показалось с гордостью повернул голову в сторону сказавшего последнюю фразу старпома и неожиданно долбанул его по протянутой руке клювом. Круг вокруг орла мгновенно увеличился. Почему-то именно старпома стараются укусить представители животного мира. Маленький тощий крабик прокусил ему палец почти насквозь, пеликан что-то пытался откусить, морская змея, неподвижно лежавшая на палубе минут десять, казалось уже давно сдохшая, и та начала кидаться тогда, когда подошел именно он.
Старпом громко говорил нехорошие матерные слова в адрес агрессора, народ ржал и давал советы по технике безопасности. К вечеру про орла стали забывать.
Отпустить его решили на выходе из Малакского пролива. Взмахнув пару раз крыльями орел рухнул в воду и через несколько минут уже не шевелился. Казнь за свершенные преступления свершилась естественным путем. Было очень жаль бедолагу. Оказывается, у них, как и в авиации, долго без тренировочных полетов нельзя.

А пока мы слушали непрерывные обращения по-прежнему неутомимого и едва видимого «Дельта – сьера» к Сингапурскому диспетчеру.
- Если бы он не закашлялся, я бы подумал, что это магнитофон. – Сказал начальник радиостанции, глядя на горизонт, уткнувшись лбом в иллюминатор ходовой рубки.
- Ты отпечаток лба со стекла сотри, а то мне придется тереть. - Полушутя сказал я. Незаметное днем пятно в темное время суток становилось бельмом на глазу.
Начальник радиостанции, в простонародье просто «начальник», Головин Анатолий Степанович, был старше меня лет на десять, и в Индийском океане провел времени больше, чем я на флоте вообще, поэтому замечания делать ему как-то было неудобно. Но он был из тех, кто постоянно совал свой нос в штурманские дела, и почему-то именно тогда, когда я действительно делал какие-нибудь ошибки или упущения, что довольно-таки здорово раздражало, но не злило. Уж очень мягко и юморно у него это получалось.
«Дельта – сьера» продолжал издеваться, пытка эта длилась уже часа четыре. Небо очистилось от туч, солнце решило как можно быстрее выпарить воду, вылившуюся из небес, и палило с удвоенным жаром. Горизонт заволокло дымкой.
Прищурившись, я посмотрел на небо и к величайшему своему ужасу увидел над дымкой вершину горы.
Радар по-прежнему показывал чистый горизонт, лишь на тридцатимильной шкале появились какие-то размытые пятна.
- Владимир Александрович? Это вахтенный помощник. Что-то я ничего тут не пойму. Поднимитесь, пожалуйста.
Каким-то десятым чувством опытного человека, бывавшего в этих местах по несколько раз в год он, различив среди белых пятен на экране РЛС вершины гор, и определил по ним место судна.
- Невязка тридцать миль. Нормально. Бывало и похуже.
Невязка, это неточность в определении места судна. В мореходке нас учили, что максимальная погрешность допускается в пятнадцать миль, оказывается, что на практике бывает иначе.
Подкорректировали курс и с удвоенным вниманием продолжали движение к Малакский проливу.
Сингапур.
«Дельта-Сьера» наконец-то заткнулся. Вот он желанный и недосягаемый. Самый дешевый порт мира, самый экзотический из тех, куда заходили суда моего флота. Могли и мы в этот раз зайти, но из-за ввода в Афганистан советских войск нас тогда не пустили во многие порты.
На рейде порта лежал в дрейфе американский авианосец «Мидуэй». Громадина с кучей ржавого металла на палубе, который при ближайшем рассмотрении оказался авиатехникой, крашенной в цвет пустыни и что особенно запомнилось, огромная, красного цвета легковая машина среди самолетов.
Американцы, столпившиеся на палубе, очевидно оповещенные о приближении советского военного судна, смотрели поверх нас, кто в бинокли, кто просто так. Им и в голову не могло прийти, что эта букашка, пятидесяти метров длиной, казавшаяся малюсенькой шлюпкой около авианосца, и есть, как прозвучало в эфире, «Советский военный корабль «Норманн».
Мы фотографировали их, они, поняв, кто перед ними, щелкали фотоаппаратами в нашу сторону, смеялись, что-то кричали, один из них пытался добросить до нас пустую банку из-под какой-то жидкости.
- Могли бы и полную с пивком бросить, - сказал кто-то из команды толпившейся на палубе. Все сразу оглянулись, нет ли рядом замполита. За такую шутку можно было лишиться визы.
Наши ребята тоже весело показывали в ответ кулак, положив правую руку на изгиб локтя левой. Это такой дружеский, интернациональный жест. Америкашки показывали нам кулак с поднятым средним пальцем. В общем, все как положено. Мир, дружба. На том и разошлись.

- Внимание экипажа! Пресекаем 37 меридиан восточной долготы, переходим в подчинение второй Черноморской эскадры. Кто хочет посмотреть на меридиан, приглашается на шкафут правого борта. - Шутя, объявил капитан по судовой трансляции. Все, кто был на верхнем мостике, заулыбались.
Мы выходили из Малакского пролива, впереди Индийский океан. Судно управлялось авторулевым, матрос красил на юте леера. Вахтенный помощник, одетый в шорты, легкую рубашку с повязкой на руке и почти весь комсостав в одних плавках грелись на солнышке, прогуливаясь по верхнему мостику.
- Витя! Витя! Смотри! Я думала шутка, а меридиан и впрямь видно. – Послышался голос поварихи Валентины Ивановны. Все изумленно посмотрели в море по правому борту.
- Вот это да! - пробормотал второй помощник капитана, - надо же, буйки поставили, по всему океану. Сказано это было с расчетом подколоть меня, впервые вышедшего в настоящий рейс.
По траверзу правого борта, надо же такое совпадение, проплывали, периодически выпуская фонтаны воды, четыре кита, выстроившиеся в один ряд строго на север.
Задумавшись, как бы ответить коллеге, что бы не получилось грубо, я отвел глаза в сторону и… одновременно с капитаном бросился к авторулевому.
- Право на Борт! – Закричал капитан мне прямо в ухо, вместе со мной нажимая рычаг экстренного переключения управления рулем. Наверно он испугался того, что я буду поворачивать влево.
Прямо по курсу, уже почти скрывшись под форштевнем, всплыл и неподвижно дрейфовал огромный кит. Как потом все рассказывали, величиной он был с нашу посудину и даже значительно больше. Никто из нас не возражал.
Маневр удался, и мы разошлись с этим самоубийцей или с убийцей, метрах в десяти. Кто знает что могло случиться, проморгав мы эту «рыбку»?
Судно сильно накренилось на левый борт, пытаясь удержаться на ногах, капитан сделал шаг в сторону и, споткнувшись о мою ногу, грохнулся на палубу.
- Что за бедлам на мостике? – Вскочив на ноги, потирая копчик, вскипел капитан. – Почему тут пляж устроили? А? Все в низ, не отвлекать вахтенного.
Наш капитан редко повышал голос. Если и повышал, то делал это за закрытыми дверями. Я даже не помню, что из обыденной жизни могло бы его возмутить до крика. Разве, что, он запрещал пить чай в штурманской рубке. Стакан на штурманском столе воспринимался как преступление.
И надо же было именно в момент резкого поворота радисту Ромашову стоять в штурманской рубке и рассматривать карту со стаканом кофе в руках. Судно сильно накренилось, от неожиданности Ромашка пытался ухватиться за приборы на переборке рубки, промахнулся и напиток выплескался прямо на карту.
Первое, инстинктивное движение, рукой стереть коричневатую жидкость, но получилось ещё хуже. Второе действие, тоже почти детское, спрятать подпорченную карту с глаз долой, но это уже глупость, второй карты не было, а «рулить» на чем-то надо. Ромашка хотел вынести карту на крыло мостика, может подсохнет и не так видно будет.
В это время в рубку зашел старпом с забинтованным, пальцем-огрызком, мгновенно смекнув, в чем дело, очевидно зная капитанские требования, тонким голоском закричал:
- Вон! Вон из рубки! Ща как дам линейкой по глазам и по рту!
Этот крик был слышен и на верхнем мостике. Я быстро спустился вниз. Старпома в рубке не было. Радист стоял с идиотской улыбкой и рассуждал:
- Ну, линейкой я понимаю, а по глазам, по рту-то зачем. Я подозревал, что у него с головой не все в порядке. Ты не знаешь, куда он побежал?
- Куда- куда, за линейкой!
Кто бы мог подумать, что Ромашка был совершенно прав, у старпома действительно с головой стало что-то не то. Наверно нападение орла сильно потрясло его ранимую душу.
Карту радист вынес на крыло мостика видимо для сушки. В это время, что вполне объяснимо законом подлости, сильно дунул ветер. Видели бы вы выражение лица радиста, который стоял с вытянутыми руками, зажав в пальцах два оборванных уголка карты. Карта, повисев немного в воздухе на уровне ходового мостика, будто хотела убедиться, что погони нет, весело крутанулась, подлетела вертикально вверх метров на десять и плавно опустилась в воду прямо в кильватерную струю удаляющегося судна.
Пришлось брать карту другого масштаба и к тому же через час её и так меняли на следующую. Впереди Индийский океан. Больше в ходовой рубке, даже на стоянке, ни чаем, ни кофе не пахло.

[Romakhov]

Снег на палубе

Второй месяц плавания.
Уже привыкли к постоянной жаре и влаге, к соли на теле, влажному, плохо высыхающему белью. Все предметы нашли свои места, перестав перекатываться и постукивать при качке. Монотонность вахт, чередующихся с однообразным отдыхом, тоже вошла в привычку. Давно перестали опасаться того, что посуда с едой может от тебя неожиданно уползти, и каждый знал, сколько надо налить первого, чтобы при большой волне успеть одной рукой удержать равновесие тарелки, а другой, как ни в чем не бывало продолжать отправлять еду в рот. Все стали молчаливыми, любой спор может вызвать взрыв необъяснимой агрессии. Но люди были в подобном рейсе не впервые и знали, что скоро это состояние пройдет, через пару месяцев снова наступит, и снова отступит, И так бесконечно, пока не окончится рейс. А на берегу все это позабудется, уйдет, сотрется из памяти, как будто ничего такого и не было.
Состояние, о котором я упоминаю, наступает через три-четыре месяца плавания. Одни называют его фактором замкнутого общения, другие психологической несовместимостью.
Начинается все незаметно даже для самого себя.
Непроизвольно выбирается кто-то из членов экипажа, которого ты начинаешь тихо ненавидеть. Не специально и не сразу, это получается постепенно и само по себе. Какие-нибудь черты характера того или иного человека, которые тебе не нравятся, а в обычной жизни ты их просто игнорировал бы, начинают неимоверно раздражать.
Второй механик Вася Печкин, выпускник моего года с параллельного курса, стал приходить в кают-компанию нечесаный, заспанный, громко чавкать и тяжело дышать через нос. Наверно так он делал и выглядел всегда, но почему-то я это разглядел только через несколько месяцев именно в этом рейсе, хотя Вася и сидел от меня в самом дальнем углу.
Вообще-то каждый третий чавкал, и почти все ходили непричесанными, но это были другие, не Вася, который постоянно игнорировал пожелания приятного аппетита, и спасибо от него никогда не услышишь.
- И тебе Василий приятного аппетита. – Иногда язвил я, уходя сразу после появления Васи в столовой. Но на него это не действовало, кажется, он даже не понимал о чем это я.
Были ещё члены экипажа, которых я недолюбливал, но главной мишенью для меня стал Вася Печкин и ничего с этим я сделать не мог.
Высказаться ему в заспанное лицо нельзя, знаю, что этим я создам себе и ему напряженку на весь рейс, поэтому приходилось приспосабливаться, благо, что вахту мы стояли одновременно. Я в ходовой рубке, он в машинном отделении, что делало наши встречи крайне редкими. А в свободное от вахты время, а его было всего восемь часов, большая часть уходила на сон. Поэтому Василия я чаще всего встречал в кают-компании.

Где-то далеко-далеко, посреди бескрайних просторов Индийского океана, недалеко от экватора, мы лежали в дрейфе борт о борт с большим десантным кораблем. Шла выгрузка продовольствия. Океан ласкал взгляд мягкой ленивой голубой волной. На небе ни одного облачка, по всему горизонту ни одного судна. Все будто попряталось от влажной жары и духоты.
Сильные, накачанные морпехи таскали тридцатикилограммовые мешки, ящики с консервами и бараньи туши. Поначалу помогавшие, мы устыдились своей немощности и, устроили себе непрерывный перекур.
Полулежа на мешках с сахаром, мы лениво восхищались молодыми ребятами, которые как бы играючи брали за угол мешок одной рукой, забрасывали его на плечо, потом другой рукой также поступали со вторым и бегом поднимались к себе на корабль.
- Та шо такова! – С радостью отвечал на вопросы наших моряков старший команды «грузчиков» квадратный как шкаф мичман. - Они у меня как встают, так и на фызо. Перерывы только на пыщщу, спать и оправиться. Во тах-та, ребята. Я их …
- Смотри! Смотри, какая красота! – Кто-то перебил настроившегося на долгую беседу мичмана.
Вдоль борта проплыла красивая акула длиной метра три. Грация, стремительность, сила, все вызывало у меня не только восхищение и уважение, но и подсознательный страх.

- Боцман! Тащи удочку! – Матрос Сопельников прищурившись, бросил в акулу окурок. - Я на камбуз за мясом.
За спиной началась какая-то суета, это боцман притащил стальной тросик с большим металлическим крючком. Завпрод, очевидно не доверивший тощему матросу кусок мяса, пришел сам.
Странное дело, но на наживку акула не реагировала, кто-то бросил в воду пустую из-под тушенки железную банку. Реакция была незамедлительная, рывок и банки нет, вряд ли она её сожрала, но когда вода успокоилась, на воде оставались только масляные пятна.
- Вот ведь зараза! - боцман снял мясо с крючка и бросил прямо в нарезающую круги хищницу. Лично мне показалось, что мясо не успело долететь до воды. Через несколько мгновений акула исчезла. Я сильно засомневался в отсутствии разума у этой плавающей мясорубки.
С довольной улыбкой появился старпом. В руках нес шикарную снасть для ловли крупной морской рыбы.
- Откуда?
- В Сингапуре в прошлом рейсе купил на «Малай - Базаре». – От удовольствия старпом улыбался не переставая. – Самоловка называется. – Острил он.
Вместо лески плетенная металлическая нить вперемешку с капроном и чем-то ещё.
Нацепив мясо на никелированный крючок, раскрутив над головой, забросил его как можно дальше от борта. Привязал снасть, попробовал её на прочность. Довольный, непрерывно глядя в воду, присел на кнехт.
У Валеры, а он у нас числился рыбаком-фанатом, аж глаза засветились от зависти.
- Да-а-а. – Протяжно произнес боцман. На его молодом, сильно загоревшем лице так и светилась зависть. – На такую удочку я бы и сам подцепился.
Но на самом деле не цеплялось ничего.
- Ловись рыбка большая и пребольшая. – Поколдовал старпом и ушел в каюту. Но рыбка не ловилась ни большая, ни маленькая.
Вскоре погрузка закончилась, всем надоело париться, народ начал расползаться по каютам.
Я, как вахтенный помощник, пошел проверить состояние швартовых концов. На палубе, среди оставшегося от погрузочных работ мусора, местами лежали горки просыпавшейся соли.
- Лоскутков! На вахту заступишь убери на палубе.
Шестнадцать часов, смена вахты.
На палубе появился Вася. Вид у него был такой, будто он только что вылез из постели, если бы не замасленные руки, я бы так и подумал.
Соль лежавшая на палубе, была действительно, что называется каменной, из огромных кристаллов вперемешку с какими-то палочками, соломой и прочим мусором.
Я набрал полные ладони и повернулся в сторону Васи.
- Вась! Смотри, чем армию кормят.
Но я не успел докончить фразу, так как Вася неожиданно ударил меня снизу по рукам.
Вся эта соль с мусором полетела мне в лицо. Сильная боль резанула глаза. На какое-то время я ослеп. Брызнули слезы. Сказать я тоже ничего не мог, рот был тоже забит солью. В слепую, озверев от боли и возмущения, рубанул кулаком в то место, где по моим предположениям была Васина заплывшая рожа. Мимо. Ещё раз, Снова мимо. Но пар выпущен. Я присел на корточки и, обливаясь слезами, выплевывал соль.
- Ой! Извини! Я подумал, что это снег.
Василий, спрятавшись, стоял в коридоре, высунув голову из дверного проёма.
- Вася! Козел ты безмозглый! – Я уже смеялся, злости как не бывало. - На "улице" плюс сорок. Какой снег? Мы же на экваторе!
- Ну и что, а я подумал.

Утром, заступив на вахту, я начал готовить карты для перехода к острову Сокотра, расположенному, если смотреть не на карте, а на глобусе, почти на входе в Красное море.
- Вот это да! Ни фига себе! Ну, надо же! – Нарушил тишину старпомовский крик.
- Молодой! Смотри сюда!
Молодым, в данном случае, опять был я.
На палубе стоял старпом и с восторгом смотрел на обрывок своей удочки.
- Это какая же силища! – Продолжал тараторить он. – Снасть на 100
килограмм рассчитана и оборвало.
Дальнейшую речь расслышать не удалось, да и ни к чему, так как все чаще и чаще то, что говорил старпом, напоминало бред. Он мог начать предложение в слух, а конец продолжить в уме и наоборот, совершенно неожиданно выпалить вторую половину предложения и после этого спросить, согласен с ним тот, кто его слушал или нет. И если ты ему начинаешь отвечать или переспрашиваешь, он, не дослушав, мог спокойно уйти.
- Старпом, который гуляет сам по себе. - Глубокомысленно изрек Коля Шрамов неожиданно появившийся за моей спиной. Рядом с ним стоял Валера Аракчеев.
- Как мало человеку для полного счастья надо. – Хитро улыбаясь, казал Валера.
- Ты это о чем?
- О том, что порвала акула снасть и два человека счастливы. Старпом детишкам будет сказку рассказывать про акулу гиганта, и я счастлив, теперь у меня есть классная удочка, в следующем рейсе опробую.
Мы с Колей недоуменно смотрели на довольного Валеру.
- Что смотрите? Между прочим, я его удочку токарным станком еле
порвал, такое впечатление, что ей пароходы буксировать можно. Ну, зачем ему такая? А?

Звездная ночь

Представьте себе темную теплую южную ночь. Да такую темную, что невозможно разглядеть то место, которое разделяет небо и землю на понятия плыть и лететь.
То, что я назвал землей, не часть суши, это океан под совершенно неуместным названием Тихий, а небо, обозримое на все триста шестьдесят градусов космическое пространство, усыпанное яркими иногда мерцающими, иногда просто горящими как электрические лампочки звездами.
В этот раз океан был действительно тихим, но «тишина» эта всегда относительная, огромной длинны волна плавно поднимала и опускала нашу "скорлупу", рефрижераторный транспорт "Норманн". Она, эта волна, своим движением возмущала покой некоторых водных жителей, которые мерцали и светились яркими, неоново-зелеными точками от чего море сливалось в единое целое со звездным небом. От форштевня по обоим бортам расходились в разные стороны светящиеся дорожки, напоминающие хвост кометы.
Плавные, едва заметные взлеты судна, отсутствие горизонта и всего за что мог бы зацепиться взгляд, вселяло в мою молодую романтическую душу такое восторженное чувство полета, что хотелось раскинуть руки набрать полные легкие воздуха и от переизбытка эмоций просто орать протяжно и громко на всю эту темню и ужасно влажную вселенную. Но ... я был судоводитель, помощник капитана, командный состав, хоть и не белоснежного морского лайнера, но все же морского судна. Мне было уже почти 22 года, и издавать неуставные звуки, да еще среди ночи было явно неуместно. Хотя, после многомесячного плавания, без заходов в порты, хоть и добровольно, но всё же лишенные привычных достижений цивилизации, в условиях синдрома замкнутого пространства, никто бы и не удивился этому, да просто бы и не услышал. В это время экипаж привычно рефлекторно спал, разбудить его могла только судовая тревога или сигнал к приему пищи. Ближайшие бодрствующие находились в машинном отделении.
Бедные "маслы"*, сидя у себя в "подвале"* из-за вечного грохота и отсутствия свежего воздуха были начисто лишены какой-либо романтики, а в следствии чего и способности восторгаться прелестью морского "полета".
"Маркони" - вахтенный радиооператор тоже спал. И не дай бог разбудить его без всяких на то серьезных причин, так как в результате можно было о себе узнать много нового и не очень приятного. Поэтому восторгом от окружающей красоты поделиться было не с кем.

А было это вблизи острова Сокотра, где стоя на якоре, «коротали» время наши военные корабли и суда Вспомогательного флота ВМФ неся боевую службу на дальних рубежах родины.
Капитан судна Чернышов Всеволод Дмитриевич был спокойным рассудительным умным и в меру строгим человеком. Очень я ценил его за то, что он доверял малоопытным, вроде меня, специалистам такую серьезную вещь как самостоятельное судовождение, хоть и в совершенно спокойных условиях.
Итак, в одиночку наслаждаясь фантастическими красотами окружающего мира отослав рулевого матроса в трюм проверить крепление груза, я увидел внезапно появившийся из-за горизонта яркий белый постоянный огонь.
- Верхний "топовый" из горизонта, гакобортный или "якорный"*. Или абориген
на лодке. - Мелькнуло в голове.
Вполне возможно, что это огни идущего или стоящего на якоре судна.
Местные жители, чтобы себя обезопасить, в ночное время, проплывая на своих лодочках вблизи морских судов, держали над головой яркие керосиновые светильники.
Взяв пеленг* на неожиданный огонь, а в этом районе океана можно было неделями ни с кем не встретиться, явно волнуясь, я, закурив, забегал по рубке с борта на борт.
Это могло быть нашим судном, может быть там кто-то из друзей или
знакомых, а общение в таких длительных походах дорогого стоит.
Огонь заметно поднялся над предполагаемым уровнем невидимого горизонта. В южных широтах, в отличие от привычных северных, огни судов в море не появляются постепенно издалека, они возникают как-то сразу, будто из-за угла и от этого возникает впечатление скрадываемости расстояний.
Чуть ниже первого появился второй белый постоянный огонь. Ходовых огней * видно не было, значит стоит на якоре. Расстояние между огнями было довольно таки большое.
- Большая калоша, наверно танкер. - Сам себе сказал я.
Повторно взятый пеленг на верхний огонь не изменился, значит идем на столкновение. Дальность появления судовых огней в зимнее время в этих широтах была миль 20-25. Уверенный, что капитан мне все простит я, самостоятельно изменив курс судна вправо на 15 градусов, включил локатор.
Отметки цели на экране не было. Не появилась она и через двадцать минут и позже. Я начал паниковать.
- Что за черт.
Не смотря на поворот вправо еще на 20 градусов, пеленг по-прежнему не менялся. Расстояние между огнями увеличилось, и они становились все выше и выше. Значит, мы подошли значительно ближе. На экране локатора все ещё было чисто. Периодически откладывая бинокль, хватался за трубку телефона звонить капитану, но что-то удерживало, или чувство гордости, или желание разобраться в сложившейся ситуации самому или какое-то внутреннее чувство нереальности окружающей обстановки. Как вдруг, когда на траверзе* правого борта из-за уже четко нарисовавшегося горизонта начал появляться лунный диск, я выдохнул:
- Ни фига себе! Вот это да!
Наверно я покраснел как помидор. К величайшему моему стыду понял, что пытался совершить маневр расхождения с двумя звездами. Думаю, что если бы я доложил бы капитану или старпому об опасности столкновения, то стал бы до конца своей жизни знаменит не только на весь флот и вполне мог бы стать героем какого-нибудь анекдота.
Маневр остался незамеченным, а воспоминания, просидевшие в душе всю жизнь, скоро перешли в другое состояние - умение посмеяться над собой.


Бартер

С рассветом мы стояли на якоре у вышеупомянутого острова Сокотра. Все, кто мог и как мог, расслаблялись. Способов, как я уже гворил, было немного: волейбол, домино и загорать.
На судне было три «пляжа». Верхний мостик для командного состава, кормовая палуба - пляж для рядовых, а женским солярием была небольшая часть палубы на баке*, на носу судна прямо на против ходовой рубки. Эта часть палубы была слегка прикрыта волнорезом высотой сантиметров тридцать. Женская часть экипажа это судовой кок Анна Ивановна. Женщина бальзаковского возраста при росте 160 сантиметров и весе килограмм 120 очень любила ходить по судну в возмутительно коротких шортах, прозрачной кофточке-распашонке одетой на голое тело и разговаривать детским голоском. О теле говорить много не хочется т.к. Анна Ивановна ежедневно с 12 до 16 часов на протяжении многомесячного рейса демонстрировала мне его в первозданном виде загорая прямо перед окнами ходовой рубки нагишом. Что она при этом думала мне трудно представить, может, надеялась на высоту волнореза, в том, что он достаточно высок для соблюдения видимости приличия или в том, что он достаточно низок и четыре часа вахты молодой симпатичный штурманец просто вынужден был смотреть поверх пляжа обеспечивая безопасность плавания. А там мало ли что, ведь уже который месяц плавания, а душа еще пока требует разного рода утех. Но меня это тело так и не взволновало, как это ни грешно, при виде перекатывающихся с борта на борт чрезмерно пышных форм часто посещала мысль, а что если на каждую складку её тела одеть по бюстгальтеру, получится три ряда или четыре, умора.
В этот день её на палубе не было, намечался роман с электриком, кроме них высыпал на отдых почти весь экипаж.
- К нам гости! - Раздался крик вахтенного.
Со стороны острова приближалась лодка по виду напоминающая индейское каноэ. Веслами с одного конца напоминающими теннисные ракетки, а с другого заостренные копья гребли два вяленых араба в набедренных повязках. Это было то, что у нас называют "кожа да кости" или скелеты обтянутые черные как смола кожей.
Подплыв к борту, с расстояния пару метров, аборигены начали делать какие-то знаки. Всезнающий замполит пояснил:
- Просят пить.
- Завпрод, принеси пару бутылок воды. - Крикнул второй помощник капитана и позвал меня. - Пошли с папуасами меняться.
Несколько ракушек, пара кораллов и морских звезд перелетели через фальшборт и были мгновенно разобраны наиболее шустрыми членами экипажа.
Сложив руки у рта будто ловя в ладони струю воды и лизнув запястья, начали что-то гортанно выкрикивать.
- Просят еды. - Лениво перевёл замполит.
Появившийся на шум капитан приказал завпроду принести пару буханок хлеба. Хлеб принесла Анна Ивановна.
При появлении нашей дамы аборигены опешили. Старший присев, сжал у груди кулаки и тихо неестественно тонко протяжно завыл, страшно вытаращив глаза. Тот, что помоложе наоборот, распрямившись, выпятив грудь, что-то призывно крикнул и оба схватив свои ракетки-копья, забыв о хлебе с дикой скоростью понеслись к берегу. Лично у меня сложилось такое впечатление, будто ребята увидели старую знакомую и поспешили в деревню сообщить родственникам приятную новость.
- Куда это они?
- Да черт их папуасов знает, что у них там в голове. Наверно толстой бабы никогда не видели вот и испугались.
- Папуасы, это с другой стороны шарика, в Новой Гвинее.
- Какая разница. Дикари, они и в Африке дикари. Сожрут и фамилии не спросят.
Через полчаса от берега в нашу сторону двигалось уже несколько лодок и в каждой сидело уже по три-четыре мужчины, все гребли и что-то выкрикивая, воинственно взмахивали своими ракетками-копьями. Если бы это было в другое время и в другом месте, то можно было предположить, что это атака умирающих истощенных и почерневших от голода кровожадных индейцев на каноэ и пора было занимать круговую оборону. Но, в данной ситуации мы, обалдевши, ждали, чем все это кончится.
«Затормозив» в двух-трех метрах от борта "нападающие" замолчали. Самый завяленный и черный аж до синевы начал подавать ещё не знакомые нам сигналы. Кто-то из наших бросил в лодку хлеб. Среди нападающих раздался недовольный шепот и ропот. Что-то просяще-жалобно выкрикивать стали все вместе.
- Еще просят, что у нас тут не пекарня! - Крикнул недовольный замполит ушел за поваром.
Анна Ивановна принесла четыре буханки хлеба. За бортом терпеливо до этого молчавшая флотилия разразилась сумасшедшими криками. Засушенные мужики, мгновенно преобразившись, просто бесновались, кто танцевал, кто орал, некоторые прыгали на месте. Было удивительно, как они не попадали в воду, в которой периодически появлялись необычайно грациозные голубовато-серого цвета двух-трех метровой длины акулы.
На борт полетели шикарные, редкой красоты раковины и всякая другая мелочь из морских обитателей, но когда вместе с этими дарами природы прилетели все шесть буханок хлеба, мы начали осознавать, что тут не совсем то о чем мы думаем. Уже грозно сверкая на темном фоне злых лиц белыми зрачками и зубами, они начали что-то требовать, жест был однозначен, получили дары морей - отдай взамен свой товар. Сейчас это называется бартерный обмен.
Первым в ситуацию, как говориться, въехала наша Анна Ивановна. Поняв, что предметом восторга и торга является она сама, бедный кок не знала, как реагировать. С одной стороны такая толпа хоть и тощих, но все же мужиков, так яростно и остервенело выражающих свои симпатии, а другой стороны уж больно красивые были ракушки и кораллы, черт знает этих вечно недовольных её стряпней членов экипажа. Покраснев, после, побледнев, но, все же прихватив с собой несколько ракушек, Анна Ивановна убежала в каюту, закрылась на замок и не открывала до тех пор, пока флот разочарованных сушеных донжуанов не скрылся у береговой черты.
А дары моря, по требованию аборигенов, пришлось вернуть вместе с мокрыми буханками хлеба. На обратном пути, очевидно со злости, демонстративно забив ракетками-копьями случайно подвернувшуюся акулу, что-то нам крикнули, вроде мы ещё вернёмся, и уплыли.
Замполит, Анатолий Федорович, слыл у нас знатоком местных обычаев. Шесть месяцев каждый год он проводил в экваториальных широтах с осени до весны. У него даже зимней одежды не было.
Остановившись у каюты кока, громко, будто обращаясь кому-то в конце коридора, сказал:
- Надо сниматься с якоря, а то ночью все равно выкрадут".
За дверью раздался жалобный женский плач.


А на палубе матросы наперебой рассказывали о том, как они в прошлом рейсе посетили эту непонятно откуда появившуюся на острове деревню.
На верхней части острова стояла пушка, это был пост наблюдения, охрана водного района, пограничная служба и армия острова численностью в два человека. Если какое-либо судно подходило, по их мнению, слишком близко к острову, выпускались несколько ракетниц разного цвета, в ответ также надо было что-то выстрелить. При отсутствии правильного ответа защитники своего отечества могли запросто открыть огонь из орудия, хоть снарядов в обозримом пространстве не увидели.
Весь поселок состоял из двадцати фанерных домиков - коробок, собранных из того, что принесло море и напоминал свалку мусора около продовольственного магазина. Тощие женщины с отвисшими грудями, грязные худые с неестественно большими животами дети и полное отсутствие растительности. Из одного домика слышалась музыка, это было радио. На стене приклеен календарь с полуобнаженной девицей. Явные признаки цивилизации, наверно там жил глава поселения по-современному мэр или губернатор, а может и король. Мужчин было приблизительно столько же, сколько и домиков, женщин, похоже, чуть больше, ну а детей больше раза в три, чем мужчин и женщин вместе взятых. Все по науке, ровно столько, сколько необходимо для поддержания уровня населения.
С командой катера, на берег, для променажа, прибыла судовая собачка по кличке, абсолютно соответствующей её родословной, Тузик.
Спотыкаясь, проскальзывая по шлюпке лапами, Тузик с визгом бросился на берег. И вдруг, все способное двигаться местное население, размахивая палками и копьями, бросилось за ним. Для аборигенов это была дичь, о которой, скорее всего, многие из них знали только из рассказов стариков побывавших на большой земле. Охота длилась минут пять, псину спасли мы, прикрыв её от камней собственными телами. На этом экскурсия кончилась. Получив на прощание несколько синяков и ссадин, мы были вынуждены позорно удрать.
Кто знает, может Анна Ивановна заблуждалась и вовсе не женская красота вызвала такой восторг у начисто лишенных животной пищи людей.
Жаль, но до конца рейса Тузик не дожил, просто утром его не нашли, может выпал за борт, а может кому-то надоело ежедневно убирать за ним дерьмо, а может его ночью выкрали аборигены?....

Тот, предыдущий рейс, вообще был трагическим. Экипаж вернулся в родной порт без поварихи. У многих в длительном рейсе, как бы это выразиться помягче, становится плохо с головой. Что-то случилось и в этом случае, но не с ней, а с её другом, который, «слегка» выпив, пронес её спящую обнаженную на руках по всему судну из её каюты в свою. А утром она повесилась. Не перенесла стыда и позора. Время это было такое. Сейчас половина женщин мира зарабатывает своим телом на жизнь, и с удовольствием демонстрируя его на фото и обложках всевозможных журналов.
Да, сильно изменила прекрасный пол сексуальная революция.
Редкий случай, но тело были вынуждены захоронить в море, т.к. до ближайшего порта идти неделю, а холодильные камеры заполнены продуктами питания.

Погоня

Отстоявшись в Красном море на архипелаге Дахлак, получили приказ следовать в порт Дубаи для закупки свежих овощей и фруктов, а по пути было необходимо обеспечить продовольствием наш морской тральщик, который осуществлял слежение за американской эскадрой во главе с авианосцем "Рейнджер".
Это было и смешно и стыдно. Скорость американских кораблей около 25 узлов, скорость нашего тральщика 14, скорость моего судна 6, а при встречном ветре снижалась до нуля узлов. Как только тральщик подходил на дальность радиолокационной видимости к натовской эскадре, они переходили в другую точку и ложились в дрейф. Они шли двое суток, тральщик за ними четверо, ну а мы... сами понимаете. Место положения "врагов" тральщику докладывали по данным космической разведки, он нам по радио. Так мы бегали очень долго, пока америкашкам не стало интересно, что это за настырная букашка за ними ползает по всему океану. Они позволили нам сблизиться и начать перегрузку продовольствия.
Я видел, как работают натовские суда вспомогательного флота ВМФ. Задачи у нас одинаковые и делаем мы одну работу, но только они грузы перемещают механизмами и кранами, а мы по-прежнему дедовским способом на спинах.
Во время перегрузки над нами завис вертолет, захотелось им снять на пленку это средневековье. Было очень жарко, что-то около 40 градусов по Цельсию, но мы таскали на себе ящики, коробки, мешки, мясные туши и полутуши. Оператору на вертолете тоже было очень жарко, для удобства съемки он свесился с вертолета на ремнях поддерживающих его за грудь, живот и ноги. В руках видеокамера, на руках перчатки, на голове шлем, на ногах ботинки и более ничего. Трудно сказать это была насмешка, шутка или он так привык.
Слетав на свой корабль, вертолет снова завис над нашей палубой, или из сострадания к одетым во что попало замученным советским морякам, или просто решив сделать подарок к Новому году, сбросили прямо на палубу большой мешок. Капитаном и замполитом народ был своевременно отстранен от мешка подальше. Голый мужик продолжал видеосъемку.
Убедившись, что в мешке ничего опасного нет, а только напитки, жевательная резинка и прочая дребедень, замполит демонстративно выбросил мешок с подарками за борт.
Проникнувшись патриотическими чувствами и пролетарской ненавистью к проклятым империалистам, боцман достал бутылку из-под водки, помочился в неё, закрыл пробкой и, поднявшись на верхний мостик, призывно помахал ею оператору.
- Рашен водка! Налетай! Подешевело!: - Орал боцман вертолету.
Те, не долго посовещавшись, снизились, опустили веревку и с нашими "подарком" улетели к себе.
Не знаю, попробовали они или нет "боцмановки", но, вернувшись и увидев на палубе верхнего мостика нарисованную мелом большую дулю, запустили в неё банкой с жидкостью желтого цвета. Очень быстро она растеклась по всей палубе, затекла во все щели, но особенность её была не в неестественной ползучести, а в том, что закрасить её или ободрать было невозможно. Краска проявлялась через любой слой другой краски, никаким растворителем она не смывалась и, что самое неприятное, она не сохла и была очень вязкой и липкой.
Две недели боцман, изведя все запасы растворителя, соскабливал подарок америкашек. Закончив работу, посмотрел на горизонт по корме и сказал:
- А мой подарок был все равно лучше.

Африка!

Наконец-то! Свершилось! Я близко, своими, а не глазами телекомментатора увидел заграницу. Первое иностранное государство, которое довелось посетить, это Йемен. Граница Азии и Африки. Экзотика.
В то время, из-за экспансии советского образа жизни, это было два государства. Одно из них социалистическое, под названием Йеменская Народно – Демократическая Республика, другая называлась Йеменская Арабская республика. Два порта Аден и Ходейда.

- Аден порт контрол, Аден порт контрол. Ай эм совиет шип
«Норманн». - В десятый раз я произносил заученную фразу, приложив к губам микрофон радиопередатчика.
Аден ответил какой-то скороговоркой на непонятном языке.
Очень может быть это был и английский язык, но знакомых фраз из морского разговорника мы не уловили. Мы, это я и начальник радиостанции, два специалиста, единственные на судне «знатоки» английского языка, которые могли быстро найти и почитать русскими буквами английский текст из справочника.
- Аден порт контрол, Аден порт контрол. Ай эм совиет шип «Норманн».
- «Норманн»! Володя! Это ты? – Прозвучал русский язык в эфире.
- Да. Прошли поворотный буй, куда следовать. – Ответил за капитана начальник.
- Иди на старое место, я встречу.
- Игорь на дежурстве, значит опять пьянка. – Как о чем-то привычном сказал капитан.
Дело в том, что наше судно в этих краях морячит два раза в полтора года, и регулярно заходит в Аден. Русские лоцманы здесь обучают своему искусству аборигенов, но наверно обучаемые в школе были двоечниками и процесс затянулся на неопределенный период. Поэтому, вызывая портовую станцию, капитан знал, что рано или поздно к радиостанции подойдут наши, и, скорее всего его знакомые.

Прослушали инструктаж замполита по поведению в мусульманской стране, в основном о том, чего нельзя или что там нам не рекомендуется.
- С женщинами не разговаривать, даже не смотреть в их сторону! Ни есть и не пить того, что не в фабричной упаковке, торгуясь, товар не хаять, на грубость не отвечать, конфликтных ситуаций избегать. От группы не отставать, держаться вместе. Если хоть один человек войдет в магазин или выйдет, с ним должны быть все. За все и всех отвечает старший группы.
В последствии я так и не понял, как можно войти в азиатский магазинчик площадью два-три квадратных метра толпой в двенадцать человек.

=

- И не уговаривайте. Нет и ещё раз нет! Пусть идет с кем хочет, только не со мной. Сами с ней идите. У неё старпом начальник, вот пусть и ведет. – Доносился из коридора возбужденный голос второго помощника. – Всё. Я сказал.
- А что я забыл в этой Африке? Малярия там и очень дорого всё. Да и что я там не видел? Вон в юности…, – о чем-то вспомнил старпом и, додумав окончание фразы, уверенно сказал: - Нет, не пойду.
- Кто у неё начальник?
- Ты тоже начальник, а мне что арабы надоели, что повариха, я на неё смотреть уже не могу.
- Не ходите дяди в Африку гулять. В Африке гориллы, злые …
Но не успел я, спускаясь по трапу закончить стишок, как спорщики, почти хором, закричали:
- Во! Молодой! Вот кто группу поведет. Ты же хочешь в город?
- Хочу, но группу вести должен кто-то с опытом, кто город знает. - Робко пытался отбиться и я.
- У тебя вся группа город знает, не заблудишься. Новички только ты и повариха.
Делать нечего и я, конечно же, согласился. Скорее, просто-напросто, мне очень хотелось оказаться на берегу, увидеть, пощупать, и, не боюсь сказать, даже понюхать и попробовать на вкус эту Африку. Мечты сбываются, что там какая-то повариха.

Автобус

Пыльный город впечатления не произвел. Жара, духота. Толпы громко разговаривающего, кричащего и куда-то спешащего народа. Чем-то все это мне напомнило Грузию, мой родной город Поти. Особенно когда сели в ободранный грязный рейсовый автобус.
В автобус садились в основном женщины, они волокли в салон корзины, ящики, пакеты и прочий багаж, из которого торчали в разные стороны всевозможные продукты и слышалось кудахтанье кур. Как и положено, в южных странах, женщины должны ехать стоя, редкие мужчины сразу садились, они были без вещей, у каждого из них за поясом был кинжал, а у тех, которые побогаче, пистолет.
Я сел на свободное место, это лишало толкающихся людей возможности порвать или испачкать на мне рубашку.
В салон, сильно прихрамывая, вошла средних лет женщина в парандже. Я по привычке встал:
- Сит даун, плиз. – Сказал я зачем-то на английском. С таким же успехом можно и на грузинском, русском или китайском.
Женщина шарахнулась от меня, как от залаявшей собаки. В автобусе стало тихо как в пустом, только жужжание мух, кудахтанье кур и шум проезжающих машин.
Стало страшно. При сорока градусной жаре пот на спине стал холодным, я обернулся, от взглядов аборигенов стало ещё страшней. Рядом со мной стоял огромный седоволосый гигант-мавр держащий руку на рукоятке кинжала. Мне рассказывали о том, что, вытащив кинжал из ножен, настоящий мужчина, не обагрив его кровью врага, не может вставить его обратно - позор.
В таких ситуациях соображалка всегда работает быстрее.
- Сит даун, плиз. – Вместо улыбки, изобразив на лице то, что получилось, произнес я, показав великану рукой на свое место.
Спасибо я не услышал, дед молча, с довольной ухмылкой сел и уставился на море.
Автобус забыл обо мне моментально. После затишья всё вокруг снова зашумело, закричало и закудахтало с удвоенной силой.
Ребята, с моего парохода забившись в угол, о чем-то перешептываясь и глядя на меня тихо хихикали.

Пиво.

Убедившись, что в городе смотреть не на что, покупать из-за дороговизны нечего мы направились обратно на судно.
Шли почти строем, группой в двенадцать человек.
По противоположной стороне улицы шла красивая смуглянка. Мало того, что одета она была в обтягивающей фигуру одежде и, что совершенно удивительно, без паранджи.
- Ребята! Я сейчас. – Быстрыми шагами двинулся в её сторону электрик Вова Васильев.
- Это тебе не Москва! – Раздался громкий раздраженный голос.
Обернувшись, мы увидели араба со злобным выражением лица, который маленькими темными немигающими глазками смотрел в нашу сторону.
- Вова! Назад!
Но Вова уже и без команды все понял и стоял позади всех, отведя взгляд в сторону.
- Хорошо по русский говорите, были в России?
- Да, уж, довелось. - Так же зло произнес он.
Чем ему у нас так не понравилось выяснить не позволяла инструкция по поведению в иностранном городе, и мы двинулись дальше в сторону автобусной остановки.

- Может по пивку? – предложил кто-то из толпы.
- Здесь же сухой закон.
- Пиво можно в гостиницах для иностранцев, тут есть одна по дороге домой. Пойдем?
Отказаться не смог никто. Сок манго и кока-кола жажду не унимали, мысль о пиве придала силы, но где конкретно находится гостиница, забыли.
- Вон полицай стоит, Валеричь, пойди, спроси.
На середине перекрестка находилось возвышение-пьедестал высотой около метра, на котором стоял толстый, с абсолютно безразличным видом полицейский. Мимо поносились разукрашенные цветными бантиками, ленточками и какими-то, тоже яркими, цветными шуршалками, свистелками и трещотками грузовички, мотороллеры и мотоциклы, и прочие средства передвижения. Полицейский будто был в трансе. Наверно травки уже нажевался, у них это в порядке правил.
Прямо напротив пьедестала остановился велосипедист и, показывая на стража порядка пальцем, стал смеяться. Хохотал он долго и от души, но реакции от полисмена не было никакой. Нам стало интересно, что же там рассмешило этого прыщавого подростка. Мы тоже остановились, но ничего такого никто не обнаружили.
Очевидно проснувшись, или защищая честь мундира перед нами, не меняя выражения лица, полицейский, растянув неизвестно откуда появившийся толстый резиновый жгут, врезал хохотунчику прямехонько в лоб. Да так, что тот слетел с велосипеда. Мгновенно вскочил в седло и, виляя в разные стороны, видимо ещё не оправившись от нокдауна, ретировался.
- Так кто спросит у полицая где гостиница?
- Не, – решил я - гостиницу найдем сами.

Бар оказался на двенадцатом этаже.
Мы всей толпой втиснулись в широко открытые двери лифта. На стене не обнаружилось ни одной кнопки и ничего, что напоминало бы управление лифтом.
- Твелв, плиз, - с умным видом бывалого человека, громко и уверенно, произнес радист.
Со стороны лифта никакой реакции.
Так же, всей толпой вышли в фойе. Огляделись. Пусто. В другом конце зала на стуле сидел негр старик в фуражке, форме с лампасами и золочеными пуговицами. Глаза открыты, но его неподвижность и абсолютное безразличие к нам говорило о том, что это мумия или человек просто спал с открытыми глазами. Ну, прямо сидячий, только что преставившийся почерневший покойник. Хотелось закрыть ему глаза.
Мы снова вошли в лифт, молча осмотрелись, Лоскутков даже попрыгал.
- Зачем? – поинтересовались у него.
- А вдруг поедет?
И опять, не найдя способа сдвинуть лифт с места, поплелись пешком.
Судя по всему кондиционеры работали, но для аборигенов и плюс двадцать пять прохлада.
После нескольких месяцев отсутствия физической нагрузки этот подъем оказался не из легких, но, тем не менее, взмокшие и запыхавшиеся, мы вяли эту высоту и с облегчением расположились на диванах за длинным столом.
В баре, кроме нас, подогнув одну ногу под себя, на высоком стуле у стойки сидел араб. Ноги были босые, к пятке прилип раздавленный грязный окурок. Высокомерно оглядев нас и налив какой-то жидкости в малюсенькую рюмку, он громко, прямо-таки с гордостью, произнес:
- Рашен водка.
Наверно мы должны были как-то отреагировать, но сил уже не было. Абориген, видимо обидевшись, выпил рюмку «рашен водка» и, обойдя наш стол вокруг, всё также внимательно разглядывая нас, что-то гортанно произнес, показывая на стойку бара. Но нас не проведешь, инструктаж получен и усвоен, с местными «хлопцами» в контакт не вступать, конфликтов избегать.
- Рашен? Поланд? Дойч?
- Рашен,- ответил я.
Улыбнувшись, араб ушел за стойку бара.
- Это не посетитель, это работник бара. – Сказал кто-то, будто прочитал мои мысли.
- Приглашал нас к стойке оформить заказ, - догадался я, - кто там ближе, сходите посмотрите меню.
Оторваться от кресла не смог никто.
Как-то уж слишком подозрительно быстро сменилось неприветливое выражение лица у бармена, но соображать было лень.
После заказа двадцати бутылок чешского пива, бармен разулыбался, жестами объяснив, что, мол, деньги потом. Пейте ребята, отдыхайте.
Разве могли мы, видя перед собой запотевшие бутылки холодного пива из открытых горлышек, которых, струясь, поднимался ароматный пар, подумать о какой-то азиатской хитрости.
- Мужики, а кто знает, сколько стоит бутылка, что там, в меню? – все же поинтересовался Серега Лоскутков.
- Да пей ты.… Не мешай! Такой кайф ломаешь.
Прибалдевшие, развалившись на диванах мы с наслаждением, разглядывая шикарную обстановку бара, курили свои, ароматизированные навозом, сигареты «Астра».
Как известно, за все удовольствия рано или поздно надо расплачиваться. За это, пивное удовольствие, каждому пришлось заплатить все деньги, которые были в карманах, а это была зарплата за месяц. Цифра, написанная барменом на салфетке, ввела нас в шок, мы попытались посмотреть меню, но его на месте не оказалось, его, по словам бармена, вообще никогда не было, и он абсолютно не понимал о чем речь. Хлопая себя по тем местам, где у тех, кто носит брюки должны быть карманы, что-то тараторил, постоянно скашивая глаз в сторону моего фотоаппарата.
Деньги выгребли все до последнего риала, даже те, кто не пил отдали все, лишь бы не было скандала.
Отяжелевшие от пива, от пустых карманов и от мысли о том, что до порта придется идти пешком, мы спустились на первый этаж.
Мимо нас прошла пара европейцев, они, проходя мимо мумии в форме, сунули ему в руку деньги и сказали:
- Тен.
Лифт тронулся сразу, как только они вошли вовнутрь.
В руках у мумии я заметил пульт управления, мы засмеялись, но получилось это как-то устало и грустно.
- Деревенщина! - Выйдя на улицу во весь голос заорал матрос Полощенко. -
Твелв, твелв. Ну, ты Ромашка даешь! Надо было громче, может, разбудил бы старика.
- Не орать, а деньгами прошуршать надо было.

Лужа.

На улице духота, влажность. Мне было все равно в тени я или на солнце, и там и там закаливало за сорок.
Как только вышли на улицу, сразу, будто зная, что денег нет даже на автобус, одна за другой начали подъезжать такси.
- Куда? Не видишь сколько нас? - Показывая рукой на толпу, я отбивался от предложений типа «Эх! Прокачу!».
Таксисты меня явно не понимали, показывая на крышу своих автомобилей. На каждую машину садилось по десять – пятнадцать пассажиров, те, что не помещались в кабине сидели на капоте, крыше машины и багажнике, на специально установленных приспособлениях напоминающие наши для чемоданов.
- Ни за что! Даже если денег предложат, – с очень серьезным видом заявила повариха.
- Аннушка! Да кто ж тебя посадит, крышу провалишь.
- На себя посмотри
Все посмотрели на Вову. Электрик Васильев Вова, не смотря на огромную разницу в возрасте, ему двадцать ей сорок пять, был «тайным» любовником нашей единственной на судне женщины Аннушки. Фигурой и телосложением от подруги почти не отличался. Все рассмеялись.
- В Москве смейтесь! – Опять мы услышали знакомый голос.
Все сконфуженно замолчали.
- Он что, следит за нами?
- Извините, а вы не знаете, где тут у вас магазинчики подешевле
есть? - Вдруг, совершенно для нас неожиданно, спросила Анна Ивановна.
Он с удивлением уставился на Аннушку, через пару секунд осмотрев
нас с ехидной улыбкой, что-то сказал сам себе и, посмотрев почему-то на меня, сказал:
- В подворотню и через двор. – Показав пальцем на проход между домами.
Откуда ни возьмись, как будто по чьей-то команде появился угодливый мужичек – поводырь. Вокруг много таких «Сусаниных» крутилось, зарабатывали на жизнь, показывая иностранцам дешевые магазины, получая за это чаевые с владельцев магазинов и с покупателей.
Русскоговорящий араб что-то ему с улыбкой произнес и «сталкер» затараторил будто общался на русском всю жизнь:
- Магазина! Магазина! Дешевая магазина, девонька заходи дешевый магазина.
Ни секунды не засомневавшись, Аннушка рванула в указанном направлении.
Естественно мы за ней. Инструкция предписывала быть вместе, а на мои окрики она уже не реагировала.
Женщина, увидевшая нужный магазин или что-нибудь такое, что её очень заинтересовало, становится танком, бульдозером. Она перестает слышать, переходит в другую реальность и, не замечая расталкиваемых ею прохожих, прет на пролом вперёд к поставленной цели.
Так было и в этом случае. Я начал понимать, почему все отказались идти в город с поварихой.
- Анна Ивановна! Стойте! Подождите нас! – Кричал я пытался вернуть её к реальности
Сразу за подворотней оказалась огромная, на весь двор лужа, для прохода через которую были проложены кирпичи. Что там дальше мы, из-за мощного торса Аннушки, не видели.
А дальше, на самой середине лужи, в которой плавали остатки жизнедеятельности человека, проще говоря, помои и фекалии, кирпичи заканчивались. Мы остановились каждый на своем кирпиче.
Я огляделся. Вокруг лужи стояла огромная толпа аборигенов. Как только мы, красиво и чисто одетые в летнее и светлое остановились, толпа с криками, улюлюканьем и прочим выражением восторга начала закидывать нас всевозможными предметами, из которых я успел увидеть как огрызки яблок так и камни. Кидали не в нас, а в воду для того, чтобы обрызгать. Шутка у них, наверное, такая.
Не поняв местного юмора, мы, уже не по кирпичам, побежали обратно. Вид со стороны, наверное, был потрясающе смешной и, судя по всему, не в пример нам, местные жители веселились вволю.
Вырвавшись из узкой подворотни на сухой асфальт широкой улицы мы так и не смогли отдышаться и оценить произошедшее. Следом за нами выбежала кучка черномазых оборвышей-детишек. Не смотря на почти дистрофичный вид, эти ребята кидались точно и довольно-таки больно и уже не в воду, а прямо в нас, и надо отдать должное кидали они метко, стараясь попасть по ногам и немного выше. Наиболее смелые давали отстающим пинка под зад.
Достойно отвечать нам не позволяла инструкция по поведению советского моряка за границей. Эх! Было бы это дома. Такая шутка закончилась бы классным мордобоем.
Вот так, с позором, закончился моё первое посещение иностранного государства.
А с женщинами, я, после этого, за границей в город старался не ходить, только в случае производственной необходимости.

[Romakhov]

Баб – эль – Мандеб.

Вход а Красное море называется полив Баб - эль - Мандеб.
Была в этом проливе одна особенность, которая меня всегда удивляла, в каком бы направлении мы не шли, ветер всегда был встречным.
Берега с обоих бортов представляли серо-коричневую унылую полосу. Нарушать территориальные воды не рекомендовалось даже нам, представителям дружественного государства.
Как я уже упоминал, скорость нашего судна, из-за длительного отсутствия ремонта, не превышала шесть узлов, а против ветра в десять – пятнадцать метров в секунду, опускалась до двух-трех.
Как назло, в самом узком месте, где территориальные воды одного государства накладывались на территориальные воды другого, из-за чего они иногда постреливали друг в друга из пушек, ветер усилился и скорость упала до минимума. Справа пушки, слева, с другой стороны, тоже пушки, с обеих сторон нестабильный политический режим с гражданской войной и полное пренебрежение к международным правовым вопросам. Радиосвязи у них не было, может и снарядов не было, но рисковать что-то не очень хотелось.
Сзади появилось огромное судно - газовоз.
Скорость у него, не смотря на размеры, узлов двадцать, Очевидно, что эти моряки тоже знали о перекрывающих друг друга территориальных водах и пушках, поэтому шли ровно, как и мы, по середине.
Надо бы отвернуть, да куда? К Йемену или к Джибути? Я начал волноваться.
На таких больших судах часто на мостике вообще никого не бывает, судоводители доверяют автоматике, а судовладельцы экономят на матросах, полностью полагаясь на авторулевой. На судах оснащенных современным навигационным оборудованием, при появлении отметки цели на экране локатора, происходит автоматическое определение элементов её движения, говоря проще, определяется, существует ли опасность столкновения. Если таковая существует, то автоматически подается сигнал, вахтенный помощник определяет опасность ситуации, проверяет рекомендации приборов по расхождению и действует согласно обстановке. Но в нашей ситуации размеры моего судна не позволяли их радару различить нас среди волн. Поэтому газовоз пер, как будто нас и не было.
Ветер в правый борт. Я отвернул на пятнадцать градусов влево. Пеленг на газовоз не менялся, значит идем на столкновение. Сейчас «задавит» и не заметит. Дистанция две мили.
Отвернул ещё на пятнадцать, пеленг прежний, дистанция полторы мили.
Звоню капитану - в каюте нет. Включаю судовую трансляцию, почему-то не работает. Я похолодел. Вахтенный матрос где-то в трюме помогает завпроду таскать коробки с соком. Послать некого. Осталось нажать кнопку сигнализации. Дистанция миля.
Я знал, что это будет поводом для насмешек до конца рейса, но делать нечего. Мой молодой судоводительский гонор противился, как мог, я, все-таки нажал кнопку. Звонка не последовало.
- Да что это за ерунда! – Теперь я уже был близок к панике.
Высунул голову в иллюминатор, в надежде увидеть кого-нибудь на палубе и послать за капитаном – никого. Радиста в радиорубке нет.
- Африканские Бермуды какие-то.
Отворачиваю еще на тридцать градусов левее. Судно идет прямо в сторону берега, курсом на Джибути.
Прошелестев, ближе чем в полукабельтове, над головой прокатились три огромных оранжевых шара. На переднем располагалась узкая полоска иллюминаторов, это была ходовая рубка.
Он так и проследовал своим курсом на северо-запад, явно нас и не заметив. Как я не вглядывался, не увидел ни одного человека, ни на палубе, ни в иллюминаторах рубки газовоза.
Повернул на прежний курс. Закурил. Как по команде в рубке стали появляться люди. Первым пришел начальник радиостанции.
- Ну! Как тут у нас? – Он мог и не произносить этой фразы, так как каждое его появление на протяжении нескольких месяцев, в ходовой рубке начиналось именно с этого.
- Это что впереди? Газовоз?
- Да вот, догоняем. Не знаю, с какого борта обогнать, террводы с обеих сторон в притык.
- Кого это мы догоняем? – Раздался удивленный возглас капитана.
- Да это я пошутил. – Страшно смутившись, пролепетал я.
Внимательно посмотрев на быстро удаляющиеся оранжевые шарики, удивленно вскинул глаза на курсовой самописец, в простонародье называемый сыксостом, пристально посмотрев на меня и проверив прокладку на карте, тихо спросил:
- Спина мокрая?
- Руки до сих пор трясутся. Я вас не смог найти, трансляция не работает и звонок тоже, да и вполне контролировал обстановку. – Почти соврал я.
- Начальник, что с трансляцией?
- Профилактика, ППО.
- ППО делают в базе, а не при прохождении узкости.
- Ещё раз так «обгонишь» кого, отправлю домой на попутке. И тебя тоже.

Ходейда. Оплот капитализма.

Другой Йемен, это часть страны в меньшей степени тронутая цивилизацией, боле азиатская, арабская и африканская.
Так же, как и в соседнем Йемене, лоцманская служба встретила нас на нашем родном языке, называя капитана по имени и тонко намекала, что зайдет в гости раньше, чем таможня.
Таможня в этой части более строгая, особенно в части касающейся ввоза в страну алкоголя. Более мусульманские законы, больше грязи и оружия, но жара и мухи те же.
Поставили наше судно далеко от города, на самом конце огораживающего порт мола.
Где-то далеко виднелись пальмы, зеленели кустарники каких-то тропических растений. Но основным цветом окружающего ландшафта был пылающий красно-желтый усиливающий окружающий со всех сторон и достающий зной, от которого скрыться было просто некуда.
Сразу же по соседству с нами ошвартовался местный военный сторожевой корабль американского производства типа «Скорпион». На противоположной стороне стоял югославский и польский транспорты.
Югославы приветливо махали руками, поляки наверно спали, арабы рассматривали нас в бинокль.
Широко улыбаясь стоя на причале нас, как и обещал, встречал лоцман.
Со всех сторон начали появляться худые измученного вида, но приветливые люди. Откуда они вылезли я так и не заметил, но впечатление было такое, будто вырастали прямо из пыли. Убедившись в том, что разгружать нечего люди-тени также быстро растворились. Просто они были, и сразу их не стало.
Таможенник, уходя с борта, улыбался ещё шире. Под мышкой у него виднелся сверток, смутно напоминающий палку докторской колбасы или чего-то подобного цилиндрического.
Таможня и портовая служба снабжения, в одном лице, опечатав капитанский сейф со спиртным, убыла с борта на удивление быстро.
Почти сразу же к борту поставили баржу для пополнения запасов пресной воды.

- Да не буду я этим заниматься! – Опустив взгляд в море, отвернувшись от капитана, тихо говорил старпом.
- Почему? Это же ваша должностная обязанность. – Удивился капитан.
- Боюсь я. Вдруг что-нибудь не правильно посчитаю, недостача будет. Может быть и так проживем?
- Я вам приказываю! В конце-то концов! Вы же знали, на что нанимаетесь.
- Знал. Но боюсь. – Повторился старпом и, сгорбившись, будто напроказничал, опустив голову и искоса посматривая по сторонам, скрылся за дверью коридора.
- Шрамов! Коля! – Позвал он второго помощника игравшего неподалеку в домино.
- Слушаю вас.
- Я сегодня сделаю запрос на отправку старпома домой, а пока исполняй его обязанности ты и посматривай за ним, кажется у него не все в порядке с головой.

Экипаж отдыхал. Одетые кто во что, расползлись по палубе. Домино, волейбол книги, все это надоело. Стали пытаться поговорить с югославами.
Оказались приветливые ребята, но чувствовалось, что они из другого мира. В униформе, что по сравнению с нами, делало их какими-то ненастоящими. Самой распространенной и популярной формой тропической одежды у наших ребят были обрезанные по колени спортивные трико неопределенного сине-серого цвета со свисающей до пяток бахромой. Естественно никто их и не собирался снизу подшивать, поэтому нитки иногда волочились почти до пола, а если это мешало, то кончики просто обрывались или подпаливались спичками. Это было последним писком судовой моды. В советских магазинах купить шорты или что-нибудь летнее было просто невозможно. Соответственно и вид у нас был пиратски – бичёвский.
- После рейса, что делать будете? – спросили юги, так называли мы югославов наши ребята.
- В отпуск, душа просит развлекухи.
- А после отпуска?
- Опять в море.
- Вы что, миллионер стать захотел. Для здоровья плохо. Мы один рейс хожу, пять лет не работаю.
- Я за пять лет плавания заработал себе со старухой и трем дочерям на безбедное существование до конца жизни. – Сказал по этому поводу нашему капитану коллега с польского судна.
Видно у них там какой-то неправильный социализм. У нас за всю жизнь даже на «Жигуленок» накопить денег было невозможно.

Между нашим судном и военным сторожевиком портовые буксиры швартовали английское судно - банановоз.
Ослепительно белоснежный лайнер, будто только, что с покраски. На мостике капитан в такой же ослепительно белой форме, рядом в шезлонге, прикрывшись большой белой шляпкой, в белом купальнике, высокомерно посматривала на окружающий мир женщина.
Прижав лайнер к кранцам причала, буксиры, гуднув друг другу пару раз, двинулись по своим делам.
- Вот так морячить надо. – Глядя на англичанина очень грустно, произнес второй помощник.
Ветер, дувший с моря, начал отжимать «англичанина» от причала. Швартовая команда почему-то не появлялась.
- Может, примем веревки. – Неуверенно, все таким же грустным голосом, предложил второй.
Я и матрос Полощеннко, прыгнув на причал, в последний момент успели поймать уползающий в воду швартовый конец. Накинув его на кнехт, пошли в сторону кормы. Я непроизвольно представил себя со стороны и сравнил с капитаном английского судна.
На мне была выгоревшая, в прошлом коричневого цвета рубашка и пионерские шорты, которые были явно не по размеру, поэтому мне дважды пришлось их расшивать. Швы были ещё темные, а сами шорты цвета слегка напоминавшего голубой. Расшиты шорты были в ручную, мужской рукой толстыми капроновыми белыми нитками. На ногах надеты тапки-сланцы, на голове детская панамка.
- Да... Знал бы он, что я судоводитель, аж целый третий помощник капитана.
Никакой благодарности от англичанина, хотя, не поспей мы вовремя, судно было бы снесено на отмель. Даже не посмотрев в нашу сторону, что-то сказав своей даме, громко засмеявшись, ушел.
- Что-то гад, сказал про рашенов, наверно обгадил как-нибудь.
- Да не, хотя, что можно сказать о нас хорошего, ты в зеркало себя давно видел? – Ответил я задумчивому коллеге. Вид у него был такой же, как и у меня, но колоритности добавляла торчащая в разные стороны, ни разу не стриженная за пять месяцев борода.
Почти сразу, но, усев надменно рассмотреть нас с высоты ходовой рубки, за капитаном ушла и дама.
- Куин Мэри. Красивое имя. – Грустно выдохнул Володя.
- Да. Вполне соответствует его внешнему виду.

После обеда пришел наш посольский автобус, оставив на борту одну вахту, мы, почти всем экипажем, поехали в город. В программе была волейбольная встреча со сборной работников таможни и посольства и поход по городу для желающих потратить деньги.
Конечно, под походом подразумевалось пробежка по магазинам, музеи нам были не по карману, да и не в тему, а город мы увидим и так, пробегая от магазина к магазину.
В предвкушении чего-то новенького шумно и весело расселись на раскаленные сиденья. Кондиционеры в наших «ПАЗиках» конструктивно не предусматривались. Начали делиться опытом по поводу дешевых магазинов и качественных товаров на местном рынке. Но не успели проехать и километра, как автобус резко остановился.
- Откуда они взялись? – Удивился стармех.
Посмотрев в окна, мы обомлели. Вокруг автобуса стояло человек десять нацеливших на нас автоматы.
Вокруг нас песчаная пустыня, откуда они появились непонятно, похоже, что в искусстве маскировки аборигенам равных нет.
Офицер, войдя в салон автобуса, что-то гортанно, почти с ненавистью, выкрикнул прямо в лицо рефрижераторному механику, в простонародье – рефу, и, медленно идя по проходу, внимательно рассматривал пассажиров.
Реф, старик, давно запенсионного возраста, побледнев, зачем-то прижал к груди кошелёк, выпрямился, и бессмысленно уставившись прямо перед собой замер.
Обстановка была не из приятных. Буквально пол часа до этого нам рассказывали о, мягко говоря, нелюбви местного населения к русским из-за расчленения их государства на две части. Говорят, что многолетняя война между Западом и Востоком Йемена закончилась в одну ночь, после захода в порт советского десантного корабля, простоявшего всего одни сутки. Ночью, наши десантники высадились на берег, обозначили танками государственную границу и к утру, с чувством полного удовлетворения, вернулись на борт родного корабля.
Так, иногда, в то время делались социалистические революции в слаборазвитых странах.
Представитель посольства, сопровождавший нас на спортивное мероприятие, тоже что-то крикнул офицеру, этого оказалось достаточно, офицер вышел, солдаты исчезли. Автобус двинулся дальше.
Кратко поделившись друг с другом впечатлениями, оглянулись, но на месте остановки уже никого не было. Несколько одиноких пальм и одна маленькая куча каких-то досок и фанеры. В последствии выяснилось, там у них был вход в подземное помещение.
А реф так и ехал до остановки у школы, прижимая к груди кошелёк и глядя прямо перед собой.
- Его случайно не парализовало? – Донесся чей-то голос сквозь шум мотора.
- Нет, это даже не шок, наверняка считает, сколько денег мог бы потерять в случае ограбления. Жадён до опупения.

Игра закончилась быстро и окончилась полным разгромом нашей команды. Но, как говориться, моряки об этом не грустят. Рядом со школьным спортзалом, где происходило «избиение младенцев», начинался город, куда мы сразу и направились.
Вдоль дороги, судя по едва угадываемым из-за одежд и паранджи телом, молодая женщина, гнала небольшое стадо овец. Никто на это не обратил бы внимания, ели бы не крик пастушки:
- Цоб цобе! … вашу мать! Твари вонючие.
- Милая, ты кто, как сюда попала?
После бурного потока слез, с постоянной оглядкой по сторонам, нам было поведано, что, будучи студенткой, вышла замуж за араба.
- Думала за принца выхожу, заграница! – Продолжала сквозь слезы жаловаться женщина. - А оказалась шестой женой, которая по штатному расписанию пастушка. Меня даже к мужу в постель не допускают.
- Так дуй домой, в Россию.
- Обратно тоже не пускают.– Посмотрев в нашу сторону, будто это мы ей табу на возврат наложили, зло сказала: - Что таращитесь? Суки! Пошли вы все...!
Сочувствие к этой несчастной женщине прошло быстро, впереди неведомая мне страна, в которой по улицам расхаживали верблюды и на замученных ослах ездили гордые, вооруженные кинжалами и пистолетами, мужчины, в сопровождении закутанных во все черное бегущих следом за верблюдами и ослами с огромными корзинами продуктов женщин.

Город поразил обилием магазинов и поводырей-завлекал. У каждого продавца было по несколько таких, как сейчас говорят, агентов, которые, в очень навязчивой форме, буквально хватая нас за руки, заманивали к своим работодателям. Мы вежливо раскланивались, благодарили и шли дальше. Иногда заходили в лавки, что-нибудь рассматривали, приценивались и снова шли дальше. У бывавших тут раннее были свои проверенные магазины, и ничто не могло свернуть нас с этого пути. К тому же мы торопились, потому, что торговаться можно было только до обеда, после обеда аборигены начинали жевать кат.

В этом Йемене такси также возили пассажиров на крышах и капотах, также все машины были разукрашены всевозможными ленточками и трещотками, также все вокруг шумело и кричало, но всё было значительно грязнее и значительно чаще попадалось на глаза оружие.
У тротуара, продравшись сквозь толпу, остановилась автомашина "ВАЗ-2106".
- Родненькая ты наша, как же тебя сюда занесло? – Воскликнул кто-то из наших.
Из машины, салон которой поразил меховой отделкой, вышел араб в юбке. Сев на тротуар и развернув газету, достал лепешку, прижал её ногой к асфальту, оторвав кусок и начал жевать.
Какая-то обида и досада. Мы, такие все из себя и пешком, а он, только, что с пальмы и на нашей «шестерке» о которой лично я только мечтать и мог.
- Посмотри, у него сзади из-под юбки хвост не торчит? – С нескрываемой злостью спросил Серёга Лоскутков. Судя по одобрительным смешкам, мысли у всех нас были одинаковые.
- На себя посмотри! – Весело крикнул, вставая на ноги, араб. С улыбкой сел за руль, помахал нам рукой и весело понесся по знойной Африке.

Базар произвел удручающее впечатление, слово «санитария» в лексиконе аборигенов явно отсутствовало. Обстановка слегка напоминала городскую мусорную свалку. Кучи арбузов, дынь и прочих известных и неизвестных нам продуктов, лежали прямо на земле. Каждый продавец, приветливо улыбаясь и крича во всю глотку что-то на своем языке, пытался дать нам попробовать кусочек его товара.
Это надо просто представить: Тучи мух всевозможнейшей величины и расцветки мгновенно пикировали на предлагаемый для пробы кусок. Продавец делал вид, будто смахивал их, но на самом деле это было сделать невозможно, поэтому он не очень-то и старался. У меня создалось впечатление, что местные, которым мухи были привычны, умудрялись сдувать их выдохом при засовывании куска в рот, иначе запросто можно было съесть кусок вместе с десятком - другим неизвестно откуда прилетевшими и где до этого сидевшими насекомыми.
Корки и огрызки от продуктов бросались тут же на землю. На одной из них я и поскользнулся. Упасть не упал, но разозлился и со всей силы пнул по корке ногой. Удар получился хороший. Корка, ударившись о чью-то голую пятку, подлетела вверх и упала прямо в решетчатый люк, расположенный посреди площади и напоминавший наш канализационный.
- Ну, ты Валеричь и снайпер…. – На полуслове замолчал завпрод. Из люка вылетела «моя» корка, следом за ней показались чьи-то пальцы.
- Что это? – Я был поражен.
- Клоповая яма, у местных это одно из легких наказаний. – Поведал всезнающий радист.
- Похоже, что рука женская.
- Да не. Хотя кто их чурок знает.


Укус скорпиона

Как таковой инструкции по поведению советского моряка в иностранном порту я не видел. Но. Наставления поступали от замполита, капитана и всяких разных посаженных на рейс людей, если таковые бывали.
Нам запрещалось почти всё. Разговаривать с иностранцами, даже отвечать на их вопросы, ходить в гости, оставлять кого-либо из с тобой идущих один на один со злобными капиталистами, которые только и мечтали о том, как бы завербовать русского моряка в свою разведку. А если посещались азиатские, африканские или другие развивающиеся страны, то категорически запрещалось употреблять что-либо в пищу или пить, если оно не в заводской упаковке и не герметично.
- Здравствуйте. Вы по какому вопросу? – Спросил по-русски зашедшего на мое судно иностранного офицера. По-русски потому, что по другому не умел.
Офицер вежливо улыбнулся и, не сказав ни слова, подошел к играющим в домино.
Я как вахтенный помощник обязан был доложить капитану о прибытии на судно иностранного военного. Капитан в это время спал. Я побежал к старпому.
- Гони его на хрен! В шею его! Не выгонишь, работу потеряешь. – Испуганно вытаращившись на меня, заорал старпом.
- Как вы себе это представляете? Он хозяин в этой стране, а я его в шею, да ещё и на хрен.
- Как хочешь так и выталкивай. – Дал добрый совет старпом и захлопнул дверь перед моим носом.
Капитана пришлось разбудить.
- Да пусть гуляет, только смотри, чтобы что-нибудь не спёр.
Хорошенькое дельце давать советы и спать дальше.
Подойдя к игрокам, я смотрел, как этот военный обыграл всех наших ассов - доминошников. Делал он это молча, потом также молча поднялся и пошел в помещение. Я за ним.
Поднявшись в ходовую рубку, он начал осматривать навигационные приборы. Дойдя до нашей допотопной локации, громко рассмеялся и произнес:
- РЛС "Тесла", а вторая "Донец".
И показывая на остальную технику, безошибочно произносил названия.
- Где вы с этим познакомились?
- Подмайор Хасан. – Представился он. - Я учился в вашей стране.
- А где?
- Сначала в Поти, на подготовительных курсах, учил русский, потом в военно-морском училище в Баку.
- Надо же! А в Поти русскому языку учила вас Мария Станиславовна Грозовая? – едва сдерживая волнение, спросил я.
Теперь настала удивляться его очередь.
- Да. А откуда вы знаете?
- А я сам из Поти, и в этом учебном центре работало много моих знакомых. Марина вообще моя соседка, а её сестра училась со мной в одной школе.
В последствии выяснилось, что этот Хасан был даже знаком с моим отцом. В Баку, где он осваивал премудрости военно-морского дела, у него осталась жена и двое детей, но по каким-то личным соображениям он не захотел везти её в Йемен. Высылает ей деньги, приезжает в отпуск. Настоящая, местная жена, а она у него всего одна, хотя ему по средствам иметь с десяток, не ревнует, это у них не принято.
Походив по коридорам, заглянув в несколько кают, столовую и на камбуз вдруг предложил:
- Пойдем, посмотришь мой корабль.
Отказаться было неловко.
- Вы идите, а я догоню вас. – Сказал я и побежал к капитану. Капитана в каюте не оказалось или спал и не открыл, к старпому я не пошел, замполит тоже не открыл.
Хасан ждал на палубе.
- Была, не была, будь что будет. – Сам себе сказал я и, испугавшись своей смелости, пошел искать приключение на свою … - Ох и нарвусь я, укусит меня этот скорпион.
Катер был просто красавцем. Кругом никель, нержавейка, пластик, который гармонично сочетался с натуральным деревом. Все это, после нашей фанеры, пробковых утеплителей и железа, которое постоянно, несмотря на толстенный слой краски, ржавело, для меня было в диковинку.
Арабские матросы спали на белоснежных простынях в одежде, даже не сняв ботинки. Повар, месивший руками плов, как только увидел командира, а мой собеседник оказался командиром катера, схватил половую тряпку и начал тщательно потирать ступеньки трапа перед ногами начальника. Поклонившись раз десять, непрерывно что-то говоря в ответ на короткую капитанскую реплику бросился к плите и этими же руками, даже не протерев их, положил в тарелку большую кучу плова.
- Попробуйте нашего плова. – Предложил гостеприимный хозяин.
- Да я… Да что-то не хочется, у нас только что обед был…
- Ладно, знаю, что вам запрещено что-либо есть у нас, а зря, мы-то живые и здоровые, а вы все боитесь. Были бы мы у вас, то пошли бы в ресторан, а у нас со спиртным строго, Вот что! - Будто обрадовавшийся своему решению предложил подмайор Хасан. - Пойдем чайку попьем.
Мы поднялись на верхний мостик, сели в удобные плетенные кресла, вестовой принес две чашки крепкого чая и пачку сигарет местного производства.
- Спасибо. – Обречено произнес я, рассматривая почерневшую от плохого ухода некогда белоснежную чашку, отказываться дальше было стыдно.
На мостик поднялся помощник командира и начал, с нескрываемым интересом, наблюдать за мной, с ехидной улыбкой рассматривая мой наряд.
Сигарета оказалась удивительного аромата, но страшно крепкая. Выпив половину чашки чая, я чувствовал себя так, будто съел большую тарелку борща.
Слушая непрерывный рассказ подмайора о достоинствах своего боевого корабля, с ужасом почувствовал, что начинаю тяжелеть и терять связь с реальностью. Тело постепенно становилось все тяжелее и тяжелее, краски вокруг меня стали сгущаться, голоса удалились куда-то в высоту. Я даже не очень понимал, почему и из-за чего все это происходило.
- Кажется, я попал. - Мой голос прозвучал будто бы откуда-то со стороны.
- Спасибо, мне пора на вахту. - Промямлил я, забыв, что на моей руке висела повязка вахтенного помощника капитана.
- Да посиди ещё, покурим, кофейку попьём.
Но я его уже почти не слушал, с трудом став на ноги, медленно начал спускаться по трапу. Я уже ничего не слышал и видел только прямо перед собой то место, куда надо поставить ногу. Вокруг все расползалось и раскачивалось в такт моим шагам. Арабские коллеги смеялись, растягивая и искривляя свои лица как в кривых зеркалах.
Пятьдесят метров причала казались мне километровой дистанцией, но я упрямо двигался "домой".
Видел меня кто-нибудь или нет, не знаю, скорее нет, иначе меня бы просто отправили в Союз и уволили с работы.
В каюте начало рвать, последнее, что я помню – уходящий в постоянно меняющую свою форму раковину обед цвета выпитого арабского чая.

- Вставай, завтрак проспишь. – Издалека послышался голос моего соседа по каюте Валеры Шрамова.
- Может где нажрался? Много ли в такую жару надо неокрепшему организму? – оттуда же, издалека, послышался голос замполита.
- Запаха нет. Просто крепко заснул, бывает так, - неуверенно сказал Валера и добавил, - иногда.
Кое-как, поднявшись с койки, добрался до крана и выпил литра три мерзкой, пахнущей хлором и тиной теплой воды. Тут же покрылся с ног до головы потом.
- Ты это где?
- Что?
- Ну, нажрался.
- Нигде я не пил.
- Мы тебя почти сутки разбудить не могли. Думали уже капитану докладывать, да врача вызывать.
- Все хоккей. Просто слабость какая-то напала, всё прошло. Проехали. Забудь.
Трое суток стоянки пролетели быстро. Завтра утром в Эфиопию на архипелаг Дахлак, в ремонт.

Молитва с расстрелом

Вечером на причале начало твориться что-то невероятное. Толпы народа, приходившие пешком, приезжавшие на машинах, шли по причалу, подходили к его торцу, что-то произносили, кое-кто что-то бросал в воду, и возвращались восвояси. Женщины при этом, стоя к толпе спиной, поднимали паранджу.

Мужчины все в белых одеяниях, за поясом кривые кинжалы и пистолеты, женщины, несмотря на исключительно черный цвет одежды, выглядели как-то празднично. Я так и не понял, что в этой черноте было праздничным.
Из одного джипа вылезло человек двадцать. На остальных машинах, размером поменьше, мужчины размещались на крышах, женщины и дети внутри.
Сначала было интересно, через час все это надоело, и мы разошлись по своим делам.
- Бежим! Там рефа расстреливают! – разбудил меня чей-то взволнованный крик в коридоре.
Действительно, на причале буйствовала толпа, состоящая из мужчин и детей мужского пола. Крик стоял неимоверный. Руки некоторых мужчин-аборигенов лежали на рукоятках ножей. Было видно, что это не шутки, что некоторые из них готовы вынуть и сам нож, а это было бы уже серьезно.
У самого среза причала стоял трясущийся всем телом с бледным лицом рефмеханик и что-то крепко прижимал к груди. Майка на нем была разорвана, виднелись царапины и ссадины. Напротив него стояла шеренга солдат с автоматами на перевес, направленными на виновника происшествия. Рядом с ними стоял офицер, что-то пытавшийся объяснить. Я догадался, что солдаты стояли не для расстрела, а чтобы до поры до времени сдерживать толпу, пытавшуюся разорвать нашего пенсионера на части.
- Ай эм э кэптин, ай эм э кептин, вот ду ю вонт, вашу мать, что надо-то уроды. – Продирался сквозь толпу капитан.
Капитана тоже поставили к срезу причала рядом с расстреливаемым. В животе появилось неприятное ощущение. Почему-то вспомнилась смерть Грибоедова от разъяренной толпы мусульман.
- Фото! Фото! – старался перекричать толпу офицер.
- Фотоаппарат! Этот кретин сфотографировал женщин! – Поняв в чем дело, закричал замполит.
- Дай сюда фотоаппарат! – Кричал уже капитан.
- Нет! Мне его сын подарил, он стоит пятьсот долларов. Не дам!
Капитан силой вырвал фотоаппарат и, вынув из него пленку, бросил её толпе.
Пленка мгновенно была разорвана на части, брошена в воду. Через несколько мгновений град камней не оставил на поверхности воды ни одного кусочка.
Не успел последний камень упасть в воду, как в неизвестном направлении исчезли военные. Ну, прямо мистика какая-то с этими военными.
Толпа, которая, казалось, готова была разорвать не только рефмеха, но и само наше судно, мгновенно успокоилась и продолжила заниматься своим делом.
Замполит и капитан под руки привели рефмеха в каюту. У всех троих тряслись руки.
- Что же ты старый осел забыл, что женщин фотографировать нельзя, тем более, что они паранджу поднимали в момент молитвы.
- Очень красивый вид на фоне современного лайнера. - Ослабевшим голосом проговорил дед.
Реф был действительно дедом по всем статьям.. Возраст его давно уже зашкаливал за пенсионный, но успокаиваться он не хотел. Не потому, что считал рано отдыхать на заслуженной пенсии. Патологическая жадность гнала его в море. Любимым делом был подсчет заработанных денег им и его сыном, ходящим в море в Дальневосточном Морском пароходстве. Покупал он только то, что можно было выгодно подать в Союзе. Фотоаппарат, купленный сыном был единственной не проданной вещью, уж больно хорош был "Никон", такие мы в советское время видели только по телевизору и на страницах иностранных журналов.

Рано утром, с первыми лучами солнца, мы покинули порт Ходейда. На английском лайнере - банановозе, в районе трапа, происходила какая-то суета, но нам было не до этого. Уже во Владивостоке, ко мне в каюту с победным видом заглянул Коля и показал журнал "Человек и Закон", где в разделе курьезных случаев была статья о судне со знакомым названием. В ней говорилось о том, что в порту Ходейда, при повторной проверке английского банановоза "Куин Мэри", местной таможней была обнаружена сорванная печать на сейфе, в котором находилось спиртное. Капитан, местным судом был приговорен к двадцати ударам бамбуковой палкой по голым пяткам и клоповой яме на десять суток. Приговор приведен в исполнение.
Может это и нехорошо, но радости моей не было предела.

Дахлак.

Через семь суток прибыли на архипелаг Дахлак.
- Жемчужина морских аквариумных рыбок. Не хухры-мухры! – Подняв указательный палец к верху, с видом знатока, объявил начальник.
На острове Нокра архипелага Дахлак в Красном море, располагалась наша военная ремонтная база, для кораблей и судов, несущих боевую службу на дальних рубежах родины.
Через четверо суток «Норманн» стоял в доке, необходимо было почистить борт и днище от наросших ракушек. У нас это называлось бритьем.
С «бритьем» судна покончили быстро, но более месяца пришлось ждать запасных частей из Севастополя. Без ремонта двигателя дойти до Владивостока шансов было маловато. Кроме того, нам предстояло ещё много чего сделать в мировом океане согласно планам нашего командования. Поэтому ремонт двигателя был для нас обязательным.
Это были один из самых интересных и приятных периодов не только в этом рейсе, но и вообще в моей флотской жизни.
В трюмах судна, помимо традиционных продуктов, было десять тонн баранины и около сотни ящиков сухого красного вина.
Некоторые командиры подводных лодок, которым по нормам для экипажа было положено вино, старались его не брать. Долгое пребывание людей в замкнутой обстановке плавания, да ещё и в подводной, довольно сильно расшатывало нервную систему, в связи с чем даже небольшие дозы спиртного часто приводили к нежелательным конфликтам. Поэтому командиры вступали с грузовым помощником в сговор:
- Вы нам не отгружаете вино, а накладные мы подписываем, будто получили.
Так или почти так каждый раз предлагалось второму помощнику, а в благодарность за это почти преступное деяние, в эту накладную попадало кофе, мясные, консервы, соки и многое другое, а главное мороженая баранина. Поэтому члены нашего экипажа, нормы снабжения которых были весьма скудны и далеко не разнообразны, в продовольствии не нуждались, а применение мясу, и особенно вину, нашлось уже в ближайшее время.
Первые дни пребывания на Дахлаке были посвящены купанию, сбору кораллов и ракушек, позже началось поголовное увлечение рыбалкой, изготовлением сувениров. Но это нам быстро надоело, а не надоело почти ежедневное посещение какого-нибудь отдаленного острова.
На эти острова ездил только комсостав.
Коралловые берега большинства островков архипелага подмытые сильным, до 7-8 узлов течением, представляли этакие зонтики, навесы, скрывающие воду вокруг себя от палящего солнца. Размер зонтиков достигал полтора-два метра. Как правило, глубины под таким навесом небольшие, до полуметра, дно песчаное. Природой-матушкой, созданы все условия для экзотического отдыха. На самом острове сооружался мангал, шампуры специально были сделаны длиной больше метра. По готовности мяса мы рассаживались под козырьком острова прямо на дно таким образом, чтобы вода была не выше груди, шампур, предварительно продетый в лямку тапок-сланцев, втыкался в песок на дне. Таким образом появлялся плавающий вокруг шампура и не уплывающий мини-столик для стакана. Разливалось вино, затыкалась пробкой бутылка и бросалась далеко против течения. Хватало времени на тост, если таковой произносился, закуску и разговоры под сигаретку и бутылку снова подносило течением, значит опять пора наливать.
Были случаи, когда бутылку проносило мимо на недосягаемой глубине, но, как говорится, у нас с собой всегда было.
- Наливай! – Звучала команда того, кто первым увидел подплывающую бутылку.

- Наливай! - Очередной раз командовал самому себе начальник рации, и с огромным удовольствием, выполнял свою команду.
- Эх! Подальше лети, частить не будем. – Сказал он вполголоса, забросив бутылку почти к соседнему островку. Бутылка шлепнулась об воду, мелькнув темным горлышком, вынырнула раз, другой, а на третий, к нашему, сначала удивлению, а потом и к ужасу их стал две. А к ужасу потому, что появившийся второй темный столбик оказался акульим плавником, который, описав круг рядом с бутылкой (видно вино не любит), двинулся в нашу сторону. Что её больше интересовало запах жареного или свежанинка из пятерых оторопевших «курортников» мы выяснять не стали. Мгновение и мы, с шампурами, тапками и стаканами в руках все взлетели на двухметровой высоты береговой козырек. Вряд ли кто-нибудь из нас в нормальной ситуации повторил бы этот трюк.
- А где Мальцев? – Нарушил тишину голос второго механика, который явно заволновался за своего начальника.
- Стармех! Мальцев! – Закричали все сразу.
Глаза непрерывно сопровождали плавник, описывающий круги метрах в восьми-десяти от острова.
- Я с вас балдею! – Из-под козырька показалось довольное улыбающееся лицо.
- Во-первых, она маленькая, во-вторых, тут мелко и дно песчаное, а акула боится забить свои жабры. Прыгайте обратно. – И, отпив из неизвестно когда приплывшей к нему бутылки, со смехом спрятался в тень.
- В самом деле, малюсенькая рыбка, чего испугались.
- Это плавник у неё маленький, а зубы, я думаю, достаточно большие.
- Сплавай, померь.
- Ща, допью и сплаваю.
- А ведь, правда, мужики, вон аборигены плавают и не боятся.
- Так может они не съедобные, эти аборигены, ты видел, они даже не коричневые, черные с синим отливом, какая-нибудь особая порода мутантов, выведенная естественным способом по дядюшке Дарвину.
- Ладно, ныряем, а то стармех все допьет в одиночку.
Что касается местной «братвы», то ещё не известно кто кого больше боится - акулы негров или наоборот, я сам видел, как две черно-синеватые головы с веселыми криками бросились догонять неизвестно откуда появившуюся акулу небольшого размера. Она испытывать судьбу не стала, в Эфиопии было в то время голодновато. Лично мне такое соседство с зубастыми плавунами было не по душе. Под козырьком я расположился спиной к острову ближе к берегу. Через несколько минут все «смельчаки», включая и стармеха, также сидели в ряд спиной к берегу. Акул мы, очевидно, не очень интересовали. В последствии, на глубине, часто видели несколько плавников и значительно больше того, первого, но уже никто не убегал, хотя сразу рассаживались в рядок спиной вдоль берега. Не смотря на страх перед плавающими мясорубками, шашлыки продолжались регулярно до самого конца ремонта.

Недаром Дахлак называют жемчужиной морских аквариумных рыбок.
Естественно, поддавшись стадному чувству, чувству любопытства и наживы я, как и все, при первой же возможности отправился на коралловую косу за ракушками. В снаряжении пловца-собирателя морских даров были маска, ласты, сетка-авоська и палка с металлическим крюком на конце. Крюк делался раздвоенный для того, чтобы удобнее было расковыривать коралловые заросли, среди которых прятались искомые обитатели местной фауны.
- Мама дорогая! Вот это да! -
Никакой телеэкран, никакая фотография не способна передать той красоты, которая открылась мне под водой. На глубине около двух метров с песчаного дна поднимался разноцветный коралловый лес на «ветвях» которого играли проникающие сквозь толщу воды солнечные лучи. Казалось, что от этих бликов кораллы раскачиваются волнами как ветви деревьев ветром. Среди этой «растительности» в постоянном круговороте двигалась всевозможная живность всех цветов радуги и оттенков. Некоторых из них можно было увидеть только очень внимательно присмотревшись. Например, лангустов я видел только тогда, когда мне на них показывали. Некоторые ракушки были незаметны из-за формы и раскраски, напоминающую окружающий ландшафт. Всё это было на столько красиво, интересно и необычно, что первые дни я просто забывал об истиной причине погружения в воду, а именно о добыче сувениров.
А народ, привыкший, а потому и не отвлекавшийся на всякую ерунду, греб дары природы мешками, сетками и даже ящиками. Как потом выяснилось – все на продажу.
Добытые кораллы вымачивались в растворе хлорки, промывались сильной струей морской воды из пожарного шланга и складировались в большой флажный ящик, расположенный на верхнем мостике в котором флаги никогда не хранились. Сданные во Владивостоке на фабрику сувенирных изделий кораллы и ракушки позволили нам на судне иметь свою фотолабораторию, нормальную посуду, спортинвентарь и многое другое, что не входило в нормы снабжения судов вспомогательного флота ВМФ. Конечно, не забывали и о своих шкурных интересах.


Футбол

- Давайте быстрей! – Подбрасывая мяч, торопил всех Иван Богатырь.
Богатырского у него была только имя и фамилия, на самом деле это был маленького роста худенький паренёк. Сегодня он с раннего утра подбивал экипаж сходить поиграть в футбол.
- А там поле нормальное? Или может сплошная верблюжья колючка, чёрт их знает черноголовых, как они привыкли играть.
- Вояки сказали, что играют постоянно.
- Ну, тогда давайте быстрей. Сколько народу будет?
- По пять в команде.
- Нормалёк.
На причал медленно выходили футболисты. Всех сразу напрягало появление среди игроков старпома, который вышел, держа в каждой руке по рыбине.
- Вы это что?
- По дороге Ваську покормим.
Не успел старпом произнести кличку нашего всеобщего любимца пеликана, как тот уже сидел на кнехте причала.
Футболисты наконец-то собрались и толпой двинулись на берег.
Старпом, подойдя к Васе, протянул ему рыбину. Раскрыв клюв тот радостно захлопал крыльями.
- А он скумбрию ест? У них тут своё меню.
- На шару и уксус сладкий. – Дразня Васю, засмеялся старпом и закинул рыбу прямо в пеликаний мешок.
Вася, запрокинув голову, проглотил угощение, потом как-то нервно дернулся, и плюхнулся с причала прямо в воду. Несколько раз нырнул, громко закричал, снова нырнул. Казалось, что он пьет морскую соленую воду. Пару раз взмахнув крыльями, Вася снова уселся на кнехт.
- Ага! Понравилось! На! Хавай ещё! – Радовался старпом, протянув вторую рыбину пеликану.
Вася по-прежнему как-то нервно подергивался, казалось, что ему не хватает воздуха или хочется что-то сказать. Как только он, в очередной раз открыл рот, как туда полетела вторая скумбрия. Старпом был вне себя от радости.
К всеобщему удивлению Вася, ловко увернувшись от летевшего ему прямо в рот угощения, с грозным криком подпрыгнул и долбанул клювом старпома по голове.
Тот, заойкав тонким голоском, схватившись за ушибленное место, побежал на судно, но Вася не отставал. Успев ещё дважды клюнуть в спину и за ногу, он остановился у трапа, победно поднял крылья вверх, хрипло каркнул пару раз как наша российская ворона, и улетел.
- Чем это ему скумбрия не понравилась? Мы же её едим и ничего. – Я поднял рыбу и сразу понял, в чём тут дело. Рыба была не просто холодной, она была как кусок льда.
- Вот бы этому идиоту такую ледышку в желудок запихнуть. – Я постучал рыбой по металлу, звук был как от удара камнем.
- К Айболиту полетел ангину лечить. Пошли, времени мало.

За "колючкой", огораживающей базу, стояли казармы, построенные нашими строителями для местных военных. Уже через месяц всё, что было там деревянного, аборигены растащили по домам, если можно так назвать сложенные горкой камни, в которых имелся низкий, сантиметров пятьдесят, вход. Поэтому казармы выглядели как недострой. Самих солдат мы так и не увидели.
Футбольное поле оказалось нормальным, ровная песчанно-пыльная площадка с нормальными, хотя и без сетки, воротами.
В самом центре поля стоял ослик. Представляете, ослик, низко склонив голову, плакал как человек. Тяжело вздыхая, всхлипывал и из его глаз текли слёзы. На спине, сквозь рой облепивших его мух виднелась огромная рана.
- Помните, на нас вчера эти дикари с копьями в атаку бросились? Это они. У них праздник был, я видел, как на осле катались, привязали к его спине доску и сидели на ней как на седле.
Вчера было ЧП. На судовой шлюпке решили исследовать местность вокруг острова, потому, что на косе, где мы из рейса в рейс собирали ракушки, их становилось всё меньше и меньше. Прямо напротив поселения, где проходил какой-то праздник, у шлюпки отломался винт и вместе с частью вала исчез в бездне Красного моря. Первое, что пришло в голову, после того как заткнули образовавшуюся дырку, это плыть к берегу. Вёсел не было, поэтому гребли руками, два человека толкали шлюпку сзади, один тянул спереди.
Как только нам до берега осталось метров пятьдесят, танцующие вокруг костра женщины дико закричав, сбились в кучу. Мужчины, откуда-то достав копья, с воинственным криком бросились на нас в атаку.
- Назад! Убьют! – Закричал сидевший спереди боцман.
Пришлось грести в обратную сторону. На рейде стоял наш танкер, но до него было мили три. Течение прижимало к берегу, ветер немного помогал. Приспособив багор и пойманную в воде палку, натянув в виде паруса чехол от двигателя, через полтора часа, помогая ветру руками, догребли до своих.

В футбол играли не больше часа. Очень жарко и отвыкли мы от физической нагрузки. Но удовольствие получили огромное. Несмотря на натертую до крови мозоль, настроение было отличным.
Как только двинулись назад, появился старпом. На голове повязка, нога в зелёнке, под глазом фингал.
- Вот она чёрная неблагодарность. Может, зажарим и съедим этого Васю, нельзя же вот так безнаказанно клевать наших старпомов. – От вида израненного старпома настроение поднялось ещё выше.
Где-то далеко послышался гул реактивного самолета. На территории нашей части забегали люди. Всё бы ничего, но бегающие были в противогазах, касках, с автоматами в руках и зачем-то начали расчехлять установленные по углам территории зенитные пулемёты.
Самолет, летевший со стороны солнца, а поэтому невидимый для нас, появился в синем небе уже начавший атаку, вошедший в крутое пике.
- Ложись! – Закричал старпом и бросился в кусты, за ним побежал завпрод и кто-то ещё из мотористов. Остальные оторопело смотрели на приближающийся самолет. Кто знает, что у них нам в голове.
Выйдя из пике, самолет, покачав крыльями, на бреющем полёте улетел в сторону Эфиопии.
- Это у них учения, у нас тоже, наверно заранее договариваются.
- А где старпом?
Растительность на всем острове, включая низенькие деревья, были покрыты острейшими, как шипы колючками. Среди этих кустов, боясь пошевелиться, лежали старпом, завпрод и моторист.
- Ребята! Помогите!
- Как вам помочь? Туда же не забраться не ободравшись.
- Да мы вроде и не поцарапались даже, вот только выбраться невозможно.
- Нет. Ну и старпом у нас. – Возмущался третий механик. – Вылазь сам. Смог забраться, сможешь и выбраться.
- Даже пошевелиться не могу.
- Есть только один способ. – Улыбался Богатырь, - Давайте кусты подожжём. Два варианта, или колючки сгорят, и мы доберёмся до их тел не поранившись, или они сами выскочат оттуда со страха.
- Богатырь, я на тебя рапорт напишу, я на тебя в политотдел пожалуюсь.
- Да пошел ты. – И Богатырь, вместе с остальными двинулся в сторону судна.
Немного постояв, я пошел следом за ними.

Утром у меня, на месте мозоли, начал опухать палец. Боль была неимоверная. Ходил с трудом. Но я сразу забыл о боли, как только увидел старпома. Проще было перечислить то, что у него не было в зелёнке, даже повязка на голове стала зеленого цвета.
- Хаки. Замаскировался, что бы с самолета не разглядели. Надо ещё йода добавить, под цвет пустыни. – Народ был просто счастлив.


Услуга другу

Я, высунувшись в открытый иллюминатор ходовой рубки, в предвкушении обеда и конца вахты дымя сигареткой «внимательно» таращился на горизонт.
На палубе, среди лениво прячущихся от солнца матросов, который уже день суетился старпом.
Очевидно, устыдившись своего очередного ляпсуса с покупкой продовольствия, он долго не появлялся на палубе, в основном его видели на вахте и в столовой. А тут Алексея Витальевича как прорвало, будто выспался наконец-то.
Матросы недовольно ворчали, нарушился размеренный привычный темп жизни. Казалось, что все уже переделано по несколько раз, но эта зараза работу все находил и находил.
Отдав матросам распоряжения, он исчез из моего поля зрения, но через минуту снова появился. В какой-то момент показалось, что и он устал. Выйдя на палубу никому ничего не сказал, ничего не осмотрел, никого не проверил, просто сел на швартовный резиновый пневмо-кранец и о чем-то глубоко задумался.
- Сопельников, Полощенко, Лоскутков! – Вдруг он заорал на весь пароход. – Ща как дам по глазам и по рту! Почему клапан у кранца сухой? Быстро разобрать и смазать!
- По глазам? – Удивился Полощенко, - По рту? А я на вахте, - отбился от старпома Полощенко и ушел на другой борт, и, что бы старпом не услышал, добавил - А сдачи не замучает?
Лениво передвигаясь, стараясь помедленнее идти в тени и броском минуя солнечные участки, ребята сходили за инструментом и смазкой и приступили к работе.
Сопельников, своими усами и клиновидной бородкой напоминавший Дон-Кихота, представлял собой скелет, обтянутый коричневой пленкой-кожей. По нему можно было изучать опорно-двигательный механизм человека. В юношестве Володя попал в автомобильную аварию, и что-то нарушилось в его организме, стал сохнуть. Но, не смотря на это, врачи, на медкомиссии, всегда признавали его годным к плаванию.
Лоскутков был его лучшим другом. Несмотря на разницу в возрасте, они были всегда вместе, жили в одной каюте, ели рядом, работу делали вместе.
Старпом, улыбаясь чему-то своему, ушел в каюту.
Я засмеялся, представив как дохлый, маленького росточка старпом, даст по роже здоровяку Полощенко, который к середине рейса ударом ноги разбивал брезентовый мешок с песком, подвешенный на юте вместо боксерской груши. Закурив, пошел определить место судна и подкорректировать курс.
- Помогите! - Донесся взволнованный голос Лоскуткова.
Поняв, что на шутку такой крик не похож, я выскочил из ходовой рубки на крыло. Сопельников скрючившись, корчась от боли, лежал на палубе, а рядом, переминаясь с ноги на ногу, явно не зная, что предпринимать, со шлангом для сжатого воздуха стоит его лепший кореш.
- Что? – Закричал прибежавший на крик капитан.
- Да я пошутил, а он….
- Конкретнее!
- Он наклонился, а я к заднице шланг с сжатым воздухом приставил, я…. я не близко, сантиметров на двадцать, а он же в плавках, а я и не думал…, - непрерывно бормотал Лоскутков.
- Зачем? Ты в своем уме? Тут же пять атмосфер, его могло вообще разорвать.
- Я же не в плотную.
- Ты можешь сказать, что у тебя было в голове? Ты же взрослый человек, башка на плечах зачем тебе дана?
- Я пошутить хотел. Ну…, он тощий, чтобы поправился. – Жалобно промямлил Лоскутков и заплакал как ребенок, сделавший глупость и понявший, что глупость сделана очень большая.
Врач на судне штатным расписанием не предусмотрен, его обязанности должен был исполнять старпом, но к нему обращаться никто в здравом уме, даже в данной ситуации, не стал бы. Плавгоспиталь находился где-то около Японии, мы в Красном море.
Десять дней Сопельников был освобожден от работы, есть и пить он не мог, три дня в туалет ходил кровью. Друг его, шутник Лоскутков, почти круглосуточно исполнял обязанности медсестры и сиделки. Уединившись, плакал. Все понимали, что если что с Вопельниковым случится трагическое, Лоскутков вряд ли устоит морально. Никто его не гнал на работу, все, к обоим пострадавшим, относились с сочувствием, боялись самого страшного. В прошлом рейсе один покойник уже был.
Обошлось. Сопельников, ещё более похудевший, вышел на работу, Лоскутков, похудевший не меньше друга, выглядел более болезненным, чем он, но беда миновала, все сделали вид, что забыли. Вряд ли кто-нибудь заметил ещё пару седых волос на голове у капитана.

Через несколько суток прибыли на архипелаг Дахлак.
- Жемчужина морских аквариумных рыбок. Не хухры-мухры. – Подняв указательный палец к верху с видом знатока, объявил начальник.
На одном из островов архипелага в Красном море, располагалась наша военная ремонтная база, для кораблей и судов, несущих боевую службу на дальних рубежах родины.
Через четверо суток «Норманн» стоял в доке, необходимо было почистить борт и днище от наросших ракушек. У нас это называлось бритьем.
С «бритьем» судна покончили быстро, но более месяца пришлось ждать запасных частей из Севастополя. Без ремонта двигателя дойти до Владивостока шансов было маловато. Кроме того, нам предстояло ещё много чего сделать в мировом океане согласно планам нашего командования.
Это были один из самых интересных и приятных периодов не только в этом рейсе, но и вообще в моей флотской жизни.
В трюмах судна, помимо традиционных продуктов, было десять тонн баранины и около сотни ящиков сухого красного вина.
Некоторые командиры подводных лодок, которым по нормам для экипажа было положено вино, старались его не брать. Долгое пребывание людей в замкнутой обстановке плавания, да ещё и в подводной, довольно сильно расшатывало нервную систему, в связи с чем даже небольшие дозы спиртного часто приводили к нежелательным конфликтам. Поэтому командиры вступали с грузовым помощником в сговор:
- Вы нам не отгружаете вино, а накладные мы подписываем, будто получили.
Так или почти так каждый раз предлагалось второму помощнику, а в благодарность за это почти преступное деяние, в эту накладную попадало кофе, мясные, консервы, соки и многое другое, а главное мороженая баранина. Поэтому члены нашего экипажа, нормы снабжения которых были весьма скудны и далеко не разнообразны, в продовольствии не нуждались, а применение мясу, и особенно вину, нашлось уже в ближайшее время.
Первые дни пребывания на Дахлаке были посвящены купанию, сбору кораллов и ракушек, позже началось поголовное увлечение рыбалкой, изготовлением сувениров. Но это нам быстро надоело, а не надоело почти ежедневное посещение какого-нибудь отдаленного острова.
На эти острова ездил только комсостав.
Коралловые берега большинства островков архипелага подмытые сильным, до 7-8 узлов течением, представляли этакие зонтики, навесы, скрывающие воду вокруг себя от палящего солнца. Размер зонтиков достигал полтора-два метра. Как правило, глубины под таким навесом небольшие, до полуметра, дно песчаное. Природой-матушкой, созданы все условия для экзотического отдыха. На самом острове сооружался мангал, шампуры специально были сделаны длиной больше метра. По готовности мяса мы рассаживались под козырьком острова прямо на дно таким образом, чтобы вода была не выше груди, шампур, предварительно продетый в лямку тапок-сланцев, втыкался в песок на дне. Таким образом появлялся плавающий вокруг шампура и не уплывающий мини-столик для стакана. Разливалось вино, затыкалась пробкой бутылка и бросалась далеко против течения. Хватало времени на тост, если таковой произносился, закуску и разговоры под сигаретку и бутылку снова подносило течением, значит опять пора наливать.
Были случаи, когда бутылку проносило мимо на недосягаемой глубине, но, как говорится, у нас с собой всегда было.
- Наливай! – В очередной раз прозвучала команда того, кто первым увидел подплывающую бутылку.
Очередной раз скомандовал самому себе начальник, чему-то улыбаясь, видимо с огромным с удовольствием, выполнял свою команду.
- Эх! Подальше лети, частить не будем. – Сказал он в полголоса забросив бутылку почти к соседнему островку. Бутылка шлепнулась об воду, мелькнув темным горлышком, вынырнула раз, другой, а на третий, к нашему сначала удивлению, а потом и к ужасу их стал две. А к ужасу потому, что появившийся второй темный столбик оказался акульим плавником, который, описав круг рядом с бутылкой (видно вино не любит), двинулся в нашу сторону. Что её больше интересовало – запах жареного или свежанинка из пятерых оторопевших «курортников» мы выяснять не стали. Через несколько секунд с шампурами, тапками и стаканами в руках все взлетели на двухметровой высоты береговой козырек. Вряд ли кто-нибудь из нас в нормальной ситуации повторил бы этот трюк.
- А где Мальцев? – Нарушил тишину голос второго механика, который явно заволновался за своего начальника.
- Стармех! Мальцев! – Закричали все сразу хором. Глаза непрерывно сопровождали плавник, описывающий круги метрах в восьми-десяти от острова.
- Я с вас балдею! – Из под козырька показалось довольное улыбающееся лицо, - во-первых, она маленькая, во-вторых тут мелко и дно песчаное, а акула боится забить свои жабры. Прыгайте обратно, – и, отпив из неизвестно когда приплывшей к нему бутылки, со смехом спрятался в тень.
- В самом деле, малюсенькая рыбка, чего испугались.
- Это плавник у неё маленький, а зубы, я думаю, достаточно большие.
- Сплавай померь.
- Ща, допью и сплаваю.
- А ведь, правда, мужики, вон аборигены плавают и не боятся.
- Так может они не съедобные, эти аборигены, ты видел, они даже не коричневые, черные с синим отливом, какая-нибудь особая порода мутантов выведенная естественным способом по дядюшке Дарвину.
- Ладно, ныряем, а то стармех все допьет в одиночку.
Что касается местной «братвы», то ещё не известно кто кого больше боится - акулы негров или наоборот, я сам видел, как две черно-синеватые головы с веселыми криками бросились догонять неизвестно откуда появившуюся акулу небольшого размера. Она испытывать судьбу не стала, в Эфиопии было в то время голодновато. Лично мне такое соседство с зубастыми плавунами было не по душе. Под козырьком я расположился спиной к острову ближе к берегу. Через несколько минут все «смельчаки», включая и стармеха, также сидели в ряд спиной к берегу. Акулу мы очевидно не очень заинтересовали. В последствии, на глубине, часто видели по несколько плавников и значительно больше того, первого, но уже никто не убегал, хотя сразу рассаживались в рядок спиной вдоль берега. Не смотря на страх перед плавающими мясорубками, шашлыки продолжались регулярно до самого конца ремонта.

Недаром Дахлак называют жемчужиной морских аквариумных рыбок.
Естественно, поддавшись стадному чувству, чувству любопытства и наживы я, как и все, при первой же возможности отправился на коралловую косу за ракушками. В снаряжении пловца-собирателя морских даров были маска, ласты, сетка-авоська и самодельная палка с металлическим крюком на конце. Крюк делался раздвоенный для того, чтобы удобнее было расковыривать коралловые заросли, среди которых прятались искомые обитатели местной фауны.
- Мама дорогая! Вот это да! -
Никакой телеэкран, никакая фотография не способна передать той красоты, которая открылась мне под водой. На глубине около двух метров с песчаного дна поднимался разноцветный коралловый лес на «ветвях» которого играли проникающие сквозь толщу воды солнечные лучи. Казалось, что от этих бликов кораллы раскачиваются волнами как ветви деревьев ветром. Среди этой «растительности» в постоянном круговороте двигалась всевозможная живность всех цветов радуги и оттенков. Многих из них можно было рассмотреть только очень внимательно присмотревшись. Например, лангустов я видел только тогда, когда мне на них показывали. Некоторые ракушки имели форму и раскраску, напоминающую окружающий ландшафт. Всё это было на столько красиво, интересно и необычно, что первые дни я просто забывал об истиной причине погружения в воду, а именно о добыче сувениров.
А народ, привыкший, а потому и не отвлекавшийся на всякую ерунду греб дары природы мешками, сетками и даже ящиками. Как потом выяснилось – все на продажу.
Добытые кораллы вымачивались в растворе хлорки, промывались сильной струей морской воды из пожарного шланга и складировались в большой флажный ящик, расположенный на верхнем мостике в котором флаги никогда не хранились. Сданные во Владивостоке на фабрику сувенирных изделий кораллы и ракушки позволили нам на судне иметь свою фотолабораторию, нормальную посуду, спортинвентарь и многое другое, что не входило в нормы снабжения судов вспомогательного флота ВМФ. Конечно, не забывали и о своих шкурных интересах.

В Персидский.

Где-то далеко-далеко «наверху», налево за углом, в Персидском заливе, располагается пот Дубаи. Говорят, что очень красивый город и очень дешевые магазины, но… нас туда не пускают. Нас – это суда вспомогательного флота ВМФ.
Наши суда мало в какие порты пускали, а после ввода войск в Афганистан, вообще перестали, разве, что проявляли к нам благосклонность только страны социалистической ориентации.
В этом рейсе мы ходили для пополнения запасов продовольствия в Кению - порт Момбаса, в Индию - порт Дели, Шри-Ланка - порт Коломбо и даже в Сингапур. Шли да не дошли. Приходилось каждый раз возвращаться к месту «парковки» – остров Сокотра. Везде отказ в приеме. Причина в том, что нас, плавающих под синим флагом, все считали военными, а каждый военный выполняет, что вполне естественно, всевозможные разведзадачи, и если где-то стояло хоть одно натовское суденышко, то нас даже к территориальным водам не подпускали. А стояли натовские корабли почти в каждом мало-мальски значимом порту.
В Дубаи мы шли уже зная, что нас и там не ждут, поэтому продовольствие закупил для нас танкер рыболовецкого флота «Ленинское Знамя» и мы шли в точку встречи с ним.
Очередная моя вахта. Палец на ноге так распух так, что нога не вмещалась в тапок.
- Тебе «повезло», - проверяя правильным ли курсом следует судно, улыбаясь, глядя на карту, медленно выговаривая слова, бормотал начальник радиостанции, - подхватил, так уж подхватил. Судя по размеру опухоли, что-то там серьезное. Нога выше ещё не пухнет? Не исключена гангрена. Сколько суток прошло?
- Семь.
- Ну вот, вполне достаточно.
- Для чего достаточно? – Начинал злиться я.
- Для полного заражения крови. Если на «Знамени» врача нет, тебе хана, в лучшем случае ампутация ноги. – И во весь голос добавил. – Доплавался, касатик!
- А не пошел бы ты… в радиорубку, заботливый ты наш, типун тебе на одно место, да побольше.
- А я что, я ничего, просто предполагаю. Имею право. – Спускаясь в
радиорубку продолжал он.
На душе было неспокойно, да и постоянная боль не давала расслабиться. Начала пониматься температура.
Впереди, на баке, переваливалось в такт судну загорающее обнаженное тело поварихи.
- Ну, сука! Еще и ты тут. – И уже по судовой трансляции, по верхней палубе, тихо сказал: - Анна Ивановна, вам простыню не принести, замерзнете ведь, на север идём.
Качнувшись ещё пару раз с борта на борт, тело замерло, рука медленно натянула полотенце на необъятную грудь.
- Вот так-то! - Злость постепенно уходила, и я вышел на крыло мостика покурить.
В океане творилось что-то невообразимое.
- Валера! Посмотри. Вот это красота! – На грузовой палубе, опершись локтями на планширь, грустно глядя вниз прямо в воду, курил второй механик. На мои слова никак не отреагировал.
- Ну и черт с тобой! – Огорчился я. Хотелось хоть с кем поговорить, поделиться впечатлениями, а тут Вася.
Вокруг судна, на все триста шестьдесят градусов, на сверкающей от яркого солнышка глади океана, ныряли и просто мелькали плавниками дельфины. Казалось, что они везде, аж до горизонта. Одни плыли параллельно нам, другие на встречу. Где-то массово выпрыгивали из воды, где-то на время исчезали, и, как по команде, в другом месте начиналось тоже самое. Такого дельфиньева заплыва я даже представить себе не мог.
- Они, что со всего океана собрались?
- Кто? – Испугал меня неожиданным вопросом из-за спины капитан.
- А во, просто чудо какое-то.
- Да, сколько лет в этих местах морячу, такого не видел. Как нога?
- Что-то лучше не становиться. – Настроение мгновенно испортилось
- Я тебе медицинский справочник принес, там закладка на слове «гангрена». - Голованев решил добить меня окончательно.
- Ты опять! Гад!
- Начальник! Свяжись со «Знаменем» и спроси, есть ли у них на борту
врач, или нам плавгоспиталь вызывать, дело, кажется, серьезное.
- Уже пошел.

В Персидском переполох. Вояки, а это в основном натовцы, узнали,
что в залив вошло советское военное судно.
Мимо нас пронесся военный корабль типа «Нокс» с английским
флагом на корме.
Отыскивая в бинокли, среди нефтяных вышек и многочисленных
танкеров русское военное судно на крыле мостика стояло несколько офицеров в белоснежной форме. На нас они, конечно же, не обратили никакого внимания.
- Танкер в точке встречи, лег в дрейф. Врач на борту есть. – Доложил радист капитану, внимательно рассматривающему «англичанина» в бинокль.
- Штурман! Курс на точку встречи.
- Двести восемьдесят! – Мигом доложил я, так как давно контролировал курс судна, имея привязку к не очень четко видимому на экране радара песчаному побережью Африки.
- Лично я очень ждал этой встречи, нога уже по щиколотку напоминала резиновый шар, наполненный водой.

Как только поставили трап, на борт танкера поднялся капитан, второй помощник и я, каждый по своим делам.
- Где каюта врача? – Вместо приветствия спросил я первого встречного
моряка.
- На втором «этаже». – Коротко, ответил он и, не останавливаясь, даже не повернувшись в мою сторону, пошел дальше, будто мы уже неделю стоим борт о борт и встречаемся каждое утро.
Запах свежего пива и перегара стоял такой, что впору было от него закусывать.
Второй «этаж» – это палуба командного состава. Каюты были без табличек, поэтому я постучался в первую же. Никого. В остальных каютах тоже самое.
В середине коридора я заглянул в открытую дверь и обомлел. Спиной к двери, наклонившись над ведром, в очень коротенькой юбочке, выжимала половую тряпку стройная девушка.
- А… - Это все, что я смог выговорить, так и стоял с открытым ртом и как загипнотизированный смотрел на её красивые ножки.
Наконец-то тряпка была выжата. Личико оказалось не менее соблазнительны, чем все, что я видел до сих пор.
- Вы кого-то ищите? – Ангельским голоском спросила она.
- А…
Кофточка была застегнута только на пару нижних пуговиц. У меня затуманилось в голове, дыхание совсем сперло.
- Давно в море? – Сочувственно со смехом спросила она.
- Доктора мне, где найти? - Наконец-то выдавил я из себя.
- Моментик. – Девушка взяла телефонную трубку.
- Это Наташа. Милый, тут к доку гость.
Дальше я ничего не расслышал, «Ангелок», так я сразу окрестил это
милое создание, что-то кому-то долго объясняла, периодически поворачиваясь в мою сторону, то и дело перехватывая мой нескромный взгляд, продолжая кокетливо улыбаться.
- Ясненько, мой хороший. – И, положив трубку, повернувшись ко мне, с такой же ангельской улыбкой сказала:
- Пройдите налево к последней каюте. Я доку сказала, сейчас подойдет, у них там собрание. – И опять рассмеялась.
В коридоре появились два человека. Первым, нетвердой походкой, шел толстячек со шведской бородкой, глупо пьяно улыбаясь, спросил:
- Кто Айболита вызывал?
- Это вы доктор? – Растеряно произнес я.
Какая-то безнадежность охватила меня, особенно, когда он неожиданно прыгнул на появившуюся в дверях Наташу, схватив её в охапку крепко, в засос, поцеловал прямо в губы.
- Ну, при людях! Потерпеть не можешь? – Больше для виду возмутилась она, чуть-чуть подождав, ласково и игриво добавила: – Милый.
Вторым шел человек гигантского роста с лицом и взглядом монголо-татарского воина идущего в атаку. Как только док оторвался от женских губ, он схватил Наташу за бедра, прижал её к себе и на весь коридор зарычал:
- А мне?
- А тебе, что мало? И ведите себя прилично, замполит все-таки.
- Похоже, что это далеко не ангел, а скорая помощь какая-то. – Подумалось мне, но долго рассуждать мне не дали.
- Что беспокоит? Любезный.
- Вот. – Показал я на шар из которого торчали четыре пальца и сосиска с посиневшим ногтем на конце.
- Где это вы такое поймали?
- В Африке.
- Ну что ж, будем вскрывать.
- Так сразу?
- Док знает. Ты ему не перечь, я с ним десять лет в море. Можешь на него положиться как на меня.
Так и не успев понять, чего это я вдруг в нём должен быть уверен, как меня посадили на койку и доктор начал осмотр. Тон, с каким рекламировал замполит своего друга, немного меня успокоил, да и выбора у меня было маловато.
- Так-так-так... Вскрывать будем обязательно, но вот брат какая незадача, нет у меня наркоза, а если рану не очистить, последствия могут быть самые плачевные. Ну?
- У мня что, есть выбор? – С обреченностью идущего на казнь пролепетал я. В животе что-то сжалось, стало как-то не по себе.
- Выбора нет, но выход есть. - Прогремел в ухо замполит и быстро,
уверенным шагом направился к шкафу, из которого была извлечена коробка баночного пива.
- Пей! – Открыл он сразу две банки мне и одну себе.
- А мне?
- Тебе нельзя, ты при исполнении.
Не успел я выпись вторую, как было открыто еще две, потом ещё. Нога уже
не болела, я порядочно забалдел. Пошли разговоры на отвлеченные темы. Сигарета, вторая, ещё пиво, я даже забыл, зачем тут оказался.
За это время доктор успел прокипятить свои инструменты и, прервав на полуслове замполита, сказал:
- Давай!
Мгновенно мне на голову было накинуто полотенце, руки были зажаты как
будто стальными «клещами» и, перебивая запах свежего пива застарелым перегаром, замполит шепотом произнес мне прямо в ухо:
- Не дергайся, бесполезно, я с детства в полутяже на ринге бился и
десять лет штангу тягал.
Дергаться я и не собирался, это было действительно невозможно, в ужасе ощущая докторские руки на моем опухшем пальце, просто сдался на волю обстоятельствам.
Сначала треск разрезаемой плоти, потом тупая боль резко перешедшая в нестерпимо острую.
Я хотел заорать, но мощная лапа закрыла мне не только рот, но и все лицо, лишив возможности не то, что кричать, дышать.
Я задергался. Моя нога была зажата между ног доктора, который тоже был не из хиляков.
- Не понял. – Откуда-то издалека донесся его голос. – Ничего нет. Надо
вскрывать дальше.
И снова треск. Снова жуткая боль, хотя уже и не такая сильная. Наверно я в том полотенце прогрыз дыру. Дергаться уже не мог, найдя дырочку между пальцев замполита, шумно и быстро дыша через неё, просто молча заплакал, от боли и от бессилия.
- Вот так девок и насилуют. – Подвел черту замполит, выпуская меня из своих железных объятий.
- Странные у тебя мысли, Василий. – Проговорил док, пытаясь, хоть что-нибудь выдавить из открытой раны.
На удивление, вид окровавленного пальца шока у меня не вызвал, тем боле, что разрез оказался не больше сантиметра, а казалось…
Хоть и с трудом, но все же я отвел глаза в сторону, взгляд уперся в коробку с пивом.
- Молодчина! – Радостно заорал замполит Василий. - Держи «краба»! Свой парень! - С силой сдавил он мою руку. Соскочив с койки, открыл три банки пива, одну сунул мне, вторую себе, а третью попытался всунуть доктору в руку.
- Да отстань ты! – Раздраженно, с абсолютно трезвым видом док отстранил пиво. – Тут что-то не то. Все оказалось не тем, о чем не знаю.
Пока я выслушивал рассказ Василия о его спортивных достижениях, док забинтовал не только разрезанный палец, но и всю ногу до лодыжки.
- Мазь просто чудо, вот возьми с собой, менять повязку раз день, все как рукой снимет.
Напихав мне в карманы и за пазуху оставшееся пиво, пожелали удачи и, сказав, что спешат на собрание, быстренько засеменили по коридору. Успев, почти на бегу, по разу хлопнуть ангелочка по задней части коротенькой юбки, по очереди чмокнув её куда-то в лицо, причем не вызвав у неё никакой реакции, скрылись за углом.
Боли, как таковой не было, просто я не чувствовал ноги ниже колена.
Интересно, а если бы я шлёпнул девушку по попке и чмокнул её в щёчку, она отреагировала точно также?
На «Нормане» моему приходу страшно обрадовались. Через секунду ни одной баночки «наркоза» не осталось. Да мне было и не жалко, хотелось одного, добраться до койки и прилечь.

К утру боль прошла, но опухоль не спала. Температура поднялась до тридцати девяти градусов. Весь экипаж был в движении, все готовились к встрече Нового года.
К двадцати трем часам капитан пригласил командный состав себе в каюту. На столе радовали глаз «представительская» водка, бутерброды с красной икрой и копченая колбаска. Такие продукты в советское время просто так не купишь, только по великому блату или в валютном магазине. Перед рейсом выделялась валюта, так называемые «представительские», на которые покупались дефицитные продукты для всевозможных встреч в иностранных портах. В общем, для очковтирательства.
Водка было хорошая, бутылка с завинчивающейся пробкой и двумя этикетками, но вкус мне показался горьким. Икра тоже не пошла. Это все от температуры.
Выпив по две рюмки, все пошли смотреть праздничный концерт. У меня помутнело в глаза, очень захотелось спать.
Начало знобить. Хотя температура воздуха ночью была далеко за тридцать, я надел тулуп, но все равно меня трясло мелкой дрожью.
- Ну, ты Валеричь и нажрался. – Услышал я чей-то голос за спиной.
Объяснять никому ничего не хотелось, поэтому я тихо ушел в каюту.
Так с температурой тридцать девять градусов при температуре воздуха в тридцать девять градусов я встретил новый, одна тысяча семьдесят девятый год.

Боль в ноге значительно уменьшилась, хотя опухоль, не смотря на хирургическое вмешательство и чудо-мазь, так не прошла. Прискакав на одной ноге в ходовую рубку, принял вахту. На горизонте виднелись два силуэта военных кораблей.
- Наш сторожевик и английский. Одного класса корабли. - Пояснил мне старпом, который на протяжении нескольких месяцев сдавал вахту молча и также молча уходил себе в каюту.
Наш вояка дежурил на входе в Персидский залив, англичанин дежурил возле него.
- На. – Протянул он мне бинокль. - Не тянет он против нашего. Слабак.
Действительно, на нашем корабле через каждые пару метров то пушка, то
ракетная установка, то торпедный аппарат, а у него только пулемет на корме, остальное спрятано под палубу, да и внешний вид у нашего сочетал в себе мощь красоту и стремительность, а англичанин больше напоминал утюг, чем корабль.

Взлет-посадка, семь литров спирта.

Вот уже и Персидский далеко позади. Со скоростью 8 узлов следуем в «гараж», который, вместе со своими морскими обитателями - ракушками, лангустами и кораллами, где-то там за горизонтом ждет, не дождется нас.

На рейде острова Сокотра стоял наш большой противолодочный корабль и плавгоспиталь, что меня особенно радовало.
На госпитальном судне работали сразу три моих однокашника. Вот повеселимся. Но основной радостью будет встреча с настоящими врачами, уж кто-кто, а военные врачи, после Военно-медицинской академии в своем деле всегда асы.
- Когда будем на месте? – Высунув голову из радиорубки, спросил начальник радиостанции.
- Суток через двое, если погода не подгадит.
- Значит, ампутация отгнившей конечности назначается на…. Какое
сегодня число?
Вместо ответа я запустил в шутника пустую банку из-под пива. Не
попал, но голова начальника мгновенно исчезла и до конца вахты не появлялась. Наверно обиделся.

- «Енисей» «Норману». – Вызвал на связь наш капитан плавгоспиталь.
- Слушаю вас. – Потрескивая радио эфиром, ответил чей-то незнакомый, но почти родной голос.
Настроение у всех было приподнятое. Наши, владивостокцы. Любой из них, после многомесячного плавания, почти родня.
- Прошу «добро» к вашему борту.
- Давайте к правому. – Гостеприимно, голосом моего однокашника Саши Сбруева, ответил госпиталь.
- Что это за шлюпка ползет к нашему борту? – Шутил голос второго однокашника Вовы Ситникова.
Действительно, наш транспорт, против огромного белоснежного лайнера казался маленькой лодочкой.
- Что там за остряк? - Обиделся наш капитан.
- С высоты борта «Енисея» нас, среди волн, вообще можно не заметить. Хорошо хоть погода тихая. – Съязвил Голованёв.

Осмотр хирурга был непродолжительным.
- Руки обломать бы этому коновалу. – Возмущался розовощекий крепыш военврач внешностью ничем не отличавший от того, с "Ленинского Знамени".
- Зачем резать-то надо было, да еще и без наркоза.
- А как вы догадались, что без наркоза?
- Профессиональная тайна. – С улыбкой, доставая какую-то пахучую мазь, сказал крепыш.
- Вот мазь «Вишневского», мазать через день и все пройдет.
И действительно, через неделю опухоль спала, я стал забывать о своем недуге, тем более, что впереди была дорога домой.

Встреча с однокашниками получилась веселой, со стрельбой шампанским, с разговорами и рассказами о своих приключениях, с экскурсией по лайнеру.
Как всегда оказалось было мало. Хитро улыбнувшись, Саша Сбруев куда-то ушел и через пять минут вернулся с двумя военными вертолетчиками, у которых в руках виднелись по бутылке с какой-то жидкостью.
- Ликер «Шасси». – Вместо приветствия хором сказали летчики. – Ради
гостя из далекой России, мы готовы немного попортить свое здоровье.
- Скорее из Африки, - сказал я, - пять месяцев как из Владика.
- А, понятно, а мы только три. Ну что ж, это тоже повод. Игорь и Игорь. -Представились они опять же хором, одновременно показывая друг на друга.
Встреча стала ещё веселей. Появился третий однокашник, сменившийся с вахты, что придало новое дыхание утихшим, было, разговорам.
- Взлет – посадка! – Весело произнес Игорь.
- И семь литров списано. – Добавил Игорь.
И на перебой стали объяснять, что спирт используется для охлаждения
стекол и чего-то там ещё. За экономию им не платят, а летают они чаще по бумагам, чем на самом деле, надо же летные часы «нарабатывать». Отсюда и неисчерпаемый источник «живительной влаги».
- Слава! У меня идея, давай над островом полетает, пока вертушку в ангар не заволокли. У нас все равно на сегодня плановые полеты.
- Давно мечтал, но что-то сегодня мне не очень хочется. – Замутненные спиртом глаза пилотов оптимизма не вызывали.
- Ну, как хочешь. – Разочаровано произнес Игорь.
- А может, кто из вас желает? Мы все равно полетим.
- Давай! Я с детства мечтал полетать над планетой. – Нетвердо выговаривая, но решительно сказал Саша.
- Психи! Ну, просто придурки какие-то. – Опрокинув в себя рюмку, пожелал удачи Вова Ситников.

За разговорами время пролетело быстро.
Как только у нас закончилась вторая бутылка, дверь открылась, в каюту валились Игори и Саша.
- Я раньше подозревал, что это здорово, но такой красоты даже представить себе не мог. - И далее, к огромному удовольствию летунов, получасовой монолог о своих впечатлениях. Я даже стал жалеть, что испугался лететь.
- Что-то вы трезвые нас никогда не приглашаете. – Удивился наш третий однокашник Вася Давыдов.
- Инструкция не позволяет. А в данной ситуации мы и так всё, что можно нарушили, так, что до кучи можно.
- Нарушать так, нарушать.
- Железная логика. За неё и выпьем, за одно и на посошок. – Предложил я, наливая по последней.

Высота

Стоянка длилась неделю.
Утром, вместе с частью экипажа, отправились на берег острова позагорать и купаться.
На берегу стояла, воткнутая в песок елка. Как она тут оказалась, не знаю, наверное, кто-нибудь из наших, после новогоднего праздника принес, а может, кто-нибудь соригинальничал и встретил Новый год прямо на пляже. Скорее так и было, потому, что ёлка была украшена уже успевшими высохнуть рыбками, осьминогами и ракушками, а на песке валялись остатки пиршества, так называемые следы цивилизации. Вместо гирлянды висели три длинные, связанные между собой мурены.
- Только серьезные ребята могут так праздник отмечать.
- Надо взять на заметку, через год мы где-то в этих краях ошиваться
будем, не исключено, что Новый год встретим тут. Такой экзотики испытать вряд ли кому когда и где-нибудь доведется.

- Валеричь! Давай наверх сползаем, – предложил Лоскутков, -
интересно, как там.
- Да что там может быть интересного, остров как остров, на карте даже
ни одного дерева не указано. Пустыня. Да и высота. Это почти вертикально вверх четыреста метров. Помереть можно. – Борясь с собственным любопытством, отговаривал я ребят.
- Залезем, что тут лезть.
- И я с вами. – Загорелись глаза у матроса Полощенко, спортивного
парня, весь рейс, между вахтами занимавшегося всевозможными, доступными на судне, видами спорта.
- Ну, давайте попробуем.
Подъём оказался тяжелее, чем я думал. Берег был на столько крут,
что почти постоянно приходилось передвигаться на четвереньках.
Метрах на ста я начал сдавать, отяжелели ноги, стало не хватать
воздуха. Решив не сдаваться, значительно медленнее, но все же продолжал подъём. Ребята обогнали меня метров на пятьдесят, и, кажется, отдыхать не собирались. Сильно болела прооперированная нога, коленки дрожали, пот начал заливать глаза. Преодолев две трети расстояния, я окончательно выбился из сил.
- Все, иначе не хватит сил на обратную дорогу. – Произнес я в слух и
присев на ближайший камень посмотрел в низ.
- Мама! – страх прижал меня спиной к скале. Казалось, что затянутое
легкой дымкой необъятное пространство тянет меня к себе.
Мои попутчики забрались на самый верх, их уже не было видно, а я продолжал «отдыхать». Мне наверх уже совсем не хотелось.
Далеко внизу, на ставшей почему-то тонкой полоске пляжа, двигались маленькие фигурки, шлюпка, на которой мы приплыли казалась игрушечной.
- Мама! – Повторил я, - как же отсюда слезть?
На голову посыпались мелкие камешки с песком, это возвращались
ребята, но повернуть голову было страшно, страшно было вообще шевельнуться.
- Сфоткайте пляж с верхотуры. – Попросил я их.
- Уже сделано. Что сидите, нога болит? Спуститься-то сможете?
- Да уж как-нибудь, - стараясь не показать страха, с улыбкой ответил я.
- Ну, тогда догоняйте.
Попробовал спускаться лицом к морю. Постоянно казалось, что
упаду. Необъятное пространство по прежнему гипнотически тянуло к себе. Вид маленьких человечков приводил в трепет, периодически приходилось опускаться на пятую точку.
Развернулся и пополз в низ на четвереньках. Было абсолютно безразлично, как я выглядел со стороны, думаю, что нелепо, но уже было не до этого. Ноги подгибались, руки дрожали. Один из моих коллег, на пару лет раньше закончивший мореходку, решил достать с высоченной Курильской скалы эдельвейс. Романтика в одном месте заиграла, наверное, наслушался романтических стихов и песен. Спускаясь с высоты, он наверняка постеснялся выглядеть нелепо и в результате лихачества тридцать метров катился по каменистому склону. Множественные переломы и инвалидность.

Наконец-то я спустился, в изнеможении лег на песок, посмотрел наверх, и удивился - совсем не высоко.
- На вертолете было бы значительно легче. – Сказал я в слух.
- На каком вертолете? – Спросил радист.
- Да вон, на плавгоспитале мой однокашник в Сингапуре купил себе
вертолет, стоит у них на палубе, предлагал полетать, да летной практики у него маловато, не согласился я. А они вон, летают.
И действительно, сразу после моих слов вертолет оторвался от палубы и полетел к стоящему неподалеку противолодочному кораблю.
- В гости полетели, потом на остров за девками.
- Да брось ты. – С недоверием скосил он на меня глаза.
- Ей богу, предлагали полетать.
- Брехня. – Протяжно сказал радист и отвернулся, а я не стал его
переубеждать, и, на самом деле, жалел, что отказался от такого удовольствия полетать.
Интересно, чему он больше не поверил покупке или про девок?
- А что там видели на верху?
- А ничего. То есть вообще ничего. Пустыня.
- И стоило карабкаться так высоко?
- А кто бы тебе сказал, что там просто пустыня. Теперь все знают, и никто туда больше не полезет.
- Логично.

[Romakhov]

А ты во Вьетнаме был?

Вьетнам мирный

Получили приказ следовать во Вьетнам.
Раз получили, значит следуем.
- Курица не птица - Вьетнам не заграница. – Каждому встречному говорил начальник радиостанции.
Именно по этой причине восторга по поводу захода в иностранный порт большинство членов экипажа не испытывало. Смотреть там нечего, покупать тем более, уж очень там всё дорого. Единственно, что привлекало наших, посещавших эту страну, это огромный выбор книг на русском языке, пробковые колониальные шапки и большие керамические вазы. У нас в то время и хорошие книги были в дефиците.
Причину захода в бухту Кам-Рань нам не говорили.
Точка якорной стоянки была в двух-трех кабельтовых от берега. Почти сразу к борту подошёл рейдовый буксир, на котором капитанил мой знакомый по Владивостоку.
- Иван! Привет!
- О! Кого я вижу! Наконец-то ты стал моряком.
- А кем же, по-твоему, я был до этого?
- Заливняком.
- Ну, ты вот так, запросто, можешь унизить и оскорбить хорошего человека. Не стыдно?
- Рад видеть. Пойдем, посидим у тебя, меня уже воротит от всего этого, что вокруг. Я тут уже скоро как год торчу.
Скажу сразу, что в Кам-Рани я был, но, если быть честным до конца, то на самом деле я там и не был. Просто наше судно простояло трое суток на рейде, и мы, ни разу не попав на берег, ушли во Владивосток. Всё, что я вам тут рассказываю, это истории, которые наслушался от своих друзей на рейде той же Кам-Рани и во Владивостоке.

- Да что там делать? – Удивился Иван. - Что там смотреть. Ты хоть знаешь, зачем вас сюда загнали? – И убедившись, что я действительно не в курсе, продолжил.
- Три трупа надо в Союз доставить.
- Какие трупы, ты сдурел?
- Да наши военные моряки - срочники. Двоих вьетнамы отравили. У парня день рождения был, купил пузырь местной самогонки, по черёпочке дерябнули и кегли в угол. Третий купаться пошел, а когда плавал, кто-то за ноги под воду утащил. Труп нашли под водой, но синяки на шее и руках вызывают подозрения в том, что не добровольно он утоп и не случайно. Вот тах-то вот.
Убедившись, что рассказ произвел на меня впечатление, продолжил.
- Тут стрельба каждый день. Постоянно кого-нибудь убивают, ну не наших, конечно, им своих хватает, но всё равно страшновато. Сидим на пароходах, стараемся лишний раз никуда не ходить. В начале на пляж ходили купаться, в волейбол играли. Нас охраняли два автоматчика. Идем на пляж, один впереди, другой сзади. Загорать ложимся, один слева, другой справа. В волейбол играть начинаем, так они автоматы в кусты и с нами играют.
- А на фига они вообще нужны?
- Расскажу. Тут, в районе Кам-Рани, при америкосах, была школа подводных диверсантов. Наготовили много, а потом, как известно, америкосы сбежали, а школьников распустили. Теперь эти недоучки, типа наших басмачей, или лесных братьев, по лесам шалят, народишко истребляют. Хорошо хоть в основном своих, хотя бывает и наши попадаются. Так вот, через пять минут игры в волейбол из кустов кто-то шарахнул очередью над нашими головами, так эти охранники до сих пор заикаются. Да собственно и мы тоже чуть не обгадились.
- Никто из знакомых не пострадал?
- Типун тебе на одно место. Да тут и без басмачей стрельбы и трупов хватает. Вон там, за ангаром поле, прямо по серединке колышки вбиты через все поле.
- Зачем?
- Ну, вроде какой-то границы, может там зона какая, не знаю. Так вот. С одной стороны границы ходит солдат с автоматом и с другой. Один зазевался и переступил через границу, а второй ни секунды не засомневавшись, застрелил его.
- Да ну, что они тут идиоты что ли?
- Возили нас на экскурсию. На десять нас, двое их с автоматами. Они нам объяснили, что если кто из нас пострадает, их расстреляют. Это на госуровне такая обстановочка. Вот тах-то вот.
- Пойдем, курнем, душно что-то совсем. Что-то стал я уставать от этой влажности и духоты. Кондишен не работает. Скорее бы домой.
- Объясняю сразу. До берега далеко, но для винтовки с оптикой не очень.
- Да брось ты нагнетать.
- Брось, не брось, а курить будем с противоположного от берега борта.
- Эти вьетнамы вообще оборзели. Достал ракушку из воды, плати пять донгов, вытащил кусок коралла, опять пять донгов. А в ремонте нам платят в сутки семь донгов. Один кг помидоров или один кг огурцов, хорошо хоть с собой консервы привезли, сдохнуть можно.
Дымили молча, пока на дороге, проходящей вдоль береговой черты, не раздался взрыв.
- Вон там, у взорванного танка что то рвануло, наверно сапёры.
- Ща ты скажешь, что тут взрывается что-нибудь каждый день.
- Напрасно иронизируете молодой человек.

Не смотря на духоту и влажность, качественно разведенный спирт пошел хорошо. Закуски было полно, как-никак рефрижераторный транспорт, продукты возим.
- Тут Геша Шаповаленко был, с ремонта на «Капарче» возвращались, вот тоже понарассказывал. Шестнадцать месяцев стояли Хошимине.
- Что? Шестнадцать месяцев в ремонте?
- Угу.
- Одуреть.
- Так и было. Семь донгов в крошки Так он стройный стал как кипарис. Основное занятие всего экипажа на протяжении 16 месяцев ремонта, это следить, чтобы желтолицые братья чего не стащили. Дело в том, что вьетнамы судоремонтом свои долги перед Союзом гасили. Якобы они наших там ремонтируют, а на самом деле наши всё сами делают. Так эти собаки сперли всё, что смогли уже в первый месяц ремонта. Всю краску, весь инструмент, даже обшивку корпуса, которую успели снять с борта, вместе с металлическими листами для новой обшивки, которые привезли с собой. Так и стоял пароход как скелет почти год. На глазах у Геши двух шлюшек, утром сошедших с польского сухогруза, расстреляли тут же у трапа. А девкам жрать нечего было, за тушенку со сгущенкой ночь отработали. С одной джонки, это их лодки так называются, помои неудачно выкинула баба за борт, попала в соседнюю, так выскочил мужик с автоматом и очередью в голову призвал к порядку нерадивую кухарку. Начальником оказался, обиделся видимо.
- Да. Интересная обстановочка.
- Ну, давай, ещё по рюмашке. Хоть душу отведу, тут и поговорить не с кем.
- Ну, вздрогнем.
Вздрагивали ещё неоднократно. Буксир отошел от борта часов через пять.

Рано-рано утром, часов в пять-шесть, что-то понесло меня на палубу, не спалось. Естественно закурил и стал любоваться просыпающимся миром. Солнце, ещё не появившееся из-за остроконечных гор, осветило небосвод всеми цветами радуги. Единственное облако, висевшее над одной из вершин, напоминало светящееся НЛО. Штиль полнейший. Море как зеркало, поверхность которого изредка тревожится редкими морскими обитателями.
Откуда-то издалека появился, сначала едва уловимый, потом нарастающий и, в конце концов, заполнивший всё пространство, гул сотен двигателей. Со всех сторон, из всех щелей стали появляться с фонариками на мачтах маленькие лодки-джонки, которые устремились на выход из гавани. То, что их было несколько сотен, это точно, но подозреваю, что могло быть и тысячи. Все кормчие на этих лодках были одеты в военную форму. Серьезные ребята, взгляды устремлены вперёд, на нас не обращали никакого внимания. Это северные вьетнамцы, освободившие южных братьев от тлетворного влияния американцев, устремились за пропитанием. Так у них решалась, наверно временно, проблема с питанием. Это было в пятницу и за выходные нужно было наловить рыбы на неделю. Вот потому-то и серьезны были их лики, в мыслях предстоящая рыбалка. А, судя по случаю с неудачно выброшенным мусором, конкуренция должна была быть жесткой.
В воскресенье весь рой возвращался обратно, а может и не весь, кто их там пересчитывал.


Почти о спорте.


Как только судно поставили в док и начали срезать обшивку корпуса, экипаж поселили в гостиницу, находящуюся в километре от верфи. Всё бы ничего, да вот только кормежка за свой счет. А денег платили очень мало. Неизвестно кто там, в Союзе рассчитывал сумму на питание, но во Вьетнаме этих денег едва хватало лишь на легкий обед. Кто поопытнее, взял с собой консервы. А вот непрактичная молодежь как всегда думала о чем угодно, только не о питании.
Со временем были осмотрены все ближайшие достопримечательности, посещены все магазины и рынки Хошимина. Стало скучно. А что делает нормальный российский мужик, когда ему скучно? Правильно. Пьёт. Что выпить и где достать то, что можно выпить, проблем не было, этого добра во Вьетнаме, так же как и в любой другой не мусульманской стране, хватало. И по возникновению мысли о том, что уже пора, Игорь, сразу, как только народу собралось больше двух, озвучил её.
- А не послать ли нам гонца…
- За спиртным во се конца!. – Хором с радостью продолжили Андрей и Саша.
Три механика и рефмашинист жили в одном номере. Механики были приблизительно одного возраста, реф был значительно старше остальных, поэтому для гонца он не подходил. К тому же он спал и на предложение никак не отреагировал.
Игорь небольшого роста, спортивного телосложения с монголоидными чертами лица и вполне мог бы сойти за вьетнамского аборигена, если бы не светлые волосы. С детства увлекался всякого рода боевыми искусствами. Карате, в то время, было запрещено, поэтому тренировался по каким-то книгам и чему он там учился, похоже, сам не знал и как этот вид борьбы назывался можно было только догадываться, да и на кой чёрт это надо было знать. Главное удар отработать.
Андрей был под два метра ростом, ширина плеч производила такое впечатление, будто перед тобой два человека в одной рубашке, машина машиной. Отрастивший за время перехода во Вьетнам небольшую кудрявую русую бородку, он стал похож на былинного русского богатыря. Добрейшей, надо сказать, души человек.
Саша был хоть и высоким парнем, атлетическим телосложением не отличался, спортивных достижений не имел, но парень был весёлый и компанейский.
Внимательно посмотрев друг на друга, решили идти втроём.
- Я знаю, около рынка есть забегаловка, там был огромный выбор.
- А на вынос дают?
- Дадут, нам всё дадут, мы им войну выиграть помогли, нам можно всё.
Сразу за гостиницей, в сквере, обратили внимание на статую. Бетонный вьетнамец в натуральную величину, покрашенный ослепительно белой краской, собирался куда-то бросить такого же цвета мяч.
- Кажется, метит нам в окно.
- Не, ща подбросит и головой забьет мяч на крышу.
- Тётки с веслом не хватает, у них это не актуально. Пошли скорее, никогда этот мяч никуда не полетит, тем более головой он вряд ли его ударит, а магазин могут закрыть. – Торопил всех Саша.
- Не магазин, а столовка, ну типа того.
Столовка, или типа того, была переполнена. Дым стоял такой, что было невозможно различить, кто там сидит за столами. Галдёж и крики прекратились сразу же после нашего появления на пороге. Бросилось в глаза отсутствие привычной для Вьетнама одежды цвета хаки.
- Южане. Эти нас не очень любят. – Тихо пробормотал Саша.
- Ты смотри, выбор-то! Даже « Столичная» есть. Хау мач из ит? -Показывая на бутылку с родной этикеткой спросил Игорь.
- Сто. - По-русски с улыбкой сказал маленький мужичек, едва видимый из-за прилавка.
- Сто, это что или стоит она сто? – Саша стоял за спиной Игоря и, поглядывая на бармена, не забывал контролировать остальных посетителей
- Там написано, что она стоит сто донгов. Не, что-то надо подешевле, денег мало.
- Семьдесят донгов, - сказал мужичёк и поставил на прилавок квадратную поллитровку с каким-то предметом плавающим внутри.
- Семьдесят донгов. Так это ж неделю не жрать! – Три дня без еды для Андрея катастрофа.
- Одному - неделю, а на троих два дня. Что-нибудь придумаем, не дрейфь.
- А чё там внутри? Червяк какой-то. Или змея.
- Корешок какой-то, но уж больно на червяка смахивает. Что-то мне уже расхотелось пить. Пошли, ну его на фиг.
Повернувшись к двери, уперлись в огромного вьетнамца преградившего путь к выходу. Что он говорил, было неясно, но из сказанного поняли несколько слов, что-то о спорте, олимпи геймсе и дринке.
- Олимпии геймс по дриньку. Проиграл, покупать эту бутылку для победитель. А это за счет заведения. – Бармен поставил на стол огромную зеленого цвета квадратную бутылку с чёрной этикеткой, на которой хитро скалил зубы Весёлый Роджер.
Вьетнамец, вызвавший Андрюху на «бой», смотрел на него так, будто хотел укусить.
- Да ладно быковать. – С улыбкой сказал ему Андрей, и повернувшись к Саше:
- Санек, глянь, что там за бурда в бутылке.
- Андрюха, соглашайся, это джин, он ёлкой пахнет и всего тридцать градусов.
- Окей! – На весь зал закричал Игорь и, хитро скосив глаза на хозяина забегаловки, сказал:
- Победителю бутылка и что-нибудь закусить, всем троим.
Понял мужичёк с ноготок сказанное или нет, но через секунду на прилавке стояли две рюмки.
- Не. Маловато будет, тут грамм по тридцать, чё мараться-то. - Андрей Снисходительно взглянул на соперника.
Соперник был мужик не маленький, точнее сказать, огромен в ширину и пузом пошире нашего, но, тем не менее, по сравнению с Андреем, казался мелковат. Зато среди аборигенов он был гигантом. Появление стограммовых рюмок, практически стаканов, его, кажется, нисколько не смутило.
- Ну, хоть напьюсь на шару. Дай закурить. – С азартом произнес Андрей и опрокинул в себя первый стакан. Вьетнамец выпил несколькими глотками.
В зале поднялся шум, все стали галдеть, шуршать деньгами.
- Они что, ставки ставят? Как на скачках? Ну, дают.
Тут же к Игорю подошел мрачный одноглазый тип с пачкой денег в руке и что-то сказал.
- Не, я на людей не ставлю, у нас не принято. – Отвернулся Игорь.
Когда появилась вторая бутылка, такого же размера, Андрюха только во вкус вошел, но на лице появилась бледность, а соперник наоборот, покраснел как рак.
- Как бы не сломался Андрюха. Натощак всё-таки.
Где-то на середине второй бутылки соперники взялись за стоящие на столе стаканы. Андрей в очередной раз зашвырнул содержимое стакана себе в желудок и потянулся к сигарете, а вот вьетнамец не шевельнулся. Вокруг поднялся галдеж, но вьетнамец, вытаращив красные глаза, продолжал задумчиво смотреть куда-то сквозь Андрюху и не шевелился.
Кто-то из толпы ткнул его в плечо. Вьетнамец, как был со стаканом в руке, так и не закрывая глаз, повалился на пол.
- Помер, что ли? – Не на шутку перепугался Александр.
Толпа со смехом начала делить ставки, после чего взяли здоровяка за руки и за ноги и поволокли на улицу. Следом за ними выбежала женщина с двумя наполненными водой вёдрами. Через некоторое время все, кроме проигравшего, вернулись обратно. Почти каждый из бывших в зале, по очереди, подходил к победителю, обязательно хлопал его по плечу и что-то восторженно говорил. А сам победитель умиленно улыбаясь смотрел на уплетающих жаренную рыбу с рисом товарищей.
- Наливай! – Скомандовал сам себе Игорь. – Попробуем этой червяковки вьетнамской.
Чокнулись, выдохнули, залпом выпили и молча уставились друг на друга. Сначала оба побагровели, потом у обоих из глаз потекли слёзы, через некоторое время, со скрипом выдавив из себя воздух, с трудом вздохнули и хором сказали:
- Ни хрена себе водочка.
- Давай по второй, что-то я не разобрал.
Второй стакан пошел легче, но без слёз не обошлось. Закурили и через пять минут оба, один опустивши голову на руки, а второй просто уронив голову на грудь, заснули.
- Эй! Вы чё? Мужики! Мы же за границей! А вдруг повяжут, как же я вас дотащу?
Но мужикам было, как говориться, параллельно, ну, или перпендикулярно, то есть им было абсолютно безразлично, как их будет Андрюха транспортировать до гостиницы и будет ли он это делать вообще.
- Килограмм сто двадцать будет. Дотащу.
Забрав с собой оставшиеся сто грамм червяковки, взвалив обоих приятелей на плечи, с трудом протиснувшись в открытую дверь, настоящий русский богатырь Андрюха пошел в гостиницу. Рядом с тропинкой, прислонившись к дереву, сидел совершенно мокрый соперник по дриньку и, тупо глядя куда-то в темноту, со стоном мотал головой из стороны в сторону.
- Пока! Слабак!
Дотащив друзей до бетонного спортсмена с мячом в руках, Андрюха решил отдохнуть. Гостиница рядом, можно расслабиться. Только он положил свою ношу на траву, как Игорь, неожиданно вскочив на ноги, стал в боксёрскую стойку, ошалело огляделся и, ни секунды не раздумывая, в невероятном прыжке, издав какой-то кошачий визг, ударил статую ногой прямо по затылку. Удар получился отменный. Голова отломилась и, упав на мяч, который был в её руках, вместе с ним покатилась к бездыханному Саше.
Удар мяча по темечку привел Сашу в сознание. Привстав, он долго и внимательно изучал обстановку. Посмотрел на мяч, потом на бетонную голову, у которой при падении откололся нос, потом снова на мяч, потом на безголового спортсмена, и начал смеяться. Держась обеими руками за живот, снова повалился на траву. Он бился в конвульсиях, слезы текли ручьем. Ребята не на шутку встревожились.
- Саня! Ты чё? Ты, давай, это, прекращай. Услышать могут. Посадят же за хулиганку.
Неожиданно трезвую мысль высказал Игорь:
- Тащим его в номер, а то действительно повяжут.
Но никаких действий не предпринял, подняв с земли каменный мяч, стоял и смотрел на Андрея.

Опустив тело приятеля на койку, Андрей, тяжело вздохнув, произнес:
- Что-то я сегодня устал.
- Где были? Что это с ним? – Спросил проснувшийся от шума реф.
- На, попробуй местной огненной водицы.
- Ого! Семьдесят градусов. – Вылил содержимое в стоящий на тумбочке граненный стакан, понюхал и все сто грамм проглотил одним глотком. Сморщился, через пару секунд побагровел, ещё через пару секунд потекли слёзы, с трудом выдохнул, потом с трудом вдохнул и, посмотрев на Сашу, сказал:
- Понятно.
- Что-то я устал. - Повторил Андрей и, медленно опустив голову на подушку, сразу захрапел.
Игорь, закатив мяч под кровать, тоже не раздеваясь, прилег и мгновенно заснул.
- Скучно с вами ребята. – Сказал реф и закрыл глаза.

- Встать! – Как выстрел разорвал тишину чей-то голос.
У открытой двери стоял вьетнамский офицер, старик-вахтер, дежуривший в гостинице вечером и три солдата с автоматами.
Мгновенно проснувшись, вскочили на ноги и, с недоумением, смотрели на офицера.
- Вы, что, ребята, охренели? - Неожиданно для всех, на чистейшем русском языке, прокричал он прямо в лицо рефу. – Вас же за вандализм судить будут. Штраф и депортация. О вашем варварском глумлении над произведением социалистического искусства я буду докладывать в советское представительство. А пока вы все под арестом. Только туалет, кухня и обратно, и только в сопровождении конвоя. – Кричал он уже прямо в лицо рефмотористу.
- А я-то тут причём?
- Все тут причём! – Не унимался офицер.
Саша некоторое время с недоумением смотрел на кричавшего, потом на друзей. По его взгляду было видно, что возвращение в реальный мир произошло ещё не полностью. Посмотрев на Игоря, увидел, что тот ногой пытается затолкать выкатившийся из-под кровати мяч. И тут случилось непредвиденное. Саша, сложившись вдвое, повалился на кровать и снова захохотал, забившись в конвульсиях. Поначалу оторопевший офицер, крикнув что-то солдатам на своем языке, резко повернулся и ушел. Солдаты, повесив автоматы на плечо, тоже начав смеяться, вышли в коридор и закрыли за собой дверь.
- Ты чего? – Осторожно тронув Сашу за плечо, спросил Андрей.
Немного успокоившись, и вытирая слёзы, Саша с трудом произнёс:
- Он всё-таки попробовал головой мяч на крышу… - И снова забился в конвульсиях. – Представляете? Он подбросил себе на голову, а мяч каменный, вот башка и отлетела. – И снова смех сквозь слёзы.
Теперь уже смеялись все
- Да. Больше я ихнюю бурду пить не буду и вам не рекомендую. – Успокоившись, сказал Андрей.

Настроение было угроблено размышлениями о последствиях «весело» проведенного вечера. Все молчали. Некоторое время даже спали и, только к вечеру, Андрей разразился монологом:
- Конечно, посадить-то не посадят, а вот дома мало не покажется. Будет полна попа огурцов. Во-первых, попрут из комсомола, во-вторых, закроют визу, потом уволят. И что я, по-вашему, должен буду дальше делать. Ехать в свою Пупырловку? Я всю жизнь мечтал о море, что я в своей сибирской деревне делать буду?
Ответа не последовало. Игорь чувствовал себя особо виноватым, но отчаяния на его лице не наблюдалось. О чем-то он напряженно думал.
До вечера ничего больше не произошло. Поев, что было, а был только чай с галетами и по куску белого хлеба, улеглись спать. Игорь курил на балконе, глядя на валявшуюся у постамента с отбитым носом голову статуи.
Утром, часов в девять, проснулись от громкого смеха, доносившегося с улицы.
Все подскочили к окну. Внизу, около статуи, стояли два солидных, хорошо одетых мужчины и безудержно сеялись. Вчерашний офицер стоял около статуи, которую внимательно рассматривал с удивлением на лице и явно к чему-то принюхивался.
Недоумение было и на лицах смотрящих со второго этажа. Статуя изображала рыбака, хвастающего своим уловом. Голова с желтоватым носом была на месте.
- Я его убил, я его и породил. Самый лучший клей в мире – эпоксидная смола. – Улыбаясь во весь рот, садясь на кровать, сказал Игорь. - Мяч никак не приклеивался, там лопата валялась, я его рядом и закопал.
- А нос?
- Нос крайне ненадёжен. Я его из хлеба слепил, потом его и ладошки закрасил зубной пастой.
- Так это до первого дождя.
- Ничего, если арест снимут, на судне возьму белую краску и всё будет окей.
Представители посольства в номер даже не поднялись. Сразу ушли куда-то с офицером, который, как впоследствии выяснилось, учился у нас в стране и всю вьетнамскую войну прошел с плечом к плечу нашими военными. Через пять минут солдаты, стоявшие в коридоре, незаметно исчезли.


Джапан

Как я уже говорил, во Вьетнаме, только освободившегося от капиталистического ига и с продуктами были проблемы и с товарами народного потребления. Но кое-что купить было можно.
Боцман, Сергей Петрович Чёрный, шесть месяцев копил деньги и, где-то на рынке, наконец-то, исполнил свою мечту – купил японские часы «Сейко».
- Джапан. – Каждый раз, с ударением на последнем слоге, с гордостью и почти с нежностью повторял он, показывая часы. – Джапан, это вам не где-нибудь. Нашим до таких как до луны.
- Между прочим, наши часы тоже ценятся и считаются хорошими и надёжными.
- Очень даже может быть, но те, о которых ты говоришь, почему-то на территории Союза не продают. А Джапан, он и в Африке Джапан.
Несколько дней Сергей Петрович разбирался с назначением четырёх кнопок. По сравнению с нашими, с одной крутилочкой, эти часы казались ему чем-то чуть ли не из области космического приборостроения. Инструкция была на японском, а может и на вьетнамском, что, собственно, не имело никакого значения. Разобравшись с очередной функцией, боцман обязательно с кем-нибудь делился своим открытием.
- Ух ты! Вот это да! Петрович, а ты знаешь, что в твоих часах можно даже в воду нырять. - Рассматривая часы, сказал всезнающий матрос Волков. Он минут пятнадцать изучал надписи на тыльной стороне часов. Мог бы и дольше, лишь бы не работать.
- На глубину 50 метров и противоударные. – Подытожил он.
- О как!
- Ну, это конечно брехня, и козе понятно, что это реклама.
- Да они такие бабки стоят, я за них отдал полугодовую зарплату, какая реклама.
- Уверен? Ну, хряпни их об палубу.
- Иди ты. Свои хряпай.
- Пожалуйста. – Ни секунды не сомневаясь Волков, снял свои часы с руки и с высоты около метра бросил на металлическую палубу.
- Ну.
- Идут. Не какая-то там Япония. Наши. – Пытаясь застегнуть ремешок, чуть не уронив часы Волков, случайно ткнул боцмана в локоть. «Сейко», вылетев из рук обалдевшего Петровича, стукнувшись о крышку люка, покатились по палубе и остановились, стукнувшись о кнехт.
- Ух. – Хором выдохнули оба.
- Если бы не кнехт, укатились бы в шпигат и за борт смайнались.
- Купил бы мне новые.
- Да я, что, специально что ли?
- А мне плевать, нефиг тут дергаться. – Приложив часы к уху, пытался определить состояние механизма боцман. – Надо же, стрелки бегут, а тиканья не слышно.
- Вот и испытали на противоударность. Ты боцман не ссы, такие часы мы кидали со второго этажа на асфальт, и ничего, даже не поцарапались. – Зачем-то соврал Волков. Выражение лица Петровича изменилось и он, неожиданно даже для самого себя, подбросил часы метра на два вверх. Упали часы на металлическую палубу стеклом вниз.
- Ну?
- Идут.
- Дай. – Выхватив часы из рук боцмана, Волков побежал на верхний мостик.
Четыре метра тоже не отразились на ходовых качествах чудо часов.
- Идут. А ты оттуда вверх брось. – Кажется, боцман вошел в азарт. Кидая часы обратно Волкову, крикнул:
- Ты только мимо парохода не брось, утопнут.
- Идут?
- Да. - Даже какая-то разочарованность послышалась в голосе боцмана.
На палубе собралось с десяток зрителей. Начальник радиостанции держал в руках электрочайник, который отремонтировал по просьбе капитана. Чайник, для контрольно испытания был наполнен водой.
- А давай в воду опустим.
- Идут. – Вынимая часы из чайника, и приложив их к уху, с удивлением и счастьем на лице пробормотал начальник радиостанции.
- А если в кипяток? Наверняка сдохнут.
- Идут. – Вытащил боцман часы за привязанную веревочку из ещё кипящей воды.
- Я щас. – Крикнул начальник рации и куда-то убежал.
- Может на мачту залезть и оттуда кинуть?
Все, посмотрев на мачту, одновременно повернулись, глядя на портовый кран, стоящий на причале.
- Метров двадцать от палубы будет.
- Не, не дам.
Из двери выскочил запыхавшийся начальник радиостанции.
- Вот, двести грамм, думаю хватит.
В баночке плескался чуть мутноватый, пахнущий резиной технический спирт.
- Спирт он всепроникающий, думаю, что японская техника против нашего спирта не устоит. Минут десять продержать надо. А если затекут, то просто просушить можно. – Послышался голос капитана.
На палубе собрался уже весь экипаж.

- Идут, им на твой спирт ….
- А какая тут глубина?
Народ уже забыл, что часики были недешевые, похоже, и хозяин увлекся не меньше их. Притащили веревку, прикрепили к ней железную скобу, для тяжести и надёжно привязали часы.
- Опускай, скомандовал боцман.
- Кто бы мог подумать, аж семь метров, вот это речка.
- Говорят, что на середине глубина метров двадцать. Что-то не верится.
Часы достали минут через двадцать, ровно столько времени длился неспешный перекур с разговорами о качестве японских товаров.
Вечерело. Огромное, желто-красное вьетнамское солнце, уходило спать куда-то в горы на запад от столицы.
- Идут.
- Давай на середину бросим. – Предложил до сих пор не проявлявший активности Волков.
Такое дело Сергей Петрович никому не доверить не мог. Раскрутив над головой, закинул часы как можно дальше, в сторону середины реки.
- Пусть там до утра полежат. – Поверяя надежность крепления линя к крышке трюма, закуривая, произнес боцман.

Утром, сразу после подъёма, боцман поспешил на палубу. Там его уже ждали трое из вчерашних зрителей.
- Давай, Петрович, ну, сколько тебя ждать. Вытаскивай. – Больше всех суетился Волков.
Метров десять линя вышли из воды без проблем. А потом случилось непредвиденное. Зацеп. Сколько боцман не старался, как только не изощрялся, вытащить часы не удалось.
- Давай вдвоём потянем.
- Я сам! – Мгновенно взбесился боцман.
Рывок и…. обрыв. Конец верёвки показался из воды без скобы и часов.
- Блин! Где этот козёл?
Дальше было произнесено то, что писать не положено, то, что обычно произносит разгневанный боцман на любом судне и флоте. Ранним южным летним утром на весь просыпающийся Хошимин минут пять гремела длиннющая тирада, в которой редко, но всё же попадались, не матерные слова.
А этот козёл, который Волков, сразу понял, что во всем виноват будет именно он и поэтому, задолго до финального монолога Сергея Петровича, потихоньку ретировался.


Швартовые

В изнеможении боцман присел на кнехт. Рядом сидели и курили не менее уставшие матросы. Все были в недоумении. Вот уже практически целый рабочий день вчетвером пытались расходить, т.е. раскрутить вьюшку, на которой был намотан капроновый швартовый конец. Грели газовой горелкой, смазывали чем только могли, ни солярка, ни какие другие доступные советскому моряку средства, не помогали.
- Вот гадость какая! – Пнул Петрович ногой злосчастное приспособление. - И не разбирается. Что за конструкция такая?
- Надо так трос смотать, пересучивая в ручную, а вьюшку срезать газорезкой и чёрт с ней, она только ходить по баку мешает. – Подал голос Волков.
- Ну, понятно. Тебе лучше сломать, чем отремонтировать. – Вместо боцмана произнёс матрос Семенчук.
Ему почему-то по прежнему было неловко перед Петровичем за утерянные часы, он тоже присутствовал среди группы испытателей, хотя активничал по этому поводу меньше всех. Серёга Семенчук видел, что любое слово, сказанное Волковым, вызывало у боцмана бешенство, но тот сдерживал себя, а сдерживать гнев для здоровья значительно хуже, чем выплеснуть на объект ненависти. Сердце сильно подсаживается. Грузный, почти квадратный Петрович чем-то напоминал его отца, наверно, поэтому и испытывал Сергей к боцману почти сыновьи чувства.
- Надо ещё раз ветошью обмотать, солярочкой смочить, может, к утру, и откиснет. Утром и провернем. А? Петрович? – Разглядывая противоположный берег, спросил Сергей.
- Может быть, и провернём, а может, и нет. – Процедил сквозь зубы боцман и, вставая, не глядя в сторону матросов, начал собирать инструмент. Он, конечно же, мог приказать матросам убрать всё с палубы, но, понимая, что его ненависть к Волкову видна и не вооруженным глазом, чего-то постеснялся, да и подумать надо, что-то решать.
- Та ну его, этот трос. Надоело. Жрать уже хочется. – Кинув окурок в воду, зевнув, потянулся Волков. – Хорош! Баста!
- В общем так! Утро вечера… сами знаете. На сегодня хватит. Пошли к ужину готовиться. – Неожиданно для самого себя согласился боцман. Хотя такого понятия как рабочий день для него давно уже не существовало, с работой быстрее время летело.

По судну дежурил Гена Шаповаленко. К ночной вахте он подготовился хорошо, успел поспать часика три. После ужина народ долго не расходился. В коридоре работал кондиционер и поэтому в столовой, в отличие от кают и даже верхней палубы, не смотря на тяжелый запах уже ненавистных макарон с тушенкой, сидеть было приятно.
Уже месяц как судно вывели из дока и поставили к причалу. Всё ближе казалась дорога домой. Поэтому и разговоры, в основном, были о доме, хотя, если начинали о чем-то говорить, продолжение могло быть о чём угодно. И в этот раз начав о «доме», перешли на всевозможные истории из жизни про себя, про друзей. Главное, что был повод ещё посидеть потому, что после ужина все расползутся по каютам, кто спать, кто читать и снова начнет заедать скука. За восемь месяцев ремонта всё порядком поднадоело, даже рассказывать друг другу было уже нечего. А вот сегодня что-то всех понесло, опять про вьетнамскую войну, про диверсантов и восточные единоборства.
Народ начал потихоньку расходиться. Последнее предложение, как потом оказалось, очень не к стати произнесенное знатоком этих самых восточных боевых искусств, третьим механиком Игорем Корнеевым, было сказано уже на ходу.
- Ножи свои, а они у них огромные как сабли, они кидают метров на пятнадцать, да так, что попадают в медную монету, перерубая её на две части. Сам видел.

На палубу Гена пошел не только как вахтенный помощник проверить швартовые и проконтролировать вахтенного матроса, просто он выспался, а с матросом можно было ещё поболтать хотя бы по той причине, что тому деваться некуда. Помня начало ремонта, когда в первые дни было украдено всё, что плохо, или, по мнению вьетнамцев, хорошо лежало, надо постоянно быть на верхней палубе.
Но вахтенного матроса на палубе у трапа, где ему было положено находиться, не оказалось. На юте его тоже не было.
- Схожу-ка я на бак, что-то они сегодня там целый день ковырялись, может, ещё не закончили.
У шпиля стол человек в темной одежде и смотрел на быстро вращающуюся вьюшку, с которой за борт сматывался тот самый почти новый капроновый швартовый конец. Вращалась вьюшка беззвучно.
- Витя! Ты? – Не узнав, кто это там, в темноте, спросил Гена.
Человек в чёрном резко повернулся, это был вьетнамец, в руке у него был огромный как сабля нож. Рука с ножом начала медленно подниматься вверх.
Вспомнилось последнее предложение Игоря и представилось, как этот огромный блестящий кусок металла вонзается прямо в Гешино горло.
Так стояли оба в оцепенении, пока не кончилось вращение вьюшки. Одним ударом перерубив толстенный швартовый, вьетнамец прыгнул за борт. Всплеска воды не послышалось, вообще ничего слышно не было, но через секунду отчётливо зашлёпали по воде вёсла.
Сколько бы так, в полусогнутом состоянии с разведенными в стороны руками, простоял Гена неизвестно. К реальности его вернул весёлый голос появившегося матроса:
- Геннадий Иванович! Не меня ли там, в темноте ищете? А я тута. – Явно пребывая в хорошем настроении, вахтенный присел на скамейку и закурил.
- Где был?
- В сортире.
- Почему меня не предупредил? – Гена, ещё не оправившись от шока, не знал как себя в такой ситуации вести.
- А если у меня понос, что каждый раз вас вызывать?
- Получается, что надо бы. Иди, буди старпома.
- А что, что-то сперли? – Мгновенно сообразил тот.

Утром на баке собрался весь экипаж. Все, кроме Волкова. Он помнил про утро, которое вечера мудреней и по чьему предложению оставили работу на следующий день. Помнил это и боцман. Но он не мог определиться, что важнее, неожиданно отремонтированная вьюшка, или пропавший трос, радоваться или в очередной раз сказать Волкову, всё, что о нем он думает.
А на противоположном берегу реки, у самой воды, плясала толпа черноголовых детишек, а может и взрослых, кто их там издалека разберёт, если и вблизи не всегда возраст определишь. В руках, высоко над головой, выстроившись в ряд, они держали толстый ослепительно белый новый капроновый швартовый трос.

Грустная история

- Всё это фигня, вот у меня был случай… - выслушав историю электромеханика о происшествии в отпуске, закурив, откинулся в кресле четвертый механик.
- Почему это фигня? Ничего не фигня. И вообще, что за дурацкая привычка. Человек рассказывает, а ты это называешь фигнёй. – Возмутился я. Иногда, при плохом настроении у меня такое бывало.
- Ну и ладно, помолчу. – Обиделся Юра.
Все замолчали, в тишине курили несколько минут.
- Ну, что? Так молчать и будем? До вахты ещё два часа. Испортил настроение, сам теперь рассказывай.
В задымленной старпомовской каюте поместилось пять человек. Пили чай, курили.
Стоило кому-нибудь о чем-нибудь рассказать, и воспоминания остановить было трудно. Рассказывал один и тут же начинал другой, каждому было что вспомнить. Так бывало в начале каждого рейса, особенно при появлении в компании новых людей.
- Да как-то по заказу и не рассказывается. Хотя, могу и рассказать.
- Давай! – Оживился Юра.
Я призадумался. В душе возникло уже давно прошедшее чувство досады, возникающее при воспоминании о том случае.
- Ну, хорошо. Только история длинная и грустная про то, как я свой «Фиатик» продал.
- Давай без вступления.
Неожиданно я почувствовал, что настроения для разговоров пропало.
- Да нет, потом. И вообще, накурили вы тут, не продохнуть. Идите перед вахтой отдохните, да и мне поспать надо. Открыл иллюминатор, создав в каюте ураганной силы сквозняк, который за пару минут выдул из помещения весь дым вместе с поднадоевшими гостями. Не раздеваясь, прилёг на диван, и нахлынули воспоминания.

- Тебе твоя тачка не надоела? – Спросил меня Асхат. Давнишний приятель, с которым работали уже не первый год.
В то время, а это было в середине девяностых, я, завязав с морями, пытался заняться бизнесом. Дела шли с переменным успехом. Купил себе очередную машину Фиат «Темпра». Машинка нравилась, но хотелось чего-нибудь посолиднее. А тут конкретное предложение.
- У моего знакомого такой же драндулет, но только разбит в хлам. Кузов не подлежит ремонту, а двигун и подвеска практически новые. Хочет купить твою тачку.
Через день в офисе появился скромного вида худощавый парень.
- Валентин. – С приятной вежливой улыбкой представился и сел в кресло.
Через полчаса было договорено, что вместо денег оплата будет деловой доской. Это, после продажи доски, давало возможность получить за мою машину несколько большую суму. Я даже присмотрел себе другую машину представительского класса. Посидел в ней, как и положено, в таких случаях, понажимал педали, покрутил руль. Понравилась.
Получив на руки доверенность, документы на машину и оба комплекта ключей, Валентин пообещал расплатиться в течение десяти дней.
Ровно через две недели, выдержав для приличия лишних четыре дня, поехал к Валентину в офис узнать, почему и на какое время задержка.
- Валентин? Это какой? А такой худощавый, Базулев его фамилия. Так он уже дней десять как у нас не работает. Уволился и, кажется, совсем уехал из Мурманска.
- Как уехал? Вроде не собирался.
- Собирался. Уже полгода как каждый день об этом говорил.
На такси поехал по адресу, указанному в доверенности. Дверь открыла какая-то бабулька, которая подтвердила мои опасения.
- Так. Я не понял. Ребята, что за подстава? – Приехал я к бывшим коллегам.
Ребята только руки развели.

Года через полтора, я ехал по адресу, который был найден через знакомых ГеБешников и бывших ментов, в город Апатиты.
- Ты только не бей. – Взмолился Валентин, чуть ли не с порога. – Я расплачусь, ну ситуация была такая, дай только месяц, я всё отдам, ну не месяц, два мне хватит.
Рядом постоянно вертелась смазливая жена с ребёнком на руках. Её коротенький халатик постоянно распахивался, частично обнажая то маленькую упругую соблазнительную грудь, то кругленькие коленки. И ребенок, и симпатичная женщина своё дело сделали. Грубить и угрожать не хотелось.
Договорились, что через месяц он деньги сам привезёт. Сначала я хотел машину забрать, но по его словам она была где-то в Карелии.

Через два месяца, я понял, что дурак, он и в Африке дурак.
- А тут такие уже не живут. – Сказала мне пожилая женщина, оглядывая меня через дверную щель. – Уже с месяц как куда-то в Карелию жить уехали всей семь
- Да. Где-то я уже такое слышал.
- Что вы сказали?
- До свидания я сказал.

Пошло ещё два года. Дела в бизнесе пошли из рук вон плохо. Едва хватало на содержание семьи. И тут-то пришла весточка. Объявился мой Базулев в Петрозаводске. Строит свои гаражи дальше и катается на моем Фиате, как ни в чем не бывало. Ехать туда не позволяло отсутствие денег. Отчаявшись получить машину обратно, пошел к тем самым знакомым, порекомендовавших мне этого покупателя.
Поговорил, похамил, поматерился и с чувством некоторого облегчения ушел домой.

- Ну, зачем ты так? Что не мог как-нибудь по-хорошему. – Удивил меня ночной звонок и шамкающий голос Валентина.
- Не понял.
- А что тут понимать, подослал ублюдков, а теперь не понимаю.
- Всё равно не понял, ты о чем?
- Ну, как же. Приехали четверо с твоей доверенностью на машину. Стали бить, квартиру громить, жене зуб выбили, ребёнка перепугали.
- Валя, они, конечно же, мою мечту исполнили, но я тут не при чём и никому никакой доверенности не выписывал. Так, что? Машину забрали? И что сказали?
- Что говорили я передать не смогу, рядом приличные люди стоят, но смысл в том, что ты им должен.

Долго ждать не пришлось. Уже через два дня зазвонил телефон.
- Машина Фиат, номер 147 ваша?
- Моя. А кто это.
- Машина находится в Апатитах, мы её у Базулева забрали. С вас за услугу половину стоимости машины и можете забирать.
- Вы что? Сдурели? Это моя машина. Какие деньги? И кто вообще вас просил её забирать? И пол стоимости, это сколько?
- Ну, тыщи две баков хватит.
Неожиданный оборот дела меня немного взбесил и даже взбодрил.
Утром следующего дня я знал у кого машина, где она стоит и что мне делать. Но наша российская действительность сразу внесла коррективы в мои планы. В милиции заявление не приняли, в ГАИ долго сопротивлялись, то, обвиняя меня в мошенничестве, то, ссылаясь на занятость, пытались отправить меня за машиной самого.
- Вы же знаете где, у кого. Вот и езжайте.
- Так они мне и отдали. Мне что оружие с собой брать?
- Ну, если хотите получить срок, берите, а что, у вас оружие есть?
- Нет, но вы мне другого выхода не оставляете, там же бандюки.
- Ну ладно, пишите заявление и не забудьте указать подробности, о которых вы мне говорили.
В заявлении я указал адрес, где ночует моя машинка, маршруты, по которым она ежедневно курсирует, адрес фирмы, в которой работают угонщики, вымогающие у меня деньги.

Два долгих месяца я ждал из ГАИ известий. На мои звонки просили не мешать работать, мол, процесс идёт. Поняв, что этот процесс бесконечный я начал искать другие способы вызволения из неволи моей машины.

- У меня есть знакомый ГАИшник, - сказал работавший у меня Володя Курякин, - я с ним раньше в ментуре служил, надо сводить его в баньку и, думаю, дело сдвинется с места.
- Вот так просто, сводил в сауну, попоил пивом и все сразу разрешится?
- Ну не просто сводить и попить, но ещё и подарить ящичек бельгийского пива с нашего склада.
Сказано – сделано.
Через несколько дней звонок:
- Машина Фиат госномер Е 147 АВ ваша? Заявление на угон вы писали?
- Да.
- Стоит на штрафной площадке в городе Апатиты, забрать можно через местное отделение ГАИ. Но имейте в виду, час стоянки стоит двадцать пять рублей, а стоит она там уже сутки. И документы не забудьте.

- Я тебе вот что скажу, – с видом знатока учил меня жизни Володя, - Апатиты и Кировск, это самые криминальные города области. Там тебя просто зароют в сугробик, и никто искать не будет, потому, что машина твоя у бывших ментов была, а искать будут их кореша. У меня там есть знакомый, вместе в ментуре служили, он поможет.
- У тебя есть места, где корешей нет?
- Так вот. Я еду с тобой. Без меня тебе сложно будет, да и Витьку повидать. Я его после контузии не видел.
- А где его контузило?
- Это меня контузило. В Чечне, причём два раза.
- А ранения в пузо ты тоже в Чечне получил.
- Нет. Это мне один местный урка восемь раз ножом. Представляешь? Вонзает нож в живот и смотрит мне в глаза, как я угасаю.
- Да ну тебя, страсти какие-то рассказываешь.
Контузии и психологическая травма после ранения явно сказались на Володиной адекватности, поэтому удивлять он стал меня уже при встрече перед выездом в Апатиты.
В поезд он принес огромную сумку, в которой оказались бронежилет, помповое ружьё и сотня патронов заряженных картечью и жаканом, это пуля такая на кабана или медведя.
Видимо я выглядел сильно удивлённым. Вова без малейшего смущения пояснил:
- Лучше перебздеь, чем недобздеть.
Ехать сразу расхотелось, а вот Володя наоборот всю дорогу шутил и вообще был весел. Наверно боевую молодость вспомнил.

Нашли штрафплощадку рядом с вокзалом. То, что я так увидел, привело меня ещё в большее уныние. Все четыре колеса моей машины были порезаны. Через стекло виднелись прожженные дыры на сиденьях, залапанная грязными руками обшивка дверей, вырванные с корнем магнитола и колонки, да так вырваны, что во все стороны торчали клочья того, из чего она была выдрана. Ключей и документов на машину у сторожа не было.
Дело в том, что катался на машине бывший мент, а арестовывал машину его бывший коллега, нынешний мент. Поэтому они договорились, что тот, как закончит свои дела, сам отгонит Фиат на штрафплощадку. Что он и сделал, потом вытащил из неё всё, что смог, порезал колеса, закрыл машину, а ключи выкинул куда-то в заснеженный лес.

Дальше нас ждали сплошные сюрпризы.
Володин друг оказался в отпуске, поэтому помощи ждать было неоткуда. Документы на машину затерялись где-то по дороге от милиции до ГАИ. Кругом засада.
На мой вопрос как же быть начальник ГАИ порекомендовал:
- Документы найдём, а вот как открыть? Да запросто. Видели, как в кино линеечкой тыркают между стеклом и уплотнением? Попробуйте, должно получиться, а потом выдерните провода из замка зажигания и замыкайте по одному. Машина должна завестись.
- Это вообще ГАИ или я не туда попал?
- Идите молодой человек, не мешайте работать. Зайдите через пару дней. Документы должны найтись.
Пара дней растянулась на неделю. Сразу после первой выпитой бутылки водки Володя вошел в роль телохранителя. С его слов квартира, в которой нас приютил его бывший приятель, тоже когда-то служивший в милиции, или отсидевший срок не без помощи Володи, была под наблюдением бандитов, окна были постоянно зашторены, спали мы на полу под окнами, что бы в окно снайперы не достали. В магазин за очередной порцией спиртного выходили все вместе, постоянно подстраховывая друг друга и, чуть ли не перебежками передвигаясь по заснеженному городу, постоянно контролировали, не следит ли за нами кто-нибудь. То там, то тут появлялись подозрительные личности, от которых, по требованию Вовы, надо было обязательно где-нибудь прятаться.
Наконец-то эта шизофрения подошла к концу. Документы найдены, второй экземпляр ключа прислан из Петрозаводска через проводника на проходящем поезде. Колеса отремонтированы. Пора домой.
На заправке я заметил наглухо затонированную стоящую в стороне иномарку. Как только мы тронулись с места, эта машина, включив фары, двинулась следом за нами. Остановилась она и на остановке у автомагазина, где я, на всякий случай, купил для доливки тормозную жидкость.
Володе я ничего не говорил. Казалось, что он крепко заснул, развалившись на правом пассажирском кресле. Но, как только я сел за руль, он, не открывая глаз, прошептал:
- За нами хвост.
- Да вижу. Что делать?
- Давай на выход из города, а там решим.
- Может в городе переждём, тут спокойнее?
- Нет, там больше возможностей.
- Ты это о чём?
- Давай, жми. Стой! Надень бронежилет, а ружьё соберу. – Володя попытался надеть на меня бронник.
- Отстань, как можно в такой штуке рулить.
- Может быть, на дверь его как-нибудь приспособим или на спинку сиденья?
- Подожди, дай хоть из города выехать.

Уже после первого поворота тонированная иномарка куда-то исчезла, но не успел я об этом сказать, как сзади, на пустынной заснеженной дороге показался джип.
Я добавил газу, джип не отстает. С обеих сторон дороги непрерывной, слепящей глаза белизной, стеной, располагались метровой высоты сугробы.
- Может притормозить, если обгонит, увидим, кто там рулит.
- Если успеешь. Шмальнут из калаша и в сугроб зароют. Жми.
Я, на всякий случай, сбавил скорость. Джип тоже сбавил. Дога была извилистая и узкая, сплошняком покрыта утрамбованным снегом. Я попробовал ускорится. Резина на машине стояла летняя, поэтому здорово не погонять. Джип шел сзади метрах в пятидесяти как привязанный. На ближайшем посту ГАИ никого не оказалось.
- В общем, так. - Уверенным голосом распорядился Володя. - За поворотом резко тормози. Выскакивай из тачки и прыгай за сугроб влево. Я прыгаю вправо и начинаю палить.
- Да обожди ты, до питерской дороги осталось чуть-чуть, там народу полно и сразу пост ГАИ.
- Да им пофиг, где нас перестрелять. Давай, тормози. – Собрав ружье, Володя загнал в патронник шесть патронов с картечью.
Что-то не давало мне поступить так как он советовал и я решил дотянуть до трассы.
- Напрасно ты рискуешь, и меня подставляешь под пулю.
Как-то всё это было нереально, как-то всё по киношному. Я продолжал ехать с максимально возможной скоростью.
Наконец-то оживленная дорога. Свернув в сторону Мурманска, притормозил.
Джип, включив левый поворот, пошёл на обгон. Я, резко взяв вправо, свернул на обочину и остановился.
За рулем джипа сидел старый престарый дед лет этак семидесяти, рядом с ним сидела ухоженная улыбающаяся в нашу сторону седая старушка. Глядя в след удаляющейся машине, я увидел на ней иностранные номера.
Какое-то детское разочарование было на лице моего попутчика.
- Вова! Ты никогда не мечтал стать всемирно известным? Сегодня был шанс попасть во все мировые новости.

При более детальном рассмотрении машины выяснилось, вернее, подтвердилось то, что машину эксплуатировали на износ. Радиатор стоял от Жигулёнка, бампер весь на склейках и проволочках, подвеска грохотала так, что было трудно определить откуда грохот раздаётся, в салоне мерзко и ужасно скрипело и дребезжало всё, что должно и не должно было скрипеть и дребезжать. Восстанавливать эту тарахтелку не было ни средств, ни желания. Надо было продавать. Дал в газету объявление и стал ждать.

Прошел месяц.
Семья была в отпуске, отдыхала в деревне, поэтому я, после весело проведённого с друзьями вечера спал, несмотря на то, что был уже полдень.
Разбудил звонок в дверь. На пороге стоял хорошо одетый мужчина с печатью интеллекта на лице.
- Здравствуйте! - И удовлетворившись моим кивков головы в ответ продолжил. – Машина Фиат во дворе ваша?
- Угу. – Ответил я, подумав, что покупатель мог бы предварительно и позвонить.
- Работа сделана, платить надо.
- Не понял
- Ну, машину вам перегнали, вы её получили, теперь платите за услугу.
Сколько времени я простоял раскрыв рот и соображая, чтобы ответить, не знаю, но хорошо одетый молодой человек с печатью интеллекта на лице стоял и терпеливо ждал.
- Зайдите. – Неожиданно для себя пригласил я его домой.
Расположившись за столом, я предложил гостю чай, от которого он отказался. И правильно сделал. Чай кончился ещё позавчера, но суровый взгляд гостя немного потеплел.
Минут через двадцать, после того как я ему рассказал грустную историю продажи и возврата машины и резюмировал рассказ статьями из уголовного кодекса, которые нарушили добровольные изъятели моего имущества, мой гость превратился в обычного доброго человека. Показалось, что он даже смущен и страшно стесняется своего поступка.
- И если я ещё хоть раз услышу о каких-то там деньгах, я ни минуты не сомневаясь, напишу заяву в милицию, а причин для возбуждения дела достаточно, начиная от подделки документов, угона и вымогательства. Вы, сдается мне, человек образованный, наверно понимаете, о чём я говорю.
- Конечно, я вообще-то сам офицер милиции. Просто старые знакомые позвонили из Апатит и попросили узнать, когда они получат деньги.

Ни одного покупателя пока не объявилось. Подремонтировав подвеску, стал ездить на машине на работу.
У каждой машины в каждом дворе обычно своё место стоянки. Я, после долгого отсутствия, кое как всунулся около подъезда рядом с детской площадкой. Справа стоял такого же цвета, как и мой Фиат Вольво. Они даже чем-то были похожи, отчего мне почему-то было даже приятно.
В очередной раз, возвращаясь с работы, увидел, что моё место занято. Возле Вольво стояла совершенно чужая тоже тёмного цвета машина.
Повозмущавшись, поставил машину под окнами дома. Этого я не любил, так как в этом месте запросто можно было заполучить на крышу какой-нибудь огрызок или не потушенный окурок.
Утром, выйдя во двор, увидел группу о что-то громко обсуждавших мужиков. В стороне, около огромного чёрного пятна на снегу стоял мой давнишний знакомый, стармех с буксира Саша Маликов.
- Саня, привет! Что за базар, ты откуда тут у меня во дворе в такую рань?
- О! Слава! Привет! Ты тут живёшь?
- Да.
- Ну и дворик у вас. Снял тут квартиру, вчера пригнал свою машину, поставил на чьё-то место, а ночью подпалили задний подфарник и бампер.
У меня аж похолодело внутри.
- Саша, это моё место и я ничего не поджигал. Разве не видишь, что сгорела рядом стоящая машина? Да. Уж очень она была похожа на мою. Спасибо тебе старина.
- Не понял.

Машину я кое-как продал. Составили у нотариуса договор купли-продажи, и уехал мой многострадальный Фиатик, моргнув на прощание красными огоньками, в неизвестном направлении. Практически отдал даром, но и тому был рад.

- Вчеслав! Это Евгений! Ну, тот, который машину у вас купил.
- Что-то случилось?
- Я вчера с женой поехал покататься за город, так при первой же проверке меня в наручники одели. Вы что заяву на угон написали? Почему? Я же с вами расплатился.
- Да нет. Это я год назад писал, тогда она действительно в угоне была.
- Вам надо сходить в ГАИ и написать заявление об отказе от заявления на угон.
- Да? Очень интересно. Хорошо, сегодня же схожу.

Прошла неделя. Снова звонок по телефону.
- Вячеслав! Это опять Евгений. Вы в ГАИ сходили? Меня снова арестовали, там надо ещё какую-то бумагу написать, типа того, что вы машину получили, претензий к ГАИ нет. Вам что, сразу не сказали?
- Нет, все, что сказали, я сделал. Сегодня же схожу.

Прошла неделя. Звонок по телефону.
- Вячеслав? Ну, ты достал со своим Фиатом. Меня опять повязали, а машину забрали на штрафстоянку.
- За что?
- Номер двигателя не совпадает с номером в техпаспорте.
- Да чушь всё это. Я на этой машине через всю страну три раза проехал, раз пять меня в дороге пробивали гайцы, всё было нормально. Может, кто чего не доглядел у вас там.
- Нет, я сам видел. Там вместо восьмерки шестёрка должна быть. Я поеду на экспертизу и если номера перебиты, забирай свой драндулет обратно.

Прошла неделя. Звонок по телефону.
- Вячеслав? Я херею. Если бы не бабки, которые я вложил в ремонт твоей колымаги, если бы не жена, которая просила именно такую машину…
- Ну что там ещё? – Я уже стал нервно смеяться.
- Ты когда-нибудь в техпаспорт заглядывал? Там в одном месте написано, что цвет темно-серый, в другом светло-серый. Как это понимать? Я гаишникам бабок больше отдал, чем в ремонт машины вложил. Хорошо, что я сам бывший мент. Ты мне сразу скажи, что там ещё не соответствует, что бы я больше не дёргался.
- Да для меня всё, что ты тут рассказывал такая же неожиданность, как и для тебя. Сам надеюсь, что это всё.

- Желтый и зелёный. - Сказал я сам себе и начал переходить дорогу. Слева раздался резкий скрип тормозов и я, краем глаза увидев летящую на меня машину, едва успел отскочить в сторону. Бампер машины чуть коснулся моей ноги, отчего у меня чуть не выскочило сердце. Защемило сердце ещё и потому, что это был мой Фиат, со знакомой до боли вмятиной на крыше. За рулем сидела какая-то женщина, с возмущением кричавшая мне что-то нехорошее через лобовое стекло.
Знала бы она…

Рыбалка. Рыбаки и рыбка.

Да. Хоть отделка помещений и старовата, вернее старомодна, чувствуешь себя на этом ледоколе очень уютно. Под благородное дерево и переборки и палуба. Моя новая каюта оказалась на южной солнечной стороне, вид из иллюминатора на море открывался просто непередаваемой красоты. А если серьезно, то после предыдущего плавсредства, которое и пароходом-то назвать можно было с натяжной, я чувствовал себя как в раю.
Прошлым моим судном был морской буксир. Это был обычный буксир, каких на всех флотах бегало по десятку, а то и больше. Но у этого была одна особенность: он не только удивлял всех тем, что ещё держится на плаву, но ещё и тем, что исправно выполнял свои обязанности.

Дело было в понедельник часов в 7 утра.
- Тонем! Тонем! – Раздался вопль ошарашенного завпрода спустившегося в помещение продкладовой за холодненькой водичкой.
Портвейн, смешанный с водкой, да ещё в количестве, от которого любой европеец умер бы уже несколько раз, к утру, привел организм завпрода в такое состояние, что, спустившись в темное помещение с пустой бутылкой в руке, начав поиски крана, не сразу обратил внимание на то, что стоит по колени в воде.
Старый опытный морской волк пулей взлетел по трапу в коридор и, очевидно, повинуясь рефлексу, выработанному на тренировках по борьбе за живучесть судна, задраил дверь, обеспечив герметизацию затопляемого помещения.
- Тонем! Тонем! – Непрерывно кричал завпрод в сторону трапа, ведущего на палубу командного состава. Но там, на палубе командного состава, никакого движения не наблюдалось.
С треском распахнулась дверь соседней каюты и в коридор, с брюками и ботинками в руках, выпала какая-то помятая небритая и, что было видно с первого взгляда, с великого перепоя, деклассированная личность.
- Вася! Тонем! – Продолжал кричать завпрод, поддерживая задраенную в провизионку дверь плечом.
Вася, БОМЖ или БИЧ, разобраться было некогда, поэтому назовем его бомжебич, с выпученными от страха глазами, побежал к трапу. А в это время, непримиримый борец с непрошеными гостями, старший помощник капитана, поднимался на борт.
- Опять ты тут? – Очевидно, узнав Васю, неоднократно пробиравшегося на борт ночевать, воскликнул старпом.
- Тонем! – Отталкивая старпома, пробежал тот к спасительному берегу.
Было бы это не сегодня, бомжебич предпочел прыгнуть за борт, чем приблизиться к старпому, но тут другой случай. Если б не этот крик, на берег бомжебич попал бы только по воздуху. Старпом в юности боксировал и очевидно не плохо, и, мягко говоря, не любил подобных личностей типа Васи-бомжебича, от которых просто так избавиться было не возможно. Два-три удара и выдворяемый, теряя сознание уже после первого, отрывался от земли, палубы или трапа, и приходил в себя уже на бетоном причале. Зато после такого приема, или, вернее, таких проводов, мало какой бомж во второй раз отваживался приходить ночевать на этот буксир.
- Не открывать! Дверь не открывать! – Надрывался в крике завпрод. Кажется, роль спасителя судна и экипажа стала ему уже нравиться, – тащите раздвижной упор, клинья, вызывайте водолазов! – Распугивая сбежавшихся на крик членов экипажа жутким перегаром, уже не просто кричал, а отдавал распоряжения завпрод.
- Я те вызову. Ты чего разорался?
- В провизионку поступает забортная вода. – Сбавив тон, с деловым видом, доложил завпрод старпому.
- А откуда знаешь, что забортная? Пробовал что ли? А ну, отойди!
Несколько секунд взгляд завпрода выдавал максимальную сосредоточенность ума, так и не решив, что ответить, с огромным разочарованием отошел от двери, которую до этого момента продолжал придерживать плечом.
- А где вахтенные помощник и механик?
- Да тута мы. – Откуда-то из темного угла появилась помятая фигура навигатора.
Взлохмаченный, лицо помятое и опухшее, под форменным кителем с повязкой дежурного на руке, виднелась застегнутая не на ту пуговицу рубашка. Из кармана торчал грязный засаленный галстук. Может вас удивляет, что на буксире все пьяны, с бодуна и явно не в себе от количества выпитого? Напрасно, просто это был тот самый «штрафбат», о котором я писал раньше, с которого началась моя морская практика. Хуже парохода в бригаде не было. Поэтому на нем работали те, кого дальше понижать было некуда, разве что на танкер «Росстошь», но там штатка была забита полностью.
- А механик где?
- Что-то не поднять его, устал наверно за ночь на вахте-то.
- Судя по вашему внешнему виду, вы, тоже не покладая стакана, работали всю ночь. В паре работали?
Знал бы он, что вахтенные ночь коротали в компании завпрода, чем обеспечили себе какую-никакую закуску, и его друга Васи – бомжебича.

Старпом протянул руку к дверному запору. Народ в ужасе отшатнулся. А может там действительно уже полно воды, и она сейчас хлынет, смывая всё и всех на своем пути к свободе.
На удивление дверь, хоть и со скрипом, открылась плавно, воды видно не было.
- Так кто тонет? Где вода?
Резкий щелчок выключателя и коридор, колодцем уходящий вниз, заполнился блекло-желтым светом, исчезающим в темноте где-то там, где должен кончаться трап.
Лампочка, освещавшая нижнюю часть коридора, не горела, поэтому трап, опускавшийся вниз, казалось, опускался куда-то в бездну.
- Дай чего-нибудь. – Неизвестно кому произнёс старпом и протянул руку назад. Тотчас в руку была положена коробка спичек. Другой бы начал зажигать спички, пытаясь рассмотреть, что там внизу, а наш старпом был человек думающий. Поэтому он крикнул:
- Тихо всем быть! - И бросил коробку в темноту.
Всплеск был слышен даже в конце коридора.
- Так шо? Тонем?
- С чего бы. Может там это, трубу прорвало. Завпрод, с чего ты взял, что вода из-за борта? - Наконец-то послышался голос вахтенного помощника.
- Да вот взял и решил, что забортная, а раз решил, значит, так оно и есть.
- Логично.
- Забортная! Соленая! – Через минуту кричал кто-то спустившийся вниз.

Пробегая мимо окон диспетчерской, бомжебич Вася остановился и стал одевать брюки. В это время диспетчер подошел к окну, что бы выкинуть окурок и услышал бормотание:
- Ну и калоша, уже у причала тонуть начали, чуть жив остался, ещё и по морде едва не получил.
- Кто там тонет? – Голос диспетчера прямо над головой бомжебича, одевающего второй ботинок, заставил его так вздрогнуть, что тот чуть не упал на асфальт.
- Та вон тот буксир, что криво стоит. Там воды уже по щиколотку, все спят, а один дурак кричит, и разбудить никого не может.
Буксир действительно стоял с небольшим креном на левый борт. Швартовые концы, которые при отливе забыли потравить и трап, смотрели почти прямо вниз, поэтому создалось впечатление, что судно сильно осело.
Через двадцать минут весь причал гудел от понаехавших спасателей, начальников и просто любопытных, а ещё через несколько суток буксир стоял в судоремонтном заводе и водолазная группа объясняла, что обнаружено множество каких-то странных светящихся полосок. Не сразу те поняли, что это сквозь щели расслоившегося металла темноту залива Петра Великого освещал тусклый свет, проникающий за борт из судовой провизионки. А ещё через сутки тот же водолаз доложил:
- В вашей ржавчине металла нет. При сварке прогнивший борт прожигается насквозь, и заплатку поставить невозможно.
Вот так притворялся в жизнь партийный лозунг: «Судам Вспомогательного флота - вторую жизнь!».


И вот, наконец-то, я попал на нормальный пароход. Конечно это на самом деле не пароход, а судно с дизель-электрической силовой установкой, или дизель-электроход, но пока выговоришь такое…
Работа мне нравилась, ледокол это единственное судно, на котором виден результат твоей работы. Скорость видна на глазок и пройденное во льдах расстояние, а особенно глаз радует очищенная ото льда акватория какого-нибудь водоема. Но рассказ будет не об этом, вы наверно удивитесь, но рассказ будет о рыбалке.
Любитель половить рыбу сам, я никогда не понимал людей, часами склонившихся над черной дыркой во льду. В любую погоду, при любой толщине льда. Ветер, снег, ничто не может настоящего любителя подлёдного лова заставить отказаться от этого удовольствия. Причем я знаю массу людей, которые настоящие фанаты этого дела, но кушать пойманную рыбу, ни за что не будут, просто не любят. Представляете, идти по льду многие километры, в холод, метель, сидеть часами над лункой, иногда по щиколотку в воде и всё это просто из любви к искусству.
Наш капитан ненавидел рыбаков, и никогда не был на рыбалке, а вот кушать рыбку любил.
Особенно его радовало приказ-задание по расчистке ото льда фарватера бухты Новик, что на Острове Русский неподалеку от порта Владивосток. И по странным обстоятельствам приказ-задание практически всегда совпадало с периодом ловли сельди.
Для меня работа на ледоколе только начиналась. Всё было интересно, всё казалось красивым, всё было в новинку. Проковыряв фарватер до ближайшего «поворота» капитан дал приказ войти в лёд и остановить машины.
- Готовность 30 минут! Вахтенный! – Это он мне. - Как только вон из-за той скалы появятся сани, звонишь мне в каюту и даешь готовность машине.
- Радисты! Диспетчеру передайте, что часок постоим во льду по техническим.
Судя по довольному кряхтению, капитан удалялся в свои покои поспать.
Моё дело маленькое, нас толкнули, как говориться, мы упали, нас подняли, мы пошли. Поэтому я отослал рулевого матроса в распоряжение боцмана, а сам занялся корректурой карт по последним, полученным перед выходом на это о задание, Извещениям мореплавателям. Появление странного каравана состоящего из четырёх саней, в которые были запряжены какие-то низкорослые лохматые лошадки я, увлекшись работой, прозевал.
- О! Кормильцы пожаловали! Штурманец, буди кэпа, пора на рыбалку. – С радостью прокричал вахтенный радист, занимавшийся на верхнем мостике ремонтом антенн.
Пока мы сдвинулись с места, приехавшие на санях люди, рассредоточились по группам в нескольких местах и стали расчищать раннее вырубленные и основательно замерзшие большие квадратные полыни.
- Граждане рыбаки! – Голос нашего капитана, многократно усиленный «электро-матюгальником», разорвал тишину ушедшей в зимнюю спячку почти дикой природы, - освободите акваторию, начинаем очистку бухты ото льда.
На льду сразу началось оживление, кто-то побежал из одной группы в другую, кто-то сел в сани и куда-то поехал.
- Полный в перёд! Держать на левую телегу. – Потирая руки, скомандовал поднявшийся на мостик капитан. - Завпрода на мостик.
- Сколько у нас там пустых мешков в баталерке имеется?
- Всего шесть, - ответил запыхавшийся от непривычного бега по трапам завпрод, - и те из под хлеба.
- Маловато. Ну да ладно, тащи на шкафут все шесть.
Остановив движение ледокола метрах в ста от полыни, капитан, уходя из ходовой рубки, не поворачивая головы, сказал:
- Как подойдут парламентёры, старпома на шкафут.
Переговоры длились недолго, скоро все шесть мешков наполненные свежевыловленной сельдью были в провизионке. А к вечеру рыба была засолена и аккуратно уложена в деревянные бочонки.
Сразу, как только мешки с рыбой оказывались на борту судна, была продолжена работа по прокладке фарватера. Участок, где местный рыбколхоз из года в год ловил сельдь, находился совсем в другом месте, но, как говориться, хочешь жить умей вертеться. И капитан доволен, и экипажу что-то перепало и рыбаки довольны, что смогли отстоять место рыбалки, единственный способ выживания колхоза в зимнее время.

Как известно - глупости человеческой не предела. Тот же ледокол, окрестности того же порта Владивосток.
- Граждане рыбаки! Освободите акваторию гавани, будет производиться очистка бухты ото льда.
Это уже бухта Улисс. Везде, по всей поверхности льда чернели сгорбленными спинами окоченевшие от холодного, проникающего во все щели ветра рыбаки. Даже в ходовой рубке ледокола, прогреваемой до двадцатиградусной температуры, от одного только вида легкой метели, становилось зябко.
Ни одна из фигурок не сдвинулась с места.
- Примерзли. – Съязвил старпом.
- Граждане рыбаки! Освободите акваторию гавани, будет производиться очистка бухты ото льда. – Повторил нечеловечески громким голосом капитан.
Никакой реакции.
- Ну, что? Развлекуха? – С непонятным восторгом, потирая руки, спросил нас капитан. – Вперёд средний, держать на створы.
А по направлению створов, как раз на входном фарватере, корюшка, наверно, ловилась особо активно. Там-то от рыбаков и лёд практически видно не было. В такие моменты капитан одевался потеплее, натягивал шапку по самые уши, и, с довольной улыбкой, размещался на крыле мостика. Ему бы попугая, или пингвина какого-нибудь на плечо, ну настоящий пират, разве только не одноногий.
Летим вперёд. До ближайшего рыбачка осталось метров двести. На льду по-прежнему никакой реакции. Лед с треском вылетает из-под форштевня, скорость всё больше и больше. Старпом, не привыкший к такому экстриму, двумя руками жмет кнопку гудка. А гудок у нас был славный. В округе все вороны и воробьи шарахаются от этого звука во все стороны как от взрыва, чайки с перепуга падают без чувств или взлетают выше облаков, а на льду, будто его и не слышно. Как сидели, так и сидят. Я уже стал нервно поглядывать на капитана. А у того аж огоньки в глазах, как на охоте. Наверно у летчика бывают такие глаза перед тараном. Но тут несколько иная весовая категория противников.
Наконец дрогнули самые нервные, побежали в разные стороны, держа в руках свои сундучки с рыбацким скарбом, рыбой, если успели её собрать со льда и коловороты. Удочки зажаты в зубах, леска тянется сзади, времени её выбрать, обычно не хватало.
Представляю, что они говорили в наш адрес.
- Утопим. – Ужаснулся я.
- Не было такого случая, - донеслось в крыла мостика. – Стоп машина! Руль лево пятнадцать!
Некоторые из тех, кто отбежал, казалось бы, на безопасное расстояние, снова сверлили лунки. Ха! Как бы ни так! Спасти загубленную рыбалку могла только глубина не позволяющая подойти ледоколу, но там плохо ловилось. Поэтому рыбачки отбегали метров на сто и снова рассаживались на льду. И снова им приходилось удирать, так как от лунки при хорошем клёве корюшки оторваться можно только в критический момент. И так до берега.
- Смотрите на этого идиота! – С восторгом кричал капитан.
Действительно, доведённый до отчаяния рыбак, очевидно потеряв весь улов, бросил на лед свой сундук и, взяв наперевес, как винтовку коловорот, с криком понесся в штыковую атаку на наш ледокол.
- Ну, ты погляди на него! - С восторгом кричал капитан, - ну щас дырку сделает, потонем же. – Захлебывался он от смеха.
- Стоп машина! Дай посмотрю, что он делать дальше будет.
Не добежав до трескающегося и ломающегося под тяжестью ледокола льда, бедняга остановился, швырнул коловорот на лед и что-то долго громко кричал. Слушать его было не обязательно, и так всё понятно, да и как-то неудобно было практически всем, кроме капитана, который просто покатывался со смеха.
Некоторые отчаявшиеся рыбаки ушли совсем, проклиная капитана, ну и вместе с ним всех нас ледокольщиков, а некоторые попытались попробовать рыбацкого счастья почти у берега, может на мелкоте что и клюнет.
- Ха! – Посмотрев на них в бинокль, сказал капитан.

Через некоторое время ледокол плавно подходил кормой к кромке льда у берега, к так называемому припою, к тому месту, где было людей побольше, чем в других местах. Некоторые рыбаки с ухмылкой посматривали в нашу сторону, мол, тут-то тебе козел нас не достать.
Подошли, уперлись кормой и, к нашему удивлению, остановились. Капитан с биноклем в руках минут двадцать смотрел, у кого как клюёт, даже, казалось, радовался:
- Ты посмотри, все сидят, а вон тот так и таскает, одну за другой. И вон тот тоже молодец. Надо же, сидят вместе, одни ловят, а другие нет.
Рыбачки, похоже, стали о нас забывать. Хоть и редкий, но клёв был, а от этого азарт ещё больше.
- Пора. – С ехидной улыбочкой сказал капитан и уже громче приказал:
- Полный ход вперед!
Вы бы это видели, это надо просто представить. Сидит человек и с напряжением и надеждой смотрит в лунку, хотя смотреть туда совершенно нет необходимости, клёв определяется по вздрагиванию лески. Так вот. Сидит рыбак и ждёт клева, и вдруг, в лунке, мощный бурун, будто проплыла огромная рыбина. Всё внутри напрягается, а вдруг!... Но через несколько секунд из этой черной дырки выпирает сначала небольшой, растекающийся по льду бугорок воды, который через мгновение превращается в двухметровый фонтан. И так практически у всех, кто сидел в направлении кормы нашего ледокола. Через мгновение фонтан превращается в дождь, который, выпав на головы неосторожных рыбаков, быстрым потоком смывает, хоть и небольшой, но всё же улов, обратно в те самые черные дырочки во льду из которых с таким трудом он был добыт.
На городском рынке, что на площади Луговой в городе Владивостоке, на одном из столбов, обклеенных всевозможными объявлениями, на самом видном месте регулярно появлялась фото нашего капитана с указанием его «реквизитов» и предложением того, что надо с ним делать при встрече.

Порт Советская Гавань, посёлок Бяуде. Нудная работа, периодически прерывающая бесконечные партии в преферанс. Зима тут какая-то серая, в том смысле, что не было у них там сияющей белизны занесенной снегом природы. По крайней мере, в эту зиму. Наполовину деревянный город интереса не вызывал уже после первой ознакомительной поездки, пивная со второго посещения вызывала неприязнь, дешевый портвейн из местных магазинов одним только напоминанием о себе вызывал рвотный рефлекс. В общем, тоска смертная.
- Чего-то не хватает. – Грустно сказал капитан, глядя на бескрайний фронт работы. Гавань была полностью забита льдом, ветер работе не помогал, а от течения было пользы мало.
- Рыбаков. – Съязвил второй помощник капитана Валера. Он сам в недавнем прошлом был капитаном, разжалованный во вторые помощники за всевозможные грехи, которые можно было допустить на флоте. Поэтому мог позволить себе разговаривать с капитаном на равных.
- Во! Точно! Валера, ты же любишь посидеть с удочкой?
- Ты, что? Потренироваться на мне собрался? Развлекухи не хватает?
- Да ну тебя. Прока мы работаем, посидел бы ты с удочкой, может, корюшки наловишь, на полдник или ужин повеселились бы.
- Да нас тут полсотни ртов, представляешь, сколько наловить надо на всех.
- А возьми с собой штурманца, я вместе со старпомом и без вас справлюсь.
Ну, думаю, и угораздило.
Через час, расположившись на припое, я, после краткого инструктажа, с надеждой всматривался в черную бездну просверленной в полуметровом льду лунки. Сразу же, после первой поклёвки, меня, что называется, торкнуло. Пошел клев, да ещё какой. Триста, хоть и небольших рыбок за какие-то четыре с половиной часа. Практически по рыбке в минуту. А запах!... Запах моря вперемешку с запахом свежих огурцов.
На следующий день мы стояли на корме судна в полной рыбацкой амуниции и с нетерпением ждали высадки не лёд.
Клёв опять был сумасшедшим. Я уже мастерски, ну почти мастерски, управлялся одновременно с двумя удочками. Рыбой завален весь лед в радиусе двух метров. Считать пойманную рыбу у рыбаков плохая примета, мол, клёва не будет, но я считал, казалось, что тут плохого клева не бывает. Уже шестьсот двадцать штук. Руки поднимались с трудом, валенки промокли, тулуп тоже был мокрый, но только изнутри, от пота. Какая там усталость, какой там ветер или что-то там ещё. А вот что-то там ещё подкралось, как и полагается в таких случаях, незаметно. Наш капитан решил посмотреть, как в этот раз у нас с уловом. И ничего умнее не придумал, как на среднем ходу, а это узлов 6-8, пройти рядом с нашей льдиной.
Будто откуда-то издалека, из другой реальности, до меня стал доходить какой-то грохот, приглушаемый шумом воды. Если вы бывали у водопада, то поймёте, о чем я говорю.
В очередной раз корюшки подцепились на обе удочки одновременно. Надо непременно достать обе, а это не очень-то и просто. Я, стоя, размахивал обеими руками одновременно как пропеллер, наматывая леску прямо на запястья. Вот они и на льду, мысль о том, как бы ни запутать леску и быстрей блесну обратно в воду. И вдруг до меня доходит Валерин крик.
- Беги! Бросай все на ….! Беги! Смоет!
Крик почему-то доносился со стороны берега. Сначала я посмотрел, действительно с берега, или показалось. Потом до меня стало доходить то, о чём он там кричит, а уж потом я обернулся на шум приближающегося со спины водопада.
- Мама! – Выдохнул я.
Стена ломающегося льда с водой, высотой метра с полтора, валом катящаяся от кормы ледокола до самого берега, была уже метрах в пятидесяти. Схватив в одну руку сумку с рыбой, в другую рыбацкий сундук, который мне по доброте душевной дал попользоваться Валера, зажав его же удочки в зубах, я понесся к берегу. Бежал к берегу и жалел блёсенки-мормышки, которые, при такой экстренной эвакуации, наверняка оборвутся. На двухметровый обрыв взлетел почти земли не касаясь, чего со страху не сделаешь. Какие отборные маты я говорил в адрес нашего капитана, даже повторить трудно. Если бы у меня был коловорот, не исключено, что мог броситься, а штыковую атаку на собственное судно.
При встрече на борту я не произнес ни слова, куда мне молодому. Вспоминались рыбаки, которых гонял по бухтам наш ледокол. А вот Валера абсолютно не стеснялся в выражениях. То, что я говорил про капитана стоя на берегу, едва удрав от набегающего ледяного вала, было просто детским лепетом, по сравнению с Валериным красноречием. Капитан же только улыбался.
На полдник буфетчица поставила перед капитаном полную тарелку самой крупной рыбы. Больше на подлёдный лов я не ходил никогда.

Проклятие

- Куда? Ну!…. - Это всё, что успел произнести крепко вцепившийся в руль Николай Валерьевич перед тем, как его джип врезался в фонарный столб.
Сквозь медленно рассеивающуюся снежную пыль показался основательно покосившийся бетонный столб. Следом за ним, чуть поодаль, прямо на придорожном сугробе, появился прижавший сжатые в кулаки руки к груди поп.
Как человек воспитанный, на протяжении нескольких лет проживавший в Норвегии и Финляндии, и соответственно приученный к культурному общению, Николай Валерьевич, едва начинавший после удара головой об руль приходить в себя, произнёс:
- Батюшка! Тут нет пешеходного перехода.
- Да пошел ты на хрен! – Вернул в российскую действительность Николая перепуганный служитель церкви, - чурбан неотёсанный, ты что, идиот, дороги не видишь?
Батюшка был бледен, явно не на шутку испугавшийся, вероятно, поэтому забывший о сане и о прочих мирских правилах приличия.
- Слушай, ты, клоун в рясе, ты хоть знаешь, сколько тебе придётся заплатить за ремонт этой машины? Я уже не говорю о порче госимущества.
- Какого госимущества? – Голос попа неожиданно стал тихим, пропала уверенность и на лице его стали появляться признаки мышления.
- Столба.
- Ты, мил человек, прости меня, будь добр, - елейным голоском заговорил виновник происшествия, - а я перед богом за тебя словечко молвлю, при случае. Откуда у церкви деньги.
- Ты перед ГАИ слово молви и перед владельцем джипа. А вот по поводу денег, это ты правильно заволновался. Думаю, что тысяч пять баксов тебе обойдется прогулка по проезжей части.
- Ты бога-то не гневи, какие пять тыщь, я сроду таких деньжищь не видал.
- Чуть попозжа оценщик тебе подробно всё объяснит.
- В последний раз прошу, оставь себе свои претензии.
- Да какие это мои претензии, это тачка не моя, так взял по городу помотаться. Мне что, самому им платить прикажешь?
- Так, может, они в положение-то войдут?
- Они войдут, каждый по несколько раз, потом догонят и ещё по разу войдут.
- Откажись или прокляну!
- Да пошел ты, батюшка…
- Прокляну!
- Давай-давай. Кляни.
Через несколько часов общения с гаишниками, оценщиком, абсолютно истощенный от споров и ругани батюшка вызвал такси и, даже не глянув в сторону Николая, уехал.
Скоро машину отремонтировали, про попа забыли, дел было очень много.
Два брата Антон и Денис Крынжины возвращались из командировки по области. За рулем того самого белоснежного джипа сидел старший из них Антон. Денис, откинувшись на подголовник, иногда приоткрывая глаза, дремал.
- Включай передний мост, за переездом подъём будет, а сегодня скользко.
- А где тут чё переключать.
- Да маленькая ручка возле переключателя скоростей.
Не успел Денис закончить фразу, как Антон, выжав сцепление, нажал на рычаг. Машина резко затормозила, её занесло и через несколько секунд, она, дважды перевернувшись через крышу, лежала на боку на тротуаре прямо у ног перепуганного инспектора ГАИ.
- Жив?
- Кажется.
- Надо было скорость сбавить, а потом переключать. Вечно ты спешишь как голый в баню.
С гаишниками закончили на удивление быстро. Машина с помятой крышей, без стёкол теперь совершенно не напоминала тот белоснежный крутой джип, на котором какие-то сорок пять минут назад, с комфортом ехали братья.
- Да. Попали мы на бабки. Отремонтировать такое можно только в Чухляшке.
- Да, у фиников больше возможностей. Вот мороки-то теперь. Очуметь!

- Коля! Одна нога тут, другая здесь! Садись на тачку и гони. Только конину не бери, водку. И бери с учетом баньки на завтра.
Прямо у крыльца кемпинга стоял, сияя свежевыкрашенными боками, белоснежный джип.
- Эх! Прокачу! – Нажимая на педаль газа, во всю глотку, прокричал Коля.
Зима. Извилистая лесная дорога. Длинномерные лесовозы утоптали снег до состояния идеально асфальтированной дороги вот только было немного скользко, но для этого на джипе и стояла отличная финская шипованая резина.
Где-то вон за тем поворотом начинается поселок, на его окраине магазин, а в магазине довольно-таки симпотная продавщица. Судя по ходу командировки, приезжать сюда придется не один раз. Знакомство может пригодиться.
Густой лес, из-за заснеженных веток которого, невозможно разглядеть, что там в пяти метрах от дороги, сменился редкими, высокими и стройными соснами. Сам лес был ниже дороги метра на полтора, поэтому мелькающие в окне стволы напоминали частокол из толстенных неотёсанных брёвен. Низколетящее солнце нарисовало поперёк дороги тенями от сосен поперечные полосы, от которых трудно было сосредоточиться. Запросто можно было пропустить какую-нибудь ямку.
- Побольше водки с учётом завтрашней баньки. – Весело сказал сам себе водитель, подъезжая к повороту. Скорость была немного больше разумной, поэтому из поворота джип вышел на встречную полосу, а там…. Огромный, гружённый лесом по самую макушку, лесовоз.
Одно из правил судовождения рекомендует при расхождении со встречной целью пользоваться изменением курса с сохранением скорости. Коля был судоводителем, и он, несмотря на грамм сто выпитой водки, понял, что изменить скорость уже невозможно, поэтому, подтверждая правильность судоводительской практики, изменил курс влево.
После третьего кувырка через крышу джип, ударившись о толстенную сосну, стал на колеса. Откуда-то издалека слышалось урчание лесовоза и крик водителя:
- Эй! Там! Ты живой?
- Наверно да. – Пробормотал горе-водитель, вылезая в открытую дверь.
Стёкол не было, шпаклёвка нанесённая в прошлом ремонте, отвалилась и поэтому вид у машины был ещё тот.
- Во, попал, тыщь на пять.
В эту же зиму, вернее почти весной, поехал я с друзьями на турбазу. Несмотря на пережитые аварии, вновь отремонтированный белоснежный джип довольно весело донес нас до норвежской границы, около которой и располагалась упомянутая турбаза. В этот раз за рулём был я.
Отдохнули, как говориться, на славу. А вот обратно ехали, практически без левой передней двери, которую пришлось прикрутить проволокой к вывернутой штопором стойке. На заднем ходу из-за запотевших стёкол открыл дверь, чтобы посмотреть, куда там девалась бабулька перебегавшая дорогу. Со страшенным скрипом, зацепившись за замаскировавшийся в придорожном сугробе пенёк, дверь была вывернута и прижата к переднему крылу. Переднее стекло треснуло. Треснула и шпаклевка нанесенная практически по всему левому крылу машины.
- Не было печали…. – с грустью сказал сам себе я, - это же сколько денег надо.

В этом же году, уже с другим водителем, был неожиданно остановившийся посередине дороги «Жигуленок», задняя часть которого, после того как в него въехал наш джип, уменьшилась на треть. Потом, сразу после очередного ремонта, чугунный забор в который, на полном скаку въехали, влетев в стремительный поток дождевой воды, образовавшийся прямо на дороге в результате проливного весеннего дождя.
- Мужики. Хватит мучиться, есть на вашу шпаклевку на колесах покупатель.- Поставил точку в наших мучениях один мой знакомый.
Через неделю, счастливая обладательница белоснежного джипа, в очередной раз сверкавшего свежеокрашенными бортами, ехала по делам в город Оленегорск. За рулем сидел её давнишний друг. Дорога была местами отремонтирована и в тех местах, где она чернела ровной асфальтированной лентой, хотелось гнать всё быстрей и быстрей. Двигатель и подвеска были на удивление живучими.
- Класс! – С восторгом сказал Игнат в очередной раз разгоняя машину до ста тридцати километров.
- Я тоже балдею. – В ответ улыбалась Инна.
Глянув на улыбающуюся подругу, невольно залюбовавшись её необычными ярко-синими глазами, Игнат не заметил, что отремонтированный участок дороги прервался. Тормозить смысла не было. Так как через метров пятьдесят снова продолжалась ровная, со свежим ремонтом дорога. Вот только переход со старого покрытия на новое был, как всегда сантиметров на десять ниже, чем положено. Мгновенно, после сильного удара по этому бугорку передними колесами раздался скрежет, машина запрокинулась назад и, раскидывая по дороге снопы искр и куски шпаклевки, скребясь по дороге корпусом, метров через сто свернула на обочину и остановилась. Заднего моста не было, из-под джипа шел дым, но огня не наблюдалось.
Инна была женщиной с крепкими нервами, слёз не было. Затолкав машину всем гаражным кооперативом в свой бокс сразу начала планировать возврат денег.
Утром, проснувшись от настойчиво звонившего дверного звонка, мельком взглянув на часы, а было пять утра, недовольно пошла открывать дверь.
- Инна Васильевна! Инна Васильевна! Пожар! – На пороге стояла перепачканная сажей соседка по гаражному кооперативу.
- Где пожар, что горит? Вроде дымом не пахнет.
- Да гараж твой сгорел вместе с машиной. Хорошо вовремя заметили и соседские боксы не пострадали.

- Как дела? Господа бизнесмены, чего нового? – В дверях офиса, широко улыбаясь, стоял Николай Валерьевич.
- О! Сколько лет, сколько зим! Заходи. Когда в последний раз виделись-то?
- Да ровно год прошел, после того как я на вашем джипе в того косоглазого попа чуть не въехал.
- В косоглазого?
- Да. Ну, тот, который меня проклясть обещал. Я полгода переживал, боялся, что бизнес порушит. Ан нет, ничего.
- Так косоглазый говоришь? Ну, тогда понятно. Метил в тебя, а, судя по всему, попал в джип. Козел косоглазый!


О спорт – ты жизнь!

Первые дни рейса, уже на третьи сутки после выхода из порта приписки, после привыкания к постоянной качке, акклиматизировавшись, экипаж начал подавать признаки жизни.
В начале активность наблюдалась в столовой. После приема пищи, те, кому не надо было заступать на вахту, по долгу сидели за столом на своих местах и ввели нерасторопные беседы.
Попозже, почти все на судне занялись спортом, начали приводить своё тело в порядок. На юте, где располагался спортивный инвентарь, иногда не хватало места. Через месяц остались только фанаты спорта, я к ним не принадлежал, хотя начинал тоже очень активно.

Молодежь постоянно совершенствовала «спортплощадку».
Толстячек Полощенко все свободное время шил боксерскую грушу, что-то мастерили мотористы, как позже выяснилось, делали перекладину и штангу. Гантели и гири были куплены раньше, боксерские перчатки принес замполит. Каждый предмет «нашел» свое место, для того, что бы при качке не кататься по палубе и, чтобы был доступен любому в любое время.
Редко какой мужик не мечтает избавиться от своего «трудового мозоля» повисшего под грудью и выпирающего над ремнем. Те, кто говорит, что ему это безразлично, кривят душой, просто им это не по силам. Отказать себе в удовольствии вкусно и сытно поесть или заставить себя заниматься спортом, дано не далеко каждому.
Пожалуй, все, кроме капитана и стармеха, ну соответственно и старика - рефмеханика проявили, хоть и кратковременный, но все же интерес к спорту.
А о молодежи говорить нечего, все хотели иметь после рейса атлетическую загоревшую фигуру, но, как было заранее ясно, через месяц на ют выходило не более пяти человек.
Позже, ещё через месяц на «спортплощадку» выходили только боксеры и каратисты, те, кто занимался спортом раньше. Беспощадно колотя ногами и руками мешок с опилками и песком к концу рейса натренировались так, что мешок просто лопался от ударов ногами.

Вахта у меня была «детская» с восьми до двенадцати часов. Все полгода рейса со мной на вахте у руля стоял матрос Полощенко. Он-то и был самым активным по части спорта.
Через пару месяцев я с удивлением отметил, что сквозь жирок у Полощенко стали проявляться мышцы. Он и сам себя держал как-то увереннее, даже стало заметно какое-то нахальство, высокомерность, но я на это особого внимания не обращал.
По нормам снабжения каждому члену экипажа был положен сок. По сто грамм в день, но его не выдавали, копили. А в конце рейса выдали каждому по несколько ящиков. Сразу всё выдали, преследуя свои шкурные интересы. В стране дефицит, в продаже соков, как и много другого не было. Поэтому семейные хотели отнести сок домой детишкам, ну а «безлошадная» молодёжь начала уничтожать его сразу.
Всему хорошему, а особенно вкусному всегда приходит конец. Через неделю сок кончился.
- Жаль. Маловато будет. Последняя – Выбрасывая пустую банку за борт, с грустью сказал я вахтенному рулевому, который также как и я приходил на вахту с соком.
- А у меня ещё полно.
- Дык приноси по две. А как это так? Вроде нормы одинаковые?
- А я выспорил у ребят, да и кое-кто не любит, так мне и отдали.
Действительно, каждый раз на вахту Володя приходил с двумя баночками. Удобно расположившись в капитанском кресле, я смаковал каждый глоток, пытаясь растянуть удовольствие на все четыре часа.
- Во сволочи, представляешь, Валеричь, запретили спортом заниматься. – Как-то пожаловался Володя.
- Как это?
- Говорят, что на каком-то корабле при качке незакрепленная гиря покатилась и упала моряку прямо на тыковку. Трупешник получился. А на другом корабле чудак солнышко крутил на перекладине, так сорвался и улетел за борт, предварительно о поручни сломав позвоночник. Так вояки решили обезопаситься и запретили спорт вообще.
- Это ещё не всё. Какой-то чувак с аквалангом плавал и запутался в страховочном тросе, а в другом месте народ купался и акулы их погрызли, так запретили и акваланг, и купание в открытом море без страховочной сетки. Дурдом.
- А на плавгоспиталь есть тир, так там конфисковали ружья, говорят, что оружие на борту иметь нельзя.
- Какое это оружие, пневматика, так можно и до кухонных ножей добраться. А
по большому счету, можно и кулак оружием считать. – Как-то зло процедил сквозь зубы Володя.
Внизу по палубе в сторону трюма шёл завпрод. Я отпил глоток сока и, показав ему на банку сока, крикнул:
- Классный сок, побольше бы.
Завпрод оторопело остановился и долго смотрел на меня удивленным взглядом. Потом, понурившись, побрёл дальше.
Если посмотреть на Выхованцева, такая была его фамилия, со спины, то можно было подумать, что это идет неуклюжая неудачно скроенная пожилая женщина сгорбившаяся и запустившая себя из-за неудавшейся жизни. Его широкие бёдра и узкие плечи были постоянным объектом для шуток молодежи. А молодежь, она, как известно, часто бывает неоправданно жестока, особенно с тихими неудачниками каким и считался наш заведующий продовольствием. Видимо для более мужественного вида он отрастил себе бороду. Рыжая, лохматая, торчащая во все стороны она возбуждала острословов ещё больше, чем его женоподобность.
Странная реакция завпрода меня удивила, но не насторожила. Через пару минут я об этом уже и не вспоминал, как и о самом завпроде.
- Валеричь, а хош я тебе пару ящиков сока в каюту прибарабаню. Так из уважения. У меня ставить коробки некуда.
- Обожди, ты, что со всем экипажем спорил? О чем был спор?
- Да так, ерунда, главное результат. Я схожу в сортир, что-то с животом не то? – Вдруг он неожиданно прервал разговор.
- Давай, только не долго.
Что-то меня насторожило в поведении Полощенко, и я решил расспросить его поподробнее об этих спорах. Но в рубку поднялся капитан и разговор не получился. Володя, вернувшись в рубку с двумя банками сока, угостил одной капитана, вторую дал мне и отправился на крыло мостика.
На ночную вахту Полощенко принес коробку с печеньем и коробку сока.
- Откуда такое богатство? Что-то я не помню, чтобы печенье выдавали.
- Валеричь, оно тебе надо? Ешь, пей. Радуйся жизни, пока есть чему радоваться.
- Что-то я не понял, что ты имеешь в виду. Радоваться пока живу? Или радоваться пока есть чему.
Добродушное лица толстяка Володи резко изменилось, в глазах появился холодок, губы сжались и он, резко отвернувшись, молча уставился в чёрную стену тропической ночи.
Мне стало как-то не по себе.
- Вот что я тебе старина скажу. Забери-ка ты своё печенье и сок и отнеси туда, откуда принес.
- Напрасно ты Валеричь такую позицию занял. Я думал, что ты будешь на моей стороне как многие другие на этом судне. Смотри. Всякое в море бывает. Качка там всякая, поскользнулся, то, сё.
- Ты что, охренел? Это из-за сока или я что-то недопонял?
- Да всё ты понял. Объясняю. Судном руководит капитан, а экипажем я и мои друзья. Завпрод вор, так у него всякой всячины запасы несметные. Мы его подвесили на перекладине, руки привязали так, чтобы не спрыгнул. Всего-то несколько ударов и он мой верный друг и кормилец на весь рейс. Конечно, ты можешь побежать стукнуть кэпу, но и он мой сок пьет и спасибо говорит. Я вас тут всех повязал. Я король.
К такому повороту я готов не был. Не помню, чтобы я здорово испугался, но что сказать и что делать не знал.
До конца рейса было недели две. Всё это время вахта проходила безмолвно. Разговаривать с Полощенко мне не хотелось. Он тоже молчал, иногда ехидно улыбался, но действий каких-либо не предпринимал, даже сок больше не пил. Было такое впечатление, что он затих, ожидая моей реакции на его выступление.
Наверно я должен был пойти к капитану, пригласить замполита и обсудить ситуацию. Но капитан с Полощенко был любезен, замполит постоянно с ним уединялся и подолгу беседовал тет-а-тет. Однажды я увидел в его руке злополучный сок.
- Привет, Валеричь! Сока не хочешь?
- А где вы его взяли, это ещё тот, который выдавали?
- Нет, Полощенко угостил, говорит, что он его не любит, вот и осталось малёхо.
До Владивостока оставалось менее суток.
- Пошли Анатоличь к капитану. Дело есть.
- Пошли. – Почему-то весело согласился замполит и пристально посмотрел мне в глаза. От этого взгляда мне стало не по себе, но отступать было некуда.
Оказалось, что всё не так как я подумал, как хотелось показать Полощенко, бессмертной мафии на судне не было.
Если бы вы видели, как позеленело лицо капитана, когда он услышал мой рассказ о соке. Ещё несколько седых волос на его висках. Замполит, как мне показалось, был готов потерять сознание. Банка с соком в его руке дрожала. За все время разговора он не смог выговорить ни слова. Да и что он мог сказать, и так всё было ясно.
- Сбегай-ка Вячеслав пригласи сюда завпрода. – Сдавленным голосом тихо распорядился капитан.

До прихода в порт ничего не случилось. Никто не был наказан, никаких мер принято не было. По крайней мере, так мне показалось. Через месяц, отгуляв отпуск, Полощенко и его друзья уволились по собственному желанию. Больше о них я ничего не слышал. Но через пять дней после прихода в порт был случай, вспоминая который мне до сих пор становится как-то не по себе.
Получив зарплату за рейс, народ ударился в исконно русский отдых – пошла сплошная пьянка. Каждая вахта, хоть она была и редкой, раз в неделю, была каторгой.
Было около часа ночи. Стояло судно прямо напротив штаба бригады. Окна комбрига смотрели прямо на нас. Поэтому никаких пьяных на борту, особенно посторонних, заметно не должно быть. Утомленный непрерывной борьбой с возвращающимися на борт членами экипажа, которые обязательно волокли с собой девчонок и неимоверное количество спиртного, я начал дремать.
- Валеричь! Ты на вахте ты и успокаивай его. Быстрей пока он кого не убил. - Вывел меня из дрёмы крик боцмана.
Выскочив в коридор я услышал крик Полощенко:
- Витя! Ты где? Не прячься, больно не будет. Убью и всё!
В дверях своей каюты стоял Полощенко с ножом в руке. Взгляд отсутствующий. Остекленевшие глаза смотрели куда-то в подволок, в потолок по-русски. Всё казалось каким-то нереальным, всё кроме ножа.
Что-то надо было делать, и я медленно двинулся вперед.
Решение пришло само по себе. Меряться силой с Полощенко было бессмысленно, драться тем более. Я шёл и вспоминал лопающийся от удара ногой брезентовый мешок с опилками и песком.
Сзади, за поворотом, в дальнем углу коридора, стояло в ожидании развязки человек пять членов экипажа. Здоровые молодые ребята. Но, как говориться, вахта была не их и, поэтому, на амбразуру бросили меня.
Вспоминался последний разговор по поводу короля и капитана. В животе неприятно сжался ливер.
- Где Витя? – Резко повернувшись в мою сторону, крикнул Полощенко.
- Володя! – Как можно дружелюбней и веселее, сделав удивленное лицо, развел руки я.
Со стороны должно было казаться, что я необычайно рад встрече, а на самом деле я готовился выбить нож или отбить удар. Была ещё одна мысль о том, что если бить, то надо вырубать с первого удара, второй попытку мне не позволят. Я продолжал держать поднятыми руки, а сам решал, куда бить ногой, что бы наверняка.
- Володя, ты же спортсмен. Раньше ты вообще не пил. Что-то на тебя это не похоже.
И тут случилось невероятное. Этот амбал, с кулаками-кувалдами, одного удара которых хватило бы не только меня отключить, но и вообще прибить, покраснел как школьник, опустил нож и, заплакав, сел на краешек стула.
- Не знаю. Что-то случилось, каждый день в кабак. Много друзей, все наливают… - Речь становилась неразборчивой. Нож лежал на столе, обхваченная руками голова опущена. Такого момента я упустить не мог.
Мгновенно нож был выброшен в открытый иллюминатор. Народ, потихоньку собравшийся в коридоре за дверью, бросился на дебошира и через пару минут Полощенко лежал на кровати лицом вниз. Связанные за спиной руки и ноги были прикреплены к верхней койке.
- Ну, ты, сволочь, которая меня держит сзади. Я освобожусь и убью тебя! – Орал пленник. – Витя! Друг! Помоги!
- Ага. Пять минут назад зарезать хотел…
Что делать? Вызывать ментов или скорую, это будет скандал на весь флот.
Пленник продолжал кому-то угрожать.
- Случилось что? – Донеся из коридора знакомый голос.
- Кажется сегодня мой день. Игорь, каким ветром?
В дверях стоял давно знакомый по частым застольям врач-венеролог.
- А я иду из кабака, сморю, вы стоите, дай, думаю, зайду, узнаю как дела.
Дела наши его интересовали меньше всего, просто этот прохиндей, зная, что мы недавно вернулись из рейса, решил, что тут можно чем-нибудь поживиться. Для этого принес бутылку водки и торт. Это был его постоянный джентльменский набор. В чемоданчике-дипломате, кроме водки всегда имелся набор разных лекарств и шприцов. Игорёк подрабатывал лечением на дому. Один укол и Полощенко уснул, но развязывать его мы не спешили.
- Развязывай. Часов пять крепкого сна гарантирую.
На следующий день, ближе к обеду раздался стук в дверь моей каюты. Выспавшись, я собирался идти в кают-компанию.
- Войдите.
На пороге стоял, как мне показалось, несколько смущенный ночной дебошир.
- Валеричь, нож отдай.
- Во, блин! Я думал, что ты извиняться пришел. Я же мог тебя в ментовку сдать, всю карьеру тебе угробить. Тебя же уволили бы с треском, визы бы лишили.
- А мне пофиг. Я увольняюсь сам, а там виза не нужна. Нож отдай или деньги за него отдай. Я его в Йемене купил, валюту потратил.
- Ну, ты наглец, Вова. Если сейчас же не исчезнешь, я иду к комбригу и уволят тебя с «волчьим билетом», да по такой статье, что даже дворником устроиться не сможешь.
Честно говоря сам я такой статьи не знал, но нужный эффект был достигнут, Вова действительно исчез.
Через неделю я уехал в отпуск, а после отпуска перевёлся в Мурманск.

[Romakhov]

Рейс по Чёрному.

- Чёрт побери! Иван! Просыпайся! Проспали! Рабочий день уже в полный рост.
Иван проходил практику на другом судне, но там не с кем было поболтать, своих никого, а поговорить он любил. Поэтому часто заходил ночевать к нам на буксир, а тут нас, курсантов-практикантов, было, аж трое, Сергей, Миша и я.
Сегодня один стоял на вахте, второй отдыхал перед вахтой, а третий, это был я, мог позволить себе ложиться спать, когда захочется, хотя, в этом возрасте, можно было позволить себе не отдыхать перед вахтой и после и вообще.
Спали вдвоем в шлюпке, притащив туда с вечера матрасы, подушки и другие постельные принадлежности. В помещениях буксира было душно и сыро, страшно накурено, а тут, на свежем воздухе, сплошная благодать. За спокойной задушевной беседой, попыхивая папиросками, рассматривая звездное южное небо, не заметили, как прошла ночь, на горизонте забрезжил рассвет. Так и уснули под утро.
Всё бы ничего, да проблема в том, что наш буксир стоял прямо напротив штаба бригады, в окнах которого уже мелькали силуэты всевозможных начальников.
- «Судно к походу приготовить!» - Неожиданно прогремел голос старпома Шер - Мухамадова по всем помещениям старенького буксира.
Ну, тут нам, конечно же, стало не до начальства. Бросив постели, схватив одежду, как были в трусах, на виду удивленных, куривших у окон офицеров, побежали в каюту.
Через пять минут Иван был уже на причале, а я, в рабочей одежде, на палубе. Если бы не отходили от причала, скандала не миновать.
- К какому походу, на борту почти никого нет, – Удивился стоявший на вахте у трапа мой приятель и сокурсник по мореходке Сергей Стрельченко, - боцман, да нас практикантов трое и всё.
- Не бзди, нам только за ворота сбегать у «МБ-140» мишень забрать. Оттащим на щитовую и обратно в гараж. – Сообщил подробности пробегавший мимо боцман.
- Не дай бог до вечера не управимся. Я такую бабцу вчера снял на Ивняке. Сегодня вечером уговорю в гости на пароход прийти. – Раздался голос Мишки Буйнова, другого моего приятеля-однокашника. Светлые кудри, торчащие в разные стороны, в которых торчали перья из подушки, припухшие от сна глаза и складки от постели на щеке, не портили его внешности. Симпатяга, весельчак каких поискать. Девчонки от него просто балдели, стелись штабелями.
Получив приказ-задание, отдали швартовые, выбрали якорь и пошли на выход из порта.

Севастополь. Такого красивого города я не видел раньше никогда. Зелень, в которой кутались прячущиеся от солнечного зноя дома, казалась мне пушистой пеной, до которой, глядя на неё со стороны моря, с борта судна, всегда хотелось дотронуться рукой. Старая часть города, причалы, военные корабли, снующие по всей акватории порта катера, всё радовало глаз, всё наполняло душу гордостью, ведь это был город славы русского флота, « Королевский флот» как его называли военные моряки. А сегодня, для курсантов на практике, это был ещё и город, в котором нас, особенно по вечерам, ожидало столько приятного интересного и необычного.
Поэтому выход в море, хоть и ненадолго, нас совсем не радовал. О какой там морской практике могли мы думать в свои восемнадцать лет, когда за бортом весна, а на берегу столько красивых девчонок.

Вот плавмишень и под бортом, через полчаса пересекаем боновые ворота, входим в акваторию порта и тут по радиостанции получаем сюрприз, новое задание.
- Ну, наше дело маленькое, Балаклава так Балаклава, хоть Мария, а хоть и Клава. – Пробормотал старпом, и позвонил в машинное отделение. - Доложите как там у нас с водой и топливом, идём в Донузлав.
- Почему Донузлав? Ведь в Балаклаву было задание. – Поинтересовался я, полагая, что старпом оговорился.
- В Балаклаве берём баржу и тянем в Донузлав, а оттуда домой.
Через минуту, будто старпом звонил не в машину, а в коридор личного состава, в рубку влетают Сергей и Мишка.
- Как Донузлав? Надолго?
- Даже если туда и обратно, без каких либо проволочек, вернёмся только послезавтра к вечеру. - Не оборачиваясь, сказал старпом.
В рубку влетел завпрод. Растерянный, с заспанным лицом явно не мог сообразить, что ему в этой ситуации делать.
- У меня же отпуск через четыре дня, я даже отпускные получил.
- Вот пройдет четыре дня, и пойдешь в отпуск, - невозмутимо ответил старпом, - а не получится, потом отгуляешь.
Я же, стоя на руле, не очень переживал по поводу этого неожиданного выхода и даже немного злорадствовал, мне с девчонками что-то в последнее время не везло. А чей-то там отпуск? Это не моя проблема, разве что повод для шуток над завпродом.

- Слава! У тебя закурить есть? – Шепотом спросил Сергей.
- На, держи, последняя. – И я кинул ему помятую пачку сигарет и, уже во время полёта пачки, сообразил, что это была действительно последняя сигарета, а раз у меня стреляют, значит и у них голяк. Стипендию давно прогуляли, а до первой получки было ещё пять дней. У корешей в кармане тоже пусто. Ну, да ладно, потерпим, может у Ночного или Ягодки чего-нибудь найдётся.

Олег Ночной и Коля Ягодка были мотористами. Здоровяки, одинакового роста, почти под два метра, с густыми до плеч тёмными волосами, симпатичные, сразу, с первого же слова, располагающие к себе ребята. Наверно они подружились из-за схожих своей странностью фамилий, так как по характеру это были совершенно разные люди с совершенно разными жизненными интересами. Первый был бабником, а второй выпивохой, но отдыхали они всегда вместе. Оба были настойчивы в своих стремлениях и упрямы, поэтому, практически всегда, добивались своего. Олег находил себе подругу, чтобы она становилась сговорчивей, в складчину с Николаем, покупал пару бутылок винишка, которое, почти всё, выпивал Ягодка, потом Олег занимался амурными делами, а Коля искал, где бы добавить. Концовка гуляния была почти всегда одинаковой. Один напивался в хламину, а у второго появлялся предлог отделаться от «использованной» девчонки, не мог же он бросить товарища, надо было доставлять его тело на судно. Хорошо, если Ягодка не ввязывался в какую-нибудь драку. Обычно, после того, как Олег вытаскивал с поля боя товарища, бит оказывался именно он. Ни разу у Ягодки не было ни одного серьёзного синяка, а Олег неделю залечивал фингалы и раны, не имея возможности радовать своим появлением многочисленных подруг.

По штатному расписанию на этом буксире должно было быть тридцать два человека, а в этом неожиданном рейсе оказалось всего десять. И ничего, всё нормально, справляемся. Капитан, старпом, который не успел смениться с дежурства, боцман, вышеупомянутые курсанты, два моториста и жившие на борту завпрод и повар.
- Ну что? Студенты. Поморячим? – Выходя на крыло мостика, весело спросил у меня старпом. Во рту у него торчал едва тлеющий окурок, в руке пачка папирос и спички. Курил он непрерывно, прерываясь только на прием пищи и сон.
Непрерывно глядя на картушку компаса, я всё больше и больше жалел, что отдал ребятам свою последнюю сигарету. До конца вахты было ещё два часа. Стрелять курить в начале рейса считалось дурным тоном, поэтому я терпел.
Сменившись, я пошел в каюту. В коридоре стоял тяжелый горький запах курева. Было такое впечатление, что я попал не в каюту, а в огромную пепельницу.
- Ну и вонь.
- Мы посмотрим на тебя через пару часиков, когда курить захочешь.
- Я уже хочу.
- Тогда вспоминай где хапчики нычил и иди, собирай. Курева ни у кого нет.
- А у мотористов?
- Хуже чем у нас. У них приборка в каюте каждый день была, пепельница всегда пустая, а у нас немного окурочков накопилось. Десяток самокруток получится.
- Вот это да! Вот это попали! А помните, боцман окурки в трёхлитровую банку собирал? У него там запас на месяц.
- Бодя хохол, а у хохла даже зимой снега не выпросить. Ещё сегодня эта банка под столом стояла.
- А сейчас?
- Одному Богдану известно.

Фактически в Балаклаве мы и не побывали. Взяли под борт баржу и сразу на выход. Также точно и в Донузлаве, даже к причалу не подходили. Там нас ждал ещё один сюрприз.
- Тащим плавпричал в Херсон. – Огорошил нас капитан.
- Как в Херсон?
- А вот так. Привыкайте. У вас так всю жизнь будет. Сами себе такую работу выбрали.

В Херсоне на берег, кроме капитана, который ходит в диспетчерскую позвонить начальству в Севастополь, сходили только Ночной и Ягодка.
- Ребята. У меня тут бабца живет, когда-то славно с ней покувыркались. Так у неё мамашка такую горилочку гонит, пальчики оближите. Литру обещаю принесть. – Спускаясь по трапу следом за Колей, обнадеживал нас Олег.
- Ты с кем идешь? С Ягодкой. Он твою литру ещё по дороге сожрёт.
- Не, я ему много не дам пить, иначе не донесу.
- Так он тебя и спросил.

К часу ночи в каюту забежал Сергей.
- Мужики! Идем Ягодку грузить на проход. Он там, у трапа лежит.
У трапа, обнявши друг друга, прямо на бетонном причале, сидела оба. Пьяный Ягодка и изодранный весь в кровавых подтёках и царапинах Ночной.
- Ну, у них и Дом офицеров, – Придя в себя, рассказывал Олег, - какой-то длинный коридор с досчатым качающимся и мерзко скрипящим полом. Толпа такая, что танцевать негде и на всех одна нормальная баба.
- Ну, ты ж с ней и попытался познакомиться.
- А то. Потихоньку договорился встретиться во дворе. Пришел, а там ни одной лампочки не горит. Только подошёл, а она как закричит, чтоб бежал, а то убьют.
- Ну а ты? Показал им Кузькину мать?
- Я человек разумный, я долго себя уговаривать не стал. Рванул как на стометровке.
- А Колю где нашёл.
- А я его раньше с бухлом и куревом на судно отправил. Вот он меня лёжа у проходной и ждал.
- Если ты убежал, почему так выглядишь?
- Так ить догоняли-то аборигены. Это я через заборы и огороды по кустам и грядкам. Сначала вовсе не в ту сторону рванул, потом сообразил, когда нарвался на каких-то пьяных молокососов. Сопляки толпой так отделали, ели ноги унёс. Но одному я славно зарядить по харе успел. Потом, на огородах, собаки всю попку и ноги обгрызли. А эти козлы с танцулек, скорее всего, спокойно дошли пешочком до проходной, там меня и ждали. Хорошо охрана порта их отогнала, хотя могла бы и пораньше прибежать.
- А мы думали, что опять Ягодка тебе сюрприз сделал. Да! Что-то ты там про курево говорил. – Все повернулись к Ягодке, у которого как-то неестественно топорщилась на животе рубаха.
- Живем! Мужики! Десять пачек «Астры». Ура!
Про горилку никто и не вспоминал, и так всё было ясно.

А по утру, когда после завтрака перекурили, пришел от диспетчера капитан.
- Ну что? Поморячим?
- Домой?
- Ща. Что там делать? Будем сопровождать к устью Дуная два бронекатера.
- Да. Закрутило нас. Всё это уже стало надоедать.
- Да это ещё не всё, потом в Ильичёвск, потащим плавкран в Жданов, а вот потом, если захочет начальство, пойдём в Севастополь.
В ответ никто не сказал ни слова. Только завпрод матернулся сквозь зубы и быстренько ушёл в каюту.

Вот и Ильичёвск. Тёплый тёмный украинский летний вечер. Что-то, непонятно где, непрерывно трещало, поскрипывало, чирикало, попискивало, что-то невидимое порхало крыльями прямо над головой. Казалось, что животный мир спать и не собирается. В бездонной чёрной бездне неба весело перемигивались яркие звезды, как неоновая лампа светила огромная луна.
Не собирались спать и мы. Под руководством Олега Ночного собиралась экспедиция в посёлок. Я, Миша, Коля и Олег. Наш предводитель где-то шибанул аж целый рубль. Наверно у поварихи. Сигарет было ещё достаточно, девок в этой дыре искать бесполезно, а вот что-нибудь выпить, найти можно было. Я особой страстью к алкоголю не пылал, но от коллектива откалываться не хотел, да и развлечение, какое-никакое.
Сразу за портом, проходящий мимо мужик, поведал, что все магазины уже закрыты, самогонку тут никто не гонит, но если мы зайдем в крайний дом зелёного цвета с деревянным петухом на крыше, то там может что и перепадёт. И загадочно улыбнувшись, пожелал нам удачи.
- С петухом так с петухом. – Сказал Олег и уверенно направился с ту сторону, куда ткнул пальцем прохожий.
Иногда, когда луну скрывало проплывающее облако, становилось так темно, что улицы угадывались только по тускло светящимся окнам хат. Но зелёный дом с петухом на крыше был найден сразу.
- Ага, вот, наконец-то, и петушок! – Радостно сказал Олег.
На переговоры с хозяйкой, как более опытные и взрослые, отправились Олег и Коля. Минут через десять весёлые с полулитровой бутылкой какой-то жидкости подошли к нам.
- Колдунья какая-то, жадная стерва. Лекарство, лекарство… Здоровее будем, раз лекарство. – Улыбаясь во весь рот, рассказывал Ягодка.
Подошли к колонке, попили воды, закурили. Фонарь, висящий на покосившемся столбе, нарисовал жёлтым светом ровный круг на грунтовой деревенской улице, по которой среди глиняных ухабов струился тонкий ручеёк воды вытекающей из не закрывающегося крана. Заканчивался ручеёк большой лужей, конец которой пропадал где-то в непроглядной деревенской темноте.
- Ну, я первый. – Не выдержал Ягодка и вытащил скрученную из газеты пробку.
Один глоток, второй. Остановился, протянул бутылку Олегу и, резко повернувшись, отбежал в сторону. Вырвало.
- Ни хрена не понял. Дайка, такого со мной ещё не бывало. – Сквозь слёзы прохрипел он.
Хватило Ягодки ещё на один глоток, снова вырвало.
Посмотрели на свет. В мутной тёмной жидкости плавали какие-то палочки и листики. По очереди понюхали, пахло самогоном, крепким самогоном.
- Что-то я сегодня не в форме, - икнув, сказал Ягодка, - давай Олега ты.
Олега не дал, сразу же, после первого глотка его вырвало, да так, что мы еле успели отскочить.
- Вот ведь зараза какая. Студенты, давайте вы попробуйте.
Мы переглянулись, но ответить мы не успели. В круг света, прямо через лужу, вошел огромного роста квадратный с лохматой рыжей шевелюрой мужик. Остановился и молча уставился на бутылку.
- Дядь, выпить хош?
Так же молча, дядя взял бутылку, встряхнул её, выдохнул и, открыв рот, запрокинул голову к звездному небу. Громко булькая, жидкость, толстой струёй, вылилась ему куда-то в голову, в темноте было не разглядеть. Кадык даже не пошевельнулся.
Опустив руку, дядя посмотрел на нас абсолютно бессмысленным взглядом, шумно, с трудом, вдохнул, выдохнул, выплюнул листик с палочкой и, как стоял, так плашмя во весь рост упал на спину прямо в лужу. Глаза его были открыты, взгляд устремлен куда-то в сторону Туманности Андромеды. Только плавно поднимающаяся и опускающаяся грудь, к которой была прижата пустая бутылка, подсказывали, что мужик жив и, скорее всего, вот так вот он спит.
- Чё бум делать? – Спросил Миша.
- А пошли-ка мы домой. – Предложил я.
Одновременно повернувшись, бросили окурки и вслед за руководителем экспедиции молча, пошли домой.

Утром, взяв на буксир судоподъёмный кран, мы медленно-медленно шли в сторону Азовского моря.

Первая остановка была на траверзе Феодосии. Прямо напротив бухты поставили на швартовые бочки наш судоподъёмный кран. Чрез пару часов к нему пришвартовали второй, немного меньший по размеру плавкран. Мы стали на якорь прямо напротив городского пляжа.
Скажу честно, это было испытание, это было просто издевательством над нашими молодыми неокрепшими душами. В каких-то пятистах метрах пляж курортного города. В бинокль все особи женского пола казались молодыми стройными и красивыми, похотливые мужики крутились возле самых привлекательных, а мы, такие классные ребята, вынуждены были торчать на этой железяке и неизвестно когда закончится этот рейс. Так ведь можно и всю практику проморячить, будет очень жаль.
- Такси! Такси! – Крикнул я проплывавшему мимо нас катеру, - мне в Феодосию, пожалуйста!
Кто-то грустно хмыкнул, кто-то засмеялся. А завпрод долго и пристально глядя мне в след, о чём-то задумался.
- А ведь я в отпуск должен был сюда ехать отдыхать, у меня тут братан живет. – Грустно проговорил он.
Я поднялся в рубку. Надо было подготовиться к сдаче вахты. Закончив подметать, собрал мусор в совок и вышел на крыло мостика. От борта отошел катер, в котором, весело улыбаясь, сидел, махая мне рукой наш завпрод. Одет он был по парадному, рядом с ним в лодке стоял чемодан.
- Ну, как тут? – Раздался за спиной голос старпома.
Здоровый мужик, чем-то напоминающий джина из кинофильма «Волшебная лампа Аладдина» всегда вызывал у меня трепет и почтение. Громоподобный голос, суровая внешность и какая-то ненормальная страсть к порядку и исполнительности. Наверно это осталось от военной службы, старпом был капитан первого ранга в отставке всю жизнь прослуживший на подводных лодках.
- Уплыл. – Сообщил я ему.
- Как уплыл? Кто уплыл? – Старпом посмотрел на работающие плавкраны.
- Да завпрод уплыл вон на том катере.
- Так. Ну, я ему покажу отпуск! Пусть только появится на борту. Мальчишка! Сопляк! – Возмущаясь, он о чем-то задумался и совершенно для меня неожиданно улыбнувшись, сказал: - Я такой же в молодости был. Уж если что решу, так выпью обязательно. Молодец. Настоящий мужик.

В Жданове, куда наконец-то отвели плавкран, находились всего одну ночь. Вечером, занявши у поварихи рубль, собрались сходить в город, посмотреть, что, как и, конечно же, купить курева.
- Ребята. У нас на зоне была объявлена амнистия. Сегодня до двадцати четырёх часов около полусотни бывших зеков должны покинуть город. А пока они где-то гуляют. – Сообщал нам охранник на портовой проходной. – Будьте осторожны.
Солнце уже село, город, утопающий в густой зелени, медленно погружался во мрак. Свет от фонаря на проходной порта освещал местность метров на десять, дальше была сплошная темнота, усиленная густыми кустами, росшими по обе стороны дорожки, в конце которой светил другой фонарь, освещавший вход в небольшой магазинчик.
- Вы давайте бегом туда и обратно, тем более, что я вас выпускать с территории порта без судовой роли и пропуска не имею права. Бегом.
Метров сто пятьдесят – двести прошли спокойно, весело и с шутками.
Продавщица в магазине от нашего появления вздрогнула и даже вскрикнула.
- Здрасте. Можно нам «Беломорканала», а на остаток «Шипки»?
- Уф. Я так сегодня боюсь работать. Просила, что бы кого-нибудь из мужиков на вечер для спокойствия оставили, так, где они, мужики эти, сами боятся.
- Так это правда, про амнистию?
- А то? Не успели их выпустить, как в городе начались мордобои и грабежи. Даже, говорят, поножовщина была.
- Так что они, совсем дураки, их же только выпустили. Это наверно ваши, местные ребята шалят, под зэков канают. – Усмехнулся Сергей.
Сергей был маленького роста, чернявый. Несмотря на украинскую фамилию, был похож на узбека, чернявый и слегка узкоглазый. С раннего детства занимался дзюдо и попутно, как и все дзюдоисты каратэ. Поэтому мы, отправляясь в это рискованное путешествие, очень надеялись на него и, скромно скажем, не очень боялись.
Курево Сергей завернул в газету, сунул под мышку и мы смело пошли обратно. На улице стало гораздо темней. На небе ни одной звёздочки, всё было покрыто черными дождевыми облаками. Тропинка, ведущая к проходной порта, видна практически не была.
- Эй! Хлопцы! Закурить есть? – Откуда-то из глубины кустов раздался чей-то хриплый бас. Все оторопели. Меня перепугал не столько этот жуткий голос, сколько то, как рванул в сторону проходной наш Серёга. Финишировали все вместе. Оглянулись. Из кустов раздавался хохот, среди общего смеха слышались и женские голоса.
- Спасибо! – Прогремел знакомый бас.
- Вот, бляха, я и перепугался, – честно признался я, - сердце чуть не выскочило.
- Да. – Согласились все хором.
- Ну, по этому поводу надо перекурить. – Посмотрели на Серёгу.
Растерянный Сергей смотрел в пол, в руке была зажата пустая газета.
- Понятно. А я думаю, за что спасибо? У нас там остались ещё окурки?
После опыта первой недели плавания окурки не выбрасывались, черный нагар отделялся, а вонючий табак высыпался в банку с пластмассовой крышкой.
Уныло пошли на судно. Подойдя к трапу, обнаружили, Сергея нет. Повернули обратно.
- Да, только что прошел, сказал, что на пять минут. – Услышали мы от охранника.
- Чё бум делать? – Без особого энтузиазма спросил Миша.
- Чё-чё, пойдем искать. – Обречённо сказал я.
Но тут дверь распахнулась и в проеме показалась довольное Серёгино лицо. В руках у него был большой свёрток.
- Да нормальные ребята, как узнали, что мы курсанты на практике так ещё и стакан налили. Пошли на борт. Они ещё и фунфырь портюши подарили.

В шесть утра, едва забрезжил рассвет, мы выходили из порта. Погода портилась, но капитан решил не ждать. Пора домой. Волна поднялась нешуточная. Отличие Азовской волны от Черноморской в том, что из-за мелких глубин волна поднималась высокая, но короткая. Из-за этого судно качало значительно сильней и с борта на борт переваливало гораздо стремительней. О каком-то там завтраке или обеде никто и не думал. Во-первых, никакая тарелка или кружка на столе устоять не могли, во-вторых, налить в них что-либо было сложновато, в-третьих, приготовить еду тоже было невозможно, ну а в-четвёртых, кушать никто не хотел и не мог. Тошнило всех, кроме старпома. Он курил и думал о чем-то своем, совершенно не понимая, что запах его папирос, был не просто неприятным, он вызывал рвотный рефлекс у каждого, кто входил в ходовую рубку. Спать тоже было невозможно. Бортовая качка была такая, что попеременное переваливание с ног на голову расслабиться не давало ни на минуту, а если койка располагалась вдоль киля, то из неё просто выбрасывало вместе с одеялом на палубу.
Отстояв вахту, выкинув за борт всё, что было накоплено в желудке за прошлый день, пошел будить смену. В каюте никого не оказалось. В соседней тоже никого. Не оказалось в каюте и поварихи. Абсолютно пустые помещения, в которых повсеместно что-то перекатывалось, скрипело и стучало дверками.
- Э! Народ! Вы где?
Тишина.
Обнаружил всех в коридоре, в районе мидель шпангоута, это в середине судна, там, где качало меньше всего. Плотно прислонившись друг к другу, спали сидя прямо на полу. Стойкий запах рвоты перебивал привычный казарменный дух свойственный судовым помещениям, в которых жили мужики, не обременённые семейными узами.
- А я уж подумал, что в Азовском есть свой Бермудский треугольник. Сергей! Вставай на вахту!

- По местам стоять! Швартовые и кранцы с правого борта приготовить! – Услышали мы долгожданную команду.
Вот, наконец-то и Керчь. Завернули сюда для пополнения запасов воды и топлива. На причале встречали два наших матроса вернувшихся из отпуска. Молодые ребята, отрабатывавшие на флоте после учёбы в Кронштадтской школе моряков. Это учебное заведение мы называли Шмонька, соответственно и всех выпускников, пока им на смену не приходили более молодые моряки, называли шмоньками.
- Шмоня приехала. Студенты, наконец-то вас сменят с вахты. Вместе погулять сможете.
- Так, ребята. Занимаем у поварихи ещё рупь и едем город, я вам такую экскурсию устрою, закачаетесь. – Миша учился в Керчи в ПТУ, поэтому город знал, как свои пять пальцев.
- Давайте-давайте. Студенты. Вам только по экскурсиям и ходить. А вот мы с Ягодкой на танцы в ДК моряков.
На танцы и нам с Сергеем хотелось, но нельзя обидеть Мишу и, честно говоря, побывать в Керчи и ничего не посмотреть было как-то кощунственно. Такой знаменитый город.
Увидеть успели только развалины Пантикапея и какой-то уникальный храм расположенный, как это ни парадоксально, на площади Ленина. Остальное время Мишка показывал нам места «боевой славы», места, где прошла его бурная молодость. От рубля осталось семьдесят шесть копеек, да Сергей в Пантикапее нашел целый клад. Рассыпанную мелочь общей суммой пятьдесят копеек.
- Теперь самое интересное, идём осматривать каземат.
- Миша. Может ну его на фиг? Пойдем на танцы. По общению со слабым полом уже соскучились.
- Не. Экскурсия так экскурсия. Культурную программу надо закончить. И с чего вы взяли, что во вторник в ДК будут танцы? Идём в каземат.
- Идём.
К величайшему удовольствию нашего экскурсовода от каземата мы были в восторге. Так в простонародье назывался очень симпатичный пивной бар. Оформленный с стиле петровских казематов со стенами из красного кирпича украшенными тяжелыми кованными канделябрами, мебель из толстенных досок, всё выглядело очень необычно, красиво и уютно. Но, к сожалению, посетители выглядели не так презентабельно. В конце нашего стола, обставленный пустыми пивными кружками, спал небритый ханыга. В огромной ручище он держал кружку с недопитым пивом. Рядом стояла тарелка, из которой, усатыми мордами, нас дразнили огромные вареные раки. Мужик спал, медленно опуская голову на стол до тех пор, пока не касался лбом края кружки. Поднимал голову, медленно и пристально осматривал зал, подносил кружку к губам, будто пытался выпить пива, тяжело вздыхал, ставил кружку на стол и снова засыпал. Так повторялось через каждые минут пять.
Наших денег хватило только на кружку пива каждому и маленькую тарелку какой-то мелкой плохо пахнущей рыбки. Но и это было верхом блаженства.
- Ребята, закурить не будет? - Спросил Сергей сидящих за соседним столом ребят.
- Брось курить, если заработать не можешь.
- Не будь я курсантом, обиделся бы.
- Так вы курсанты? Где учитесь?
- В Питере.
- Ребята! Уважаю! С нас пиво. Берите сигареты, не стесняйтесь. – Шумная компания долго расспрашивала о том, как там поживает Питер, через пять минут про нас, к нашему же немалому удовольствию, забыли.
Конец этого разговора пришелся на последнюю фазу осмотра зала пристальным взглядом нашего соседа по столу.
- Курсанты? У-у-у-у. Курсанты пришли, шас кружки полетят. – Он встал, попробовал допить пиво, не смог, посмотрев на раков, подвинул тарелку поближе к нам и, покачиваясь, пошел на выход.
Официант принес три бокала пива. Поблагодарив соседей, мы почувствовали себя в раю. Вечер удался.

Вернувшись на судно, увидели грустно сидящих на крышке трюма Ночного и Ягодку. Их вид нас сильно удивил. Они были трезвы, абсолютно целы и выглядели какими-то пришибленными.
- Беда. – Ответил Ягодка на наш молчаливый вопрос.
- Баба та, в Ильичёвске, наверно действительно колдуньей была. Представляете. Мы пить не можем, спиртное не идёт, вернее, выходит обратно после первого же глотка.

Насмеявшись вволю, покурив за компанию с горемыками, мы отправились спать. Завтра в Севастополь.

[Romakhov]

Страна Суоми

Лоцманская проводка.

- Орегрунд пайлот стейшион, Орегрунд пайлот стейшион. Ай эм совиет шип «Наури» - Читал я по бумажке английские слова написанные русскими буквами держа микрофон радиостанции «Рейд» в левой руке. В правой, была та самая бумажка и морской русско-английский разговорник.
Наконец-то лоцманская станция острова Орегрунд, которая находилась на подходе к финскому порту Котка, ответила. Но что там ответили, разобрать было невозможно.
- На каком это языке он там пробормотал? – Спросил капитан, который знал несколько слов на испанском языке, а английский для него был языком инопланетян.
- Похоже на английском, а вот слов не разобрать, слишком быстро лопочет.
Я повторил вызов, сделав вид, будто ответ не прошел из-за атмосферных помех, такое бывает.
Снова какая-то белиберда скороговоркой на непонятном языке, точнее было понятно, что это был английский, но знакомых слов не угадывалось.
После нашего третьего вызова в эфире долго висела пауза, потом короткое предложение, из которого два слова я понял.
- Кажется, просят застопорить машину. Вон! Смотрите! Катер к нам идёт, кажется лоцманский. Я, глядя в бинокль, пытался определить, к какому борту он метит.

Выпив рюмку водки и закусив её бутербродом с красной икрой, лоцман скомандовал:
- Фул спид эхед.
- Полный ход вперёд. – Перевёл я, радуясь тому, что услышал знакомые слова. Прямо передо мной, на машинном телеграфе лежал листок с английскими командами на руль и машину. Все слова были также написаны русскими буквами.
Глядя по сторонам, казалось, что мы идём по озеру. Земля, а это были десятки маленьких островов, окружала со всех сторон. Серая дымка низколетящих дождевых облаков поглотила всё, что простиралось дальше трёх-четырех миль. От этого ощущение плавания по внутренним водам особенно усиливалось и, после морских просторов, казалось, что мы на полном ходу летим прямо в берег, что довольно таки сильно напрягало всех, кто находился в ходовой рубке, кроме, разумеется, лоцмана. А лоцман, с улыбочкой на лице, запрокидывал в себя уже третью рюмку, каждый раз оглядываясь на нас, как бы приглашая к столу, накрытому прямо в ходовой рубке. Наверно он подумал, что красная икра и водка нам уже опротивели, поэтому, наливая четвёртую, уже не оглядывался.
Команды, подаваемые лоцманом на руль, были понятны, так как по звучанию практически полностью совпадали со справочником моряка, но, на всякий случай, прежде чем перевести капитану, я проверял себя, заглядывая в листок. Лоцман сразу обратил на это внимание. Заглянув в мой листок, лоцман стал произносить совершенно другие фразы. Увидев мою растерянность, рассмеялся и продолжил как раньше.
Скоро мы были основательно «привязаны» к плавдоку на верфи «Вяртсиля» порта Котка.
- Как там погодка? Как там финские облака? – По громкой связи спросили из машинного отделения.
- Низколетящие, практически пикирующие. Кумуло Нимбус. – Блеснул я познаниями латыни, вспомнив как называются кучево-дождевые облака.
- Да. Не любят нас финны. Надеюсь эти пикирующие нас бомбить не собираются? – Спросил стармех.
Ответить мне не дал громкий смех уже выходящего из рубки лоцмана.
- Молодцы, хороший юмор. – Сказал он на вполне нормальном русском языке.
- Вот хитрец, - рассмеялся четвертый помощник капитана Саша Курковский, - наверно боялся, что мы водку с икрой у него заберём.



Экскурсия по городу.

На второй день стоянки у дока, народ, те, кто в Финляндии был в первый раз, начали проситься в город.
- Да что там делать, сегодня же воскресенье. Вся страна отдыхает, там если и работают, то только продовольственные магазины. Вы, что, колбасы не видели?
- Да ничего мы не видели. У нас в Кронштадте только ливерная и сырная. Просто город посмотреть.
- Ещё насмотритесь. – Продолжал возражать замполит.
- Потом работать будем. А вдруг некогда будет?
- Ну, ладно, если найдете себе старшего, пойдёте. – В советские времена за границей в город ходили только группами и со старшим.
- Да мы сами комсостав.
- Федот, да не тот. Ищите.
Нашли. После получасовых уговоров, я уже не мог сопротивляться. Вспомнилось, как сам впервые попал в иностранный порт, как съедало любопытство, и сдался.
Денег нам выдали за недельный переход, плюс немного авансом. Прогулка по городу никаких расходов не предполагала. До города пешком минут сорок пять, а сам город можно обойти вдоль и поперёк за час.
Погода не радовала. Мороз чуть ниже ноля, небо пасмурное, но снег не шел.
Чистенький вылизанный городок. Даже снег казался белее, чем в Мурманске. Ребята с восторгом смотрели на красочные витрины. После наших, совдеповских, на которых, кроме пыльных манекенов, ничего не выставлялось, их восторг можно было понять.
Наконец-то подошли к магазину «Сокос». Это был супермаркет, но в воскресенье там работал только продуктовый отдел.
Возле прилавков с рыбой и мясоколбасными изделиями, восторг на лицах ребят сменился изумлением, потом досадой, потом завистью. Начали считать количество сортов колбасы. После тридцати сбились.
Надо же, мы, пять лет назад, вели себя точно также.
Фруктовый отдел произвел впечатление не меньше, чем колбасный. Дома, в таких отделах, особенно зимой, кроме свеклы, картошки и червивых яблок ничего не лежало. А тут яблоко к яблоку, даже красные пятнышки были одинакового размера и смотрели в одну сторону.
- Ананасы! Смотри, смотри бананы! А это что? Зелёное мохнатое.
- А чёрт его знает. Наверно что-то съедобное.
Со стороны за ними было наблюдать забавно. Три молодых, только после мореходки парня, все одного возраста и из одного города. Разные по внешности, но совершенно одинаково себя ведущие в магазине.
- Так. Бананы по шесть марок, а нас четверо. Что с нас убудет? Всего-то по марочке с носа. А? Валеричь?
- Грех на траву деньги переводить, когда столько планов. Незапланированные расходы меня не устраивали, но
бананы я любил с детства, поэтому неожиданно для себя согласился. - Ну, по марке так по марке. Давайте.
Взяли восемь бананов, оказалось на два килограмма, то есть по две марки.
- Подержи, а мы ещё там посмотрим. – И пошли кружить по залу.
Недолго постояв у прилавка с бытовой химией, я оглянулся. Мои подопечные стояли уже за кассой почти на выходе и призывно махали мне руками.
Заплатив двенадцать марок я, подойдя к ним, сказал:
- Двенадцать марок. С каждого по две.
- Да ну, за десять марок можно джинсы на распродаже купить. – Неожиданно проявил осведомленность в местных ценах инициатор покупки бананов Сергей Сосновский.
- Джинсы пару лет носить можно, а эту траву съел и всё в толчок. – Продолжил Вася Портнов.
Денис скромно промолчал. Но в его взгляде читалось абсолютное согласие с друзьями.
- Интересно, – подумалось мне вслух, - не дурак ли я? Вроде бы бананов и не хотел, а купил. Ладно, угощу Саньку с Володей.
С Сашей Курковским и Володей Попцовым мы питались за одним столом и между нами давно сложились вполне дружеские отношения.
Погода начала портится, посыпался крупными хлопьями мокрый снег, начал задувать порывистый ветер. И казалось, что куда не поверни, этот пронизывающий насквозь холодный ветер дул всегда в лицо. Снежинки забивали глаза, нос. Больно секли по лицу. Но мои экскурсанты были намерены осмотреть городок до последней улицы.
В конце концов, надоело и им. Чтобы немного передохнуть мы спрятались от ветра в подворотне. Промокли все до нитки. От холода начало потряхивать.
- Воспаление лёгких вполне вероятно. Этого нам только и не хватало в начале ремонта. – Озабоченно проговорил Вася, отличавшийся особо внимательным отношением к своему здоровью.
- Если бы знал, никогда бы не попёрся в этот вшивый городишко. – Начал ныть самый крепкий из всех Сергей.
- Сами настаивали. Теперь терпите. Хотя есть у меня предложение. Можно до верфи на такси. – Я заметил, что мы стоим почти у таксопарка.
- Так это ж каких денег стоить будет? – Возмутился Сергей.
- Ну, если перевести на джинсы, то три. По крайней мере, в прошлом ремонте, стоило столько.
- Не, я лучше сдохну тут, чем десять марок за тачку. -Наконец подал голос Денис.
После недолгого молчания пришли к выводу, что поездка на такси неизбежна. Что удивительно, везти к верфи таксисты нас отказывались. Объяснить причину, по случаю отсутствия общеизвестного языка, они нам не могли.
- Вот уроды, им что, деньги не нужны?
Подошел, видимо, самый сердобольный таксист. Оглядел нас, начал что-то говорить, показывая в сторону верфи, потом ткнул пальцев в мою мокрую куртку, потом показал, очевидно, международный жест, изображающий деньги, потирая большой палец об указательный и вопросительно уставился опять же на меня.
- А. Деньги. Марки?
Финн утвердительно затряс головой.
- Марки есть. - И я достал из кармана тощую пачку денег.
Через минуту мы в тепле и полной тишине ехали на классной тачке.
- Мицубиси. – Прошептал Вася.
- Смотри на панель, сколько там всего. – Также тихо прошептал Денис.
- Что-то я не пойму, а где тут счётчик? - Взволновано шептал Сергей.
Счётчик я увидел сразу, так как сел на переднее место. Понажимав на кнопки финн, включил передачу мы поехали. На счетчике, около международного обозначения финской марки, сразу высветилась цифра тридцать.
Василий перечислял достоинства машины, которая везла наши утомленные прогулкой тела на верфь. Денис расслабленно слушал, у него стали зарываться глаза. Разморило.
- Это что! Сорок марок! – Вдруг заорал Сергей, перепугав всех сидевших в машине. – Да за такие деньги я вас на себе до судна донесу. Пусть остановит, я выйду.
- Сергей! Брось ты, не позорься.
- Ты говорил тридцать, полпути проехали, а уже сорок пять. Я не буду платить.
- Валеричь. Может, действительно выйдем, пешком дойдем, вроде и снег не такой густой. Ветер дул в попутном направлении, поэтому казалось, что он немного стих, но даже от мысли о том, что надо выходить на эту холодрыгу, вызывали дрожь во всем теле.
Молчал только Денис. Я тоже молчал, скрывая раздражение. Захотелось матернуться и в самом деле выйти из машины, но не из-за денег, а от возмущения.
- Ну, вы и крохоборы.
Машина доехала до верфи, остановилась. Доехали в полной тишине. Ребята вышли и пошли. Расплачиваться, судя по всему, они не собирались. Не поворачивая головы, Сергей сказал:
- У старпома оклад большой, пусть сам платит, его была идея.
Таким образом, совершенно не собираясь в город, я потратил месячную зарплату.
Спустя пару часов, я, развалившись на диване, расслабленный после теплого душа, рассказывал своим друзьям о странно закончившемся походе. Возмущению не было предела. Мой рассказ прервал стук в дверь. На пороге стоял Сергей и Василий.
- Валеричь, ты же бананы купил, забыл, что ли, угощай.
- Да. С такой молодёжью мы далеко пойдем.

[Romakhov]

Обмен опытом

У соседнего причала стоял небольшой транспорт с портом приписки Баку.
Узнав, что они в Финляндии уже девятый месяц, я решил сходить к коллеге расспросить, что и как. Особенно было интересно узнать, как и где они покупали машины. Мы были одни из первых в стране, которые попали за границу после разрешения советским морякам покупать там легковые автомобили. Азербайджанцы уже себе купили четыре.
- Заходи дорогой! – С акцентом, несмотря на то, что был абсолютно русским, пригласил меня старпом. Молодой парень, старше меня лет на пять, чернявый как кавказец. Свою молодость пытался замаскировать напускной важностью, но справиться с собой не получалось. Было видно, что его просто распирало, от того, как хотелось поделиться впечатлениями.
- Андрей Андреевич. Можно Андрей – Представился он.
Каюта и спальное помещение старпома были битком набиты всевозможными коробками и пакетами. Среди всего этого нагромождения выделялись четыре телевизора, пять видеомагнитофонов и две стиральные машины.
- Для начальника отдела кадров, – дотронулся рукой до коробки с телевизором, - он же оформлял меня на это судно, другой для начальника управления, он утверждал меня на судно, ну и всех остальных надо отблагодарить, иначе в следующий раз утвердят другого. – Пояснял мне Андрей, предварив мои вопросы. – А себе я взял только машину.
- Какую?
- Вольво. Двудверная. Вот только сразу сломалась, не заводится, а что там сломалось определить невозможно, там электросхемы на шести листах. Да мне только в Баку её доставить, а там братан, он автомеханик, всё лишнее выкинет. Главное чтобы светилось всё что надо, и ехала как надо, а остальное на помойку. Пойдём на стоянку, тачку покажу. Допивай. – Осушив одним глотком двухсотграммовый граненный стакан с каким-то густым и сладким, но довольно таки вкусным алкоголем. Я сделал тоже, не оставлять же такую диковинку.
По пути на автостоянку Андрей рассказывал, как покупались остальные машины.
- Шакир, наш электромех, шёл по городу. В каком-то дворе увидел Жигуленок-копейку. Через дворника вызвал владельца и давай торговаться.
- На каком языке?
- А просто стал торговаться, без языка, руками. Дал ему понять, что хочет купить его машину. Взял лист бумаги и написал на ней 40 градусов, 0,5L VODKA. В ответ финн покрутил пальцем у виска. Тогда Шакир приписал + 0,5 L. Финн стал нервничать и собрался уходить. Тогда Шакир написал + 1 L. Финн остановился, тогда Шакир приписал ещё один литр. Через десять минут он уже ехал к верфи на собственном автомобиле.
Я не знал верить или нет, но на всякий случай спорить не стал.
- Гуссейн, на автосвалке, пытался поменять машину на ящик говяжьей тушёнки. Финик открыл банку, дал попробовать своей собаке, но та есть не стала, сделка не состоялась. А если бы ей понравилась, то вполне могло получиться.
- А что, на автосвалках машинами торгуют?
- Ещё как. Жигулятами они пользуются, пока не заработают на нормальную машину, потом сдают на свалку, а их, в свою очередь, покупают те, кто ещё не успел заработать на нормальную. Круговорот машин в природе, так и продают, пока не развалятся.
На площадке у верфи стояло четыре машины. Два Жигуленка, Вольво и Симка.
Симка напоминала Запорожец или инвалидку. Маленькая квадратная, что-то придавало ей такой вид, от которого она вызывала если не смех, то сочувствие к хозяину уж точно.
- Это сейчас не смешно, там, в Баку смешно будет, когда сгружать начнем. За границей инвалидку купить, совсем дурак этот боцман. Он её покрасил обычной эмалью простой кисточкой. Ближе не рассматривай, заплачешь. – Смеялся, открывая свою машину, Андрей.
Повернув ключ зажигания, попытался запустить двигатель. Разноцветными огнями засветилась панель приборов. Ну, прямо самолёт. Я впервые в жизни сидел в иномарке. Какая-то надпись постоянно моргала на панели справа от руля, непрерывно низким тоном звенел колокольчик.
- Может ремень безопасности пристегнуть, я читал, что у них сигнализация на это срабатывает.
- Пробовал, все равно не заводится. Вот так каждый день, посижу побалдею и на судно.
- Слава, привет! – Рядом с машиной остановился наш начальник радиостанции.
- Коля? Ты откуда?
- Да увидел, что вы машину смотрите.
- Коль, ты же в электрике и машинах что-то там соображаешь. Посмотри, может, подскажешь, почему не заводится.
- А бензин в баке есть? – Спросил Коля, усаживаясь за руль.
- Я залил семьдесят шестой и разбавил его девяносто пятым, думаю, что в среднем получился девяносто третий.
- С точки зрения математики может и так, а вот с точки зрения механики не знаю, может, поэтому и не заводится. – Произнес Николай, поворачивая ключ зажигания.
Двигатель фыркнул и мягко заработал, утробно рыча выхлопной системой.
- Мощный двигун.
- Обожди, что ты сделал? Как ты её завёл?
- Обыкновенно, повернул ключ и всё.
- Дай попробую.
Сколько бы Андрей не крутил, кроме колокольного звона никаких других звуков машина не издавала.
- Чушь какая-то. Колокольня, а не машина. Ничего не понимаю.
При повторной попытке у Коли опять всё было нормально, машина завелась, что называется, с пол тыка.
- Меня штоль невзлюбила, или как?
- А что там за надпись справа от руля мигала? Ага. Что-то про алкоголь. Вы сегодня пили.
- Да нет, всего стаканчик ликера, да мы каждый день по стаканчику - два, он же слабенький, а вкусный такой… А что?
- Да не заводится она из-за срабатывания датчика на алкоголь. Защита тут такая стоит. Шведы, ну что с них возьмешь.
- Елки-палки. А я уже месяц как себе места не нахожу. А тут вон оно что. Такие машины на Кавказе никто бы не покупал.
По пути на судно Андрей рассказал, как покупался второй Жигуленок.
- На свалке у финика спросил хинту.
- Что?
- Хинта, это по фински цена. Тот пишет - 2000 марок.
- Гуссейн ему пишет – 100. Тот аж подпрыгнул, что-то кричал, руками махал, в общем, совершенно торговаться не умеют. Гуссейн ему рисует 200. Финн, что-то соображая, пишет 1900, Гуссейн 300, тот 1800. Три часа торговались. Финн пытался закрыться у себя в офисе, так Гуссейн на стекле писать стал. Сговорились на 600 марок. Те же шесть бутылок водки.
- Ну, для такого торга надо быть азербайджанцем.
- Погоди. Моих денег за все пол года ремонта едва хватит на один телик с видиком и то не новые. Сколько же вам платят?
- Столько же сколько и вам. Только мы умнее. Завтра принимать у финнов пароход, а мы ночью пробрались, песочку кой-куда сыпанули и снова на 2 месяца дока. Они только с третьего раза докумекали. Нас «Валмета» и турнули. Начальство строго предупредило, что мол так нельзя и сюда, на «Вяртсилю». Еще плюс три месяца.
- Нас бы пересажали.
- Это вас пересажали бы, а наши понимают, что мы и для них стараемся.

Голь на выдумки хитра.

Через три месяца ремонта, автостоянка при верфи была заполнена приобретёнными нашими членами экипажа машинами.
Для местных жителей, не поворачивается язык назвать их аборигенами, в их скучной размеренной жизни, появилось развлечение. Ежедневно, всей семьёй, приезжать на верфь и, не выходя из машины, смотреть на этих русских, которые, скупив по всей Финляндии автохлам, при помощи примитивнейших инструментов, и в условиях абсолютного отсутствия условий для авторемонта, стараются сделать из этого ржавого барахла, что-то похожее на машины.
Почти каждый, купивший себе автомобиль, считал своим долгом если не отремонтировать, то хотя бы придать машине приличный вид. Ведь при разгрузке в Мурманске на причале соберётся много разного рода знакомых и друзей и, хотелось бы, произвести на них впечатление. Да и просто хотелось привести машину в порядок, раз было для этого время.
Сразу, после приезда на стоянку вновь купленной машины, собирался народ для оценки приобретения. Практически всегда при этом присутствовали радиооператоры Миша и Саша. Первый, зная слабые места в корпусе автомобилей, при помощи отвертки находил прогнившие места внутри салона. Делалось это очень просто, Миша тыкал в определённые места отверткой и, если она проваливалась, удовлетворенно хмыкал:
- Понакупали гнилья.
Дырки, даже если они были замаскированы целой, без какой-либо деформации краской, Миша находил безошибочно, хотя своей машины у него никогда не было, и покупать её себе он не собирался.
Саша был «специалистом» по внешним дефектам корпуса. Так же никогда не имевший машины он, постукивая пальцем по корпусу автомобиля, всегда, если они были, находил зашпаклеванные и прогнившие места.
Финны оказались далеко не такими наивными ангелами, как мы про них думали. Бывали случаи, когда прогнившие в корпусе дыры заклеивались тонкой бумагой и сверху закрашивались краской под цвет машины. Предпродажная подготовка с финской стороны часто была просто покраской машины без обработки корпуса прямо по ржавчине, лишь бы выглядела свежей.
Обнаруженные радистами дырки расковыривались до максимальных размеров и, после этого, владелец обязан был с ними что-то делать.
Вынимались сиденья, удалялись покрытия пола и уносились на судно в каюту. Поэтому купленные машины стояли на стоянке без сидений с голыми салонами. В местных газетах в статьях под заголовками типа «Хлам возвращается на родину», писали, что советские моряки на столько бедны, что покупают машины без сидений. Фотографировались наши машинки обычно на фоне переполненных мусорных баков, стоявших рядом со стоянкой.
К стати, снимая сиденья, под ними, особенно под задними, частенько находили выпавшую их чьих-то карманов мелочь. Иногда там было на пару пачек хороших сигарет. Поэтому при этом процессе, народ деликатно расходился, что бы не вводить хозяина в смущение. А вот потом уже приходили радисты.
Обнаруженные ими дыры расковыривались и обрабатывались напильниками и наждачкой до тех пор, пока не удалялась вся ржавчина. Конечно же, сварочных аппаратов на стоянке у нас не было. Поэтому дырки заклеивались. Стекловолокно и эпоксидный клей с успехом заменяли любую сварку. Лично на моей машине одна такая заплатка держалась четыре года, пока не стало проваливаться водительское сиденье. И только через шесть лет начали отваливаться куски шпаклевки со стекловолокном и эпоксидкой с левой передней двери.
После того, как клей засыхал, все зашпаклёвывалось, грунтовалось и закрашивалось. Человек не сведущий, после такого косметического ремонта, мог бы запросто подумать, что корпус идеален.
Частенько было много ржавых пятен и на корпусе. Тут уже каждый изгалялся, как мог. Но максимум доступного инструмента был у всех одинаков, это отвертки, наждачная бумага, металлическая щётка, кисточка и так называемая шкрябка, это загнутая буквой «г» металлическая лента шириной сантиметров пять и заточенная с обеих сторон. Предназначалась шкрябка для удаления ржавчины и старой краски с корпуса судна.
Ежедневно, после окончания рабочего времени, мы ходили на автостоянку как на вторую работу. Чистили, шпаклевали, подкрашивали, регулировали, ремонтировали. В общем, делали практически всё, что можно было сделать в таких условиях. Забегая вперёд, скажу, что при погрузке машин на борт, перед отходом в СССР, собралось немалое количество местных жителей, зная и понимая, каким трудом и в каких условиях производилось доведения машин до товарного вида, многим из нас аплодировали.

Так вот. А каким же образом мы доводили машины до вышеупомянутого товарного вида? Рассказываю. На такое способны только советские люди, воспитанные полным отсутствием в стране автосервиса, дефицитом инструмента и прочих необходимых материалов. Конечно, не от хорошей жизни, но мы были способны на чудеса.
Ну, вот какой финн смог бы покрасить машину прямо на пыльной автостоянке, хотя бы приблизительно соблюдая покрасочную технологию? Особенно если у него не было под рукой ни пульверизатора, ни условий для поднятия температуры корпуса и воздуха до требуемой. А температура требовалась не менее сорока градусов.
Замечательнейший, умнейший человек и талантливый механик Александр Иванович Лунин проблему с пульверизатором решил быстро. Пульвер был сделан из двух металлических стержней от шариковой ручки. Если вы представляете принцип работы подобного прибора, то можете представить, что по одному стержню поддавался воздух, а второй эжектором высасывал из банки краску, которая этой струёй воздуха. разбрызгивалась на поток мельчайших капель.
Проблему сжатого воздуха, для которого нужен был компрессор, решили так же гениально. Обычным насосом накачивалась автомобильная камера, давления воздуха из которой вполне хватало для покраски небольшой по площади поверхности машины. Резиновый шланг, стержни, железная консервная банка, автомобильная камера, вот и всё, что требовалось.
Оставался вопрос покрасочной камеры и необходимой по технологии температуры. Не только финны, но и многие наши были в восторге от того, как мы решили и эту проблему.
Когда-то наша автостоянка была футбольным полем. Ворота, за ненадобностью, сдвинуты в сторону. Но это для финнов ворота были не нужны, а мы, поставив машину на свободную площадку, с обеих сторон обставляли её воротами, соорудив, таким образом, что-то наподобие домика, в котором машина и располагалась. Сверху ворота, при помощи скотча, наглухо обклеивались целлофановой пленкой. Ворота плотно сдвигались и, на солнышке, через какие-нибудь три – четыре часа, в этой камере было так жарко, что приходилось снимать рубашку. Красили, подкрашивали, оставляли до вечера сохнуть, и выглядела машина как новая.
У меня был другой способ.
Купив на свалке, левую заднюю дверь, моя сгнила до середины и восстановлению не подлежала, я подготовил её к покраске. В это время в сауне шел ремонт. Обшивку и мебель из предбанника вынесли, а новую ещё не привезли.
Включив сауну на прогрев, установил на датчике температуру в сорок градусов и оставил там свою дверку. Чрез три часа из баллончика, который купил в магазине, вынеся дверь в предбанник, покрасил ее, да так, что выглядела лучше родной и краска держалась до конца жизни моей машины, почти десять лет
Старые дублёнки, куски линолеума, и практически всё, что было под руками, приспосабливалось для исполнения наших фантазий. У меня, к концу ремонта мехом был оторочен руль и ручка переключения скоростей. Из фанерного ящика была сделана консоль для установки магнитолы обшитая натуральной кожей, куски которой остались после перетяжки дивана в каюте капитана. Звукоизоляция повышалась за счет украденного в машинном отделении войлока. Пол в салоне был покрыт мягким теплым по качеству и цвету линолеумом, куски которого оставались после ремонта жилых помещений судна. Электромеханик пошел дальше. Внутренние дверные ручки в его машине были сделаны из тикового дерева. Тиком была покрыта палуба в ангаре судна. Часть палубы, когда-то повреждённая, была заменена. Оставшиеся куски дерева, после соответствующей обработки, превратились в очень красивые и необычные для Жигулей ручки.
Куски плексигласа, светоотражающие полоски для спасательных жилетов и десятки других, найденных на судне и на верфи материалов, были использованы нами «по назначению».
А что было делать?

Пикник

Многое к чему привыкли у себя на родине тут, в Финляндии, было совершенно по другому из-за чего мы часто попадали в впросак.
Возвращаясь после прогулки по городу, изрядно уставшие, мы проходили мимо ровненького киношно чистенького белого заборчика, за которым располагалось внушительных размеров, покрытое зелёненькой, на вид очень мягкой травкой поле. Красивые, необычной формы кругленькие кустики, тоже казались пушистыми и мягкими. За полем начинался лес, среди стволов которого виднелся небольшой домик.
- Предлагаю отдохнуть на лоне природы. – Предложил Володя Концов, электромеханик, оставшийся на судне после военной службы переданный нам военными вместе с судном. Служба в Военно-морском флоте нисколько не испортила его, но оставила в поведении некоторые черты присущие любому мичману.
От службы у Володи осталась прямолинейность, некоторая простоватость с отношением к жизни как будто всё вокруг создано только для тебя, что иногда, со стороны, казалось простым эгоизмом. Если хочется, то значит можно, по крайней мере, почему бы и не попробовать.
В этот день мы должны были пойти к продавцу, у которого купили музыкальную аппаратуру, в гости. Не знаю, что у этого финна по имени Марко было основным доходом, магазин или работа электриком на верфи, Но работал он ежедневно и там и там, а по субботам ещё работал и барменом.
Володя решил посмотреть, как живут в стране Суоми и поэтому просто, нисколько не смутившись, предложил Марко пригласить нас в гости. Марко деликатно отказал:
- У меня маленький ребёнок и мне надо посоветоваться с женой, наверно она будет против.
- Ничего, мы потихоньку. С нас водка, с вас закуска.
- Я тебе завтра скажу, а сегодня обещать ничего не буду.
Не знал Володя, что и им, финикам, строго было запрещено тесное общение с представителями коммунистической России, так же как и нам с капиталистами.
- Мы завтра вечером подойдём к твоему магазину, а оттуда к тебе. – Сделал вид, что не понял Володя.
Вечером, как я и ожидал, Марко сообщил, что ребёнок сильно заболел, поэтому посиделки переносятся на неопределенное время.
Водка осталась не востребованной, продать её тоже не удалось, день был кокой-то неудачный. Зная, что финнам нравились наши рыбные консервы, «натурал» как они их называли, мы, собираясь в гости, взяли с собой пару банок натуральной сельди в масле, ну на всякий случай, опыт общения с этим народом уже был. Они пьют водку, запивают её пивом и потом с восторгом замечают, как сильно и быстро они пьянеют с нашей водяры. Закусывать у них, видимо, не принято. Поэтому у нас, в данной ситуации, вопрос с полноценным отдыхом решен, было что выпить и чем закусить.
Расстелились, расположившись под самым большим кустом. У радиста в кармане оказался набор туриста, три складных пластиковых стаканчика.
- Миша. Не скажи, что ты предвидел такую ситуацию.
- Не скажу. Просто мне сказали, что в прошлом ремонте такие наборы финны расхватывали по бешеной цене, а у меня, собаки, ни одного не купили. Придётся вам по набору подарить.
Открыли, налили, выпили, закусили, закурили, в общем, всё как положено.
- Мужики. А вам не кажется, что тут всё слишком причесано и прилизано. Как-то всё не по-настоящему.
- Да у них везде так, ты видел как у них во дворах всё чистенько, да и в городе тоже.
- Ничего. Мы тут полгода простоим, приведём всё в норму. Вон, матом финны ругаются уже не хуже нас, научим и срач наводить.
- Почему-то не мы у них порядку учимся, а они у нас разгильдяйству.
- Да потому, что мы сильная и великая нация и не пристало нам учиться у всяких там малочисленных северных народцев.
- К сожалению, вы правы, но давайте окурки не разбрасывать, жаль портить такую красоту.
- Во блин! Бомжара какой-то прется. Щас просить что-нибудь будет.
Бомжара был в кожаной облезлой куртке, протертых, почти до дыр, джинсах и, явно не по сезону, ярко-желтых резиновых сапогах. Подошел уверенно, будто общаться с русскими было ему не впервой. Что-то начал лепетать на своём.
- Слава, налей ты ему, да пусть убирается. – Протянул мне бутылку Миша.
- Похоже, что ему не это надо. – С улыбкой я протянул непрошенному гостю стакан с водкой.
Бомжик выпить не захотел, больше мы ему предложить ничего не могли.
Поняв, что мы его не понимаем, бомжик куда-то быстро убежал.
- Может это двор такой, а не поляна?
- Ты посмотри вон туда. Этот дворик тянется почти на километр, а может и больше.
Действительно. Наша поляна тянулась по соседним сопочкам, поворачивала за лес и, похоже, там не заканчивалась.
Налили, выпили, закусили, закурили, в общем продолжаем. В этот раз курили молча. Прошло минут десять.
- Начисляй! По последней и до хаты. – Предложил Володя.
Только я налил, как из-за куста появился наш бомжик, всё бы ничего, но в руках у него было ружьё, которое он, направив в нашу сторону, что-то опять лопотал на своем.
- Э! Ты, мужик, перестань, ну нет у нас ничего кроме водки. – Перепугался Миша.
По жесту бомжика я понял, что нам предлагают убраться с этой поляны.
- Кажется, что ему не нравятся наши посиделки.
Выпили, закусили, собрали мусор остатки трапезы и, под конвоем вооруженного бомжика пошли в сторону дороги, по которой шли к верфи. Как только перелезли через забор, финик развернулся и пошел в сторону виднеющегося сквозь редкие деревья дома.
- Я что-то не понял, он, что лесник что ли? – Миша остановился и стал осматривать поляну. Остановились и мы.
- Надо было забрать ружьё и навалять ему здюлей, что бы знал, как на наших со стволом. - Продолжал махать кулаками после драки Михаил. Казалось, что он собирается вернуться и догнать хама.
- Ты на себя в зеркало давно смотрел, Кощей Бессмертный, от тебя плевком пополам перешиб бы.
- Мы тамбовские не худые, мы жилистые, любого амбала измором возьмём. – Продолжал петушиться Миша.
- Нам только международного скандала не хватает. Мужики. А что тут написано. - Подошел ближе к заборчику Володя.
- Так там же по талабонски, разве что поймёшь?
- Тут первым словом написано «приват», а это значит частное. Тут наверно частная территория. Поэтому и трава такая ровная и кустики подстриженные.
- Да ладно, что с них убудет что ли?
- Мог бы и в ментовку сдать.
- Мог, но не сдал. Давай завтра ему бутылку подарим, всё же по человечьи к нам отнесся, не орал, не хамил и полицаев не вызвал.

На следующий день, перебравшись через забор, на прямую пошли к домику в лесу. На одном из деревьев я увидел видеокамеру.
- А не нарываемся ли мы на неприятности. – Стали меня мучить сомнения.
- Прорвёмся.
На крыльце дома нас ждал вчерашний бомж, но только одет он был уже по цивильному. Вопросительно глядя на нас, потихоньку сместился к ружью, стоявшему около двери.
- Презент! Френдс! Хюва! Рашен водка - презент! – Проявил эрудицию Володя, протягивая мужику бутылку водки. - Вчера мы дриньк тут у тебя на поляне. Экскюзьми. Сори. Презент водка и мы пошли! – Почему-то всё громче и громче кричал Вова. Видимо стало страшно от собственной наглости.
Дед взял бутылку, посмотрел на этикетку, и сказал:
- Хюва.
Потом призывно махнул рукой, и, не оглядываясь, пошел в сторону вчерашней поляны.
Очевидно, мы не очень внимательно, прежде чем разместиться на пикник, смотрели по сторонам. Уже с первых шагов я понял, что нахожусь на поле для гольфа.
Попробовав по паре раз ударить клюшкой по мячику, мы простились с гостеприимным хозяином и пошли по своим делам.


Свалка

Ремонт подходил к завершению
Советская действительность была такова, что часть работ, утвержденных Москвой в ремонтной ведомости, приходилось делать членам экипажа.
Дело в том, что люди, в Москве, которые давали «добро» на проведение тех или иных работ, были от проблем флота так далеки, что иногда приводили водоплавающих, то есть нас, не просто в изумление, а даже и в шок. Утверждались маловажные и малозатратные работы и вычеркивались те, без которых эксплуатация судна была бы весьма затруднена.
Но судно должно работать, поэтому приходилось выкручиваться. Договаривались с руководством верфи о том, что бы в ведомостях обозначались одобренные нашими начальниками работы, а фактически делались другие, а так, как на это часто не хватало денег, работы, не требующие какой-либо особой квалификации, выполнялись членами экипажа. Преподносилось это как субботник, была такая форма добровольного бесплатного труда. В субботниках, когда-то, участвовал даже дедушка Ленин. Говорят, что даже он собственноручно брёвна таскал, а уж нашим командирам сам бог велел поработать на благо родины.
Поэтому часто на палубе появлялся старпом или капитан в рабочей одежде, а работать приходилось по настоящему, поэтому она, рабочая одежда, и выглядела соответственно. Иными словами иногда финские рабочие, общаясь со старшим судовым командным составом, и не предполагали кто перед ними. Иногда удавалось узнать много интересного, К примеру, то, что регулярно члены экипажа менялись с работниками верфи всякой всячиной. К примеру наш чай менялся на рабочие перчатки, клей или силикон, нравились финнам и наши рыбные консервы, совершались и противозаконные бартерные операции с алкоголем, проще говоря, водку меняли на всё, что в фирме плохо лежало. Но это другая история.
В этот день я циклевал деревянную палубу на крыльях мостика. Инструмент был финский. Капитан боролся с ржавчиной в носовой части судна.
- Валерьевич! Я тут видел, как на свалке самосвал выгрузил целый кузов колёс. – Подошел ко мне боцман.
Свалка располагалась недалеко от верфи, почти в километре.
- И что ты предлагаешь?
- Давай мотанемся. У тебя же машина заправлена. Может, чего там найдём.
Машин мы накупили, а вот на зимнюю резину денег не было, а в Союзе зимнюю шипованую резину не только не продавали, о ней многие даже и не слышали. Некоторые по дешевке покупали колеса, которые финны считали не пригодными для эксплуатации, некоторые находили свалки и помойки, на которых валялись выслужившие свой ресурс покрышки и волокли их на судно. Это для сытой Европы они выработали ресурс, а нам они, в последствии, служили верой и правдой не один год.
Боцман Василий был хохол не только по происхождению, но и по характеру. Покрышек он набрал и себе на много лет и на продажу, но всё же считал, что этого маловато.
- Василий Васильевич. Как только мы уедим со стоянки, это увидят все, включая кэпа и замполита. Как потом отбрешемся?
- И не надо отбрёхиваться, давай пригласим капитана, я думаю, что ему тоже покрышки нужны. Это мы можем, возвращаясь из города, прихватить с собой пару колес, а ему не солидно. А тут привезём и его и колеса, и никто не увидит, а с замполитом пусть сам разбирается.
Через полчаса мы уже въезжали на территорию свалки. Местные власти отвели под свалку заболоченную местность, скопившийся мусор выравнивался бульдозером, засыпался песком и гравием в несколько слоев и потом использовался для промышленных нужд. Строились склады, всевозможные предприятия, включая и автосвалки.
Под обрывом, высотой метра три, действительно лежало около сотни разнокалиберных покрышек. Наша задача состояла в том, что бы отыскать хотя бы пару одинаковых по рисунку и по глубине протектора колес. Пар было много. Уже загружен багажник, несколько колес лежало на заднем сиденье в салоне моей машины. Грузить было уже некуда, вернее, некуда было бы сесть положи ещё хоть одно колесо, но мы пошли глянуть ещё разок. В крайнем случае, пассажиры дойдут пешком. Тут недалеко.
В самый разгар поиска над головой раздался рокот грузовика.
- Щас ещё колес насыпят. – Обрадовался боцман. Но вместо кузова самосвала прямо над нами показалась огромная, желтого цвета бочка.
Мы, что оказалось очень своевременным, отошли в сторону. На склоне появился молодой паренёк в желтых, под цвет машины перчатках и синем комбинезоне. Не глядя в низ, повернул какую-то ручку, дернул за рычаг и, мимо нас, весело брызгаясь во все стороны маленькими капельками, понесся зловонный поток густой, цвета детской неожиданности, массы. И только после боцманского вскрика, упавшего при попытке отбежать как можно подальше, паренёк заметил стоящих внизу людей. Он долго с удивлением смотрел на нас, потом что-то крикнул. Над нами, блеснув беленькими трусиками под коротенькой юбочкой, появилась симпатичная девочка.
Парень, с очень серьезным видом что-то тихо ей объяснял, постоянно показывая то в сторону белоснежной надстройки нашего парохода, возвышающегося над кучами мусора то в нашу.
Девушка, как прилежная ученица, кивала головой, изумление не сходило с её симпатичного личика. Смотрела она, почему-то только на меня, хотя, возможно, это мне просто так казалось.
Источник дурно пахнущей жидкости выдохся, парень снова подергал рычаг, повернул какую-то ручку, и, даже не взглянув в нашу сторону, исчез.
Девушка, опять сверкнув белоснежными трусиками, исчезла в том же направлении. Через несколько секунд исчезла и бочка.
- И надо было ехать на край света, что бы чуть в дерьме не утонуть? – Засмеялся капитан.
- Хорошо, что вовремя отошли, а то я от запаха чуть не задохнулся, представляю, если бы искупались. На судне народ помер бы от смеха. – Василий даже присел от смеха, а меня чуть не взорвало от злости:
Если бы эта девочка знала, что среди копавшихся в этом дерьме людей, выглядевших как бомжи, были капитан и старший помощник капитана того самого белоснежного лайнера, который своим гордым видом величаво вырисовывался на фоне вечно серого дождливого балтийского неба.

Водительские права были у меня десять лет, а водительский стаж отсутствовал вообще.
Боцман пошел пешком напрямую, через сваленные в кучи горы мусора. Я, вместе с капитаном, поехал на машине, под самую крышу заваленной покрышками.
Встреча на свалке меня сильно разволновала, чувствовал себя оплеванным. Выехав на шоссе, прибавил газку и погнал в сторону верфи.
Ехавшая на встречу машина поморгала дальним светом и остановилась, съехав на обочину. Как будто, так и надо было, лицо водителя финской машины не выражало никакого удивления, он дождался, когда я проеду, и продолжил путь. Я продолжал ехать дальше не обращая внимания на этих странных финнов. Вторая машина тоже остановилась. Там тоже терпеливо ждали, когда я проеду. На третье встречной я заподозрил, что что-то не то.
- Что-нибудь не так? У нас что, спереди что-то написано, что они все останавливаются. – Я посмотрел на капитана.
- Что?
- Да как-то всё не так, но почему, понять не могу.
- Кажется, мы не по той стороне дороги едим, вроде надо по правой. Это в Англии левостороннее. Ты раньше-то за рулём сидел?
- Ага. В семьдесят пятом, десять лет назад, на экзаменах в ГАИ.
Вспомнилась история рассказанная старпомом с азербайджанского транспорта о том как, купив машину, они пытались перегнать её на верфь, но на перекрёстке машина заглохла. Попросили проезжавшего полицейского завести с толкача. Полицай что-то пытался объяснить, но ребята думали, что торгуется, сунули ему в карман десять марок и, усевшись в свою машину стали ждать. Полицейский отбуксировал поломанную машину вместе с пассажирами в участок, где их оштрафовали за езду по Финляндии без страховки, и собирались судить за оскорбление офицера полиции.
Пока удивленные нашей ездой финны не доехали до полиции, надо успеть доехать до стоянки. Я прибавил газку.

Рыбалка

Всё же маловато нам платили валюты. Стоя в ремонте в Финляндии, кое-какие деньги мы получали, которых хватало на всевозможные покупки, но для этого приходилось экономить на еде.
Кто-то на собственном опыте, а кто и по рассказам товарищей знали, что надо и сколько надо брать с собой на время загранремонта продуктов. Знали и финские и советские таможенные правила, но в связи с этой экономией, соблюдать их, никто и не собирался.
- Слава. Я пару банок икорки привёз из дома, чёрной.
- Ты сбрендил, да ещё не в заводской упаковке. Тебя не только наша таможня тормознёт, ещё и менты дело заведут.
- Прорвёмся. Не выбрасывать же.
К этому моменту у меня в холодильнике уже стояло около десятка стеклянных банок со всевозможными варениями, солениями, включая трехлитровую банку с салом из Беларусии. На крышке каждой банки толстым фломастером было написано наименование содержания. «Вишня», «смород», «сало», и так далее. Теперь появились две банки с надписью «Икра».
Холодильников в каютах нашего коридора было всего два. Один у стармеха, второй у меня, старпома. Соответственно и хранились продукты механической службы у стармеха, остальные у меня.
Все шкафы и рундуки были забиты консервами, чаем, кофе и всевозможным печеньем.
Икру я запихнул в холодильник подальше, а надпись прикрыл рыбными консервами.
- Куда водяру прятать будем? Всего у нас на четверых двадцать бутылок. – Спросил, проведя инвентаризацию, Володя Концов.
- По литру на рот разрешено. Значит восемь разбираем по каютам, остальное отнесём в одно укромненькое место. Уверен, что о нем знаю только я, ну может ещё и боцман, но он до этого не додумается.
Прятали водку втроём. Радист стоял на стрёме у люка в трюм. Я в самом трюме делал вид, что осматриваю то, что там есть, а Володя был отправлен на самое важное.
- Перелезь через бочки и там, за сваленным в кучу тросом, в метре от палубы, увидишь люк. - Устройство судна, благодаря военным морякам, служившим на нашем судне первый год после приемки, я знал лучше всех.
Знал лучше других потому, что при военных, которые, год после передачи нам судна, совместно с гражданским экипажем, продолжали служить в кабельной партии.
В те времена, будучи дежурным по судну, приходилось ночами разыскивать пропавших матросов срочной службы по всевозможным судовым шхерам. Они прятались от годков, или просто сутками спали, натаскав в какую-нибудь конуру старые матрасы и шинели. Некоторые крали с камбуза еду и, каким-нибудь образом добыв спиртное, устраивали в «подземелье» пикники. Опасность возникновения пожара или того, что в этих тайных схронах кто-нибудь мог задохнуться от отсутствия воздуха, вынуждали вахтенных помощников через каждые четыре часа обходить судно, заглядывая в самые дальние и укромные помещения, обнаружить которые можно было только со схемой судна в руках.
То место, куда я направил Володю Концова прятать водку, тоже было весьма неожиданным. Это была полость кормовой мачты.
Протиснувшись в указанный люк, Володя в темноте нащупал скобы, по которым можно было внутри мачты подняться на самый её верх. Там и планировалось закрепить сумку с контрабандным напитком.
Вернувшись, закурив, Володя неожиданно рассмеялся.
- Там, на верху, таких сумок как наша, висит уже штук десять, если не больше.
- Плохого же я мнения о своем экипаже, не надо было так дотошно принимать зачёты по устройству судна.

Таможня начала осмотр судна спозаранку. Мы после вчерашних проводов даже не успели позавтракать.
- Начали с кормовых кают, у меня уже были, икру спрашивали. Наверно кто-то настучал. – Взволновано сообщил по телефону Вова Концов.
В иллюминатор банки не выкинуть, мешали расположенные вдоль надстройки спасательные шлюпки, а внизу, на шкафуте, прогуливался пограничник.
- Так, что же делать? Минут через пять будут у меня. Наверно эта каюта проклятая. В прошлом ремонте второго помощника капитана Сергея Грушевского сняли с рейса из-за патрона от автомата Калашникова, который валялся у него среди карандашей леи пять. Не просто сняли, лишили визы и уволили.
Но что-либо придумать я не успел, в дверь постучались и, не дожидаясь ответа в каюту, стремительно вошел таможенник.
На ходу произнеся стандартную в таких случаях фразу о деньгах, драгоценностях и запрещенных к вывозу из страны товарах и продуктах, упомянув среди прочего и чёрную икру, таможенник открыл холодильник и начал вынимать банки, стоявшие с краю. Добравшись до тех, что стояли подальше, начал читать надписи на крышках. Посмотрев в морозилку, сел за стол и стал заполнять какой-то документ.
После ухода таможенника, я сразу бросился к выставленным на палубу банкам. Оказывается, две банки с чёткой надписью «Икра», почему-то стояли с самого краю.
- Да это я вечерком чай попил, - в последствии, при разборках, сообщил Володя, - кореша приходили провожать.

После постановки судна в док прекратилась кормежка. Отключался камбуз, водоснабжение и системы канализации. Зато платили деньги в местной валюте на питание, что и являлось нашим основным доходом, из-за чего, собственно, народ в загранремонт и рвался и никто эти деньги на еду тратить не собирался.
Однообразная и примитивная пища нас здорово не угнетала, но всегда хотелось чего-нибудь вкусненького. Некоторые для разнообразия, вроде навигатора Коли Простова, покупали в магазинах фрукты или неизвестную нам в то время еду под названием Йогурт. Остальные смотрели на них как на чудаков и ограничивались всевозможными концентратами, варили макароны, ели сухари с печеньем.
Бывалые ребята посоветовали нам взять с собой удочки. И не зря. Рыбалка замечательное времяпрепровождение, да и жареную рыбу любили практически все, особенно в условиях постоянного недоедания.
Соседний берег реки, впадающей в море рядом с верфью, скрывала огромная фабрика производившая бумагу. На этой бумаге печатала деньги не только почти вся Европа, но и Советский Союз. Можно было бы к этой информации отнестись с уважением, если бы не жуткая вонь окружающая всю местность и казалось пропитавшая всё, что находилось в радиусе десяти километров.
На второй месяц с начала ремонта, не смотря на жуткий запах наш самый страстный, до фанатизма рыбак, моторист Борисов Владимир Николаевич, попробовал ловить рыбу в этой реке. Улов был просто фантастический. Попадались даже довольно крупные лещи. Следственный эксперимент подтвердил - запах, исходивший от фабрики, рыбе не передавался.
Через день рыбалка приобрела массовый характер. Треть экипажа, после рабочего дня ходила ловить рыбу.
Ловили по-нашему, на червя, притом на навозного. Где его копали было неизвестно, от нашего мужика никогда нигде и ничего не скрыть, даже под землёй, особенно если ему кушать хочется.
Дня через три к рыбакам подошел сторож со складского помещения, расположенного как раз по пути от верфи к месту рыбалки.
Некоторое время смотрел, потом попросил пакет с рыбой, понюхал, сказал:
- Хюва. - И ушёл.
- Эти уроды даже грибы не собирают, привыкли всё в магазине готовенькое покупать.
- Они считают, что грибы это природный фильтр, что они всю грязь в себя впитывают.
- Какую?
- А всякую, что в воздухе есть.
- А рыбу почему не ловят( По их что, она всю прелестнь из воды выпивает?
- И эту рыбу, эти чудаки, наверняка считают несъедобной.
На следующий день этот мужик в новенькой, ещё хрустящей после магазина униформе рыбака, в резиновых сапогах, с превосходной телескопической удочкой в руках стоял на нашем месте в ожидании поклевки.
- Ну, ты, оборзел? Талабонец чёртов! Чё на моё место стал? – возмутился первооткрыватель этого места, наш Володя Борисов, которого мы звали Николаичем.
Владимир Николаевич, по возрасту был самым старшим из экипажа, ростом его боженька явно обидел, зато наглости хоть отбавляй. А уж сморщенное от частого пребывания на свежем воздухе и морозе лицо выглядело вообще зловещим. Ну, Чингиз-Хан во гневе. Не дай бог с таким встретиться в тёмном месте.
- Давай, давай мотай отсюда! – Подтолкнул он финна в бок.
Тот, немного испугавшись, что-то пробормотав, отошел в сторону и снова закинул удочку. Клева не было.
Рядом, буквально в метре от него, закинул свою удочку Николаич. Не прошло и минуты, как он уже вытаскивал огромного подлещика.
- Вот так ловить надо! Чухонцы.
Финн перезакинул свою удочку поближе к тому месту, где, от очередной поклевки, снова начал подергиваться поплавок Владимира Николаевича. С другой стороны, на то место, где только что был поплавок финна, плюхнулся поплавок второго радиооператора Саши Сидоренко.
Не успели разойтись на воде круги, как поплавок, закинутый Сидоренко, без всяких предупреждений, ушел под воду. Через минуту радист, с довольной улыбкой, сняв с крючка хорошего леща, снова закинул удочку в то же место.
Так продолжалось около часа. Финн закидывал свою снасть то на место Николаевича, то на место Сидоренко, но так ничего и не поймал, а соседи наловили уже штук по десять.
Долговязый, худой, белобрысый, с вытянутым и заостренным к низу лицом Саша выглядел этаким крестьянским простецким парнем, каким, собственно говоря, он и был. Общаться с ним всегда было просто и поэтому приятно. Глянув на Николаевича, финн подошел в Саше.
- Эй! – Сказал он и показал Саше тюбик, из которого он выдавливал силиконовую, приятно пахнущую наживку. На тюбике были нарисованы рыбы очень похожие на леща или подлещика.
- Ну, ты дал! На клей рыбу хотел поймать! Ну, чухонцы! Ну, дураки! – Обращался он к стоящим рядом рыбакам.
Открыв железную коробочку из-под гуталина, Саша показал финну червей.
- Червяк. – Произнес он медленно по буквам незнакомое финну слово.
Тот, вытаращив в ужасе глаза, показал на червей пальцем и, спотыкаясь о торчащие из воды камни, быстро пошел к берегу. Там его, к нашему всеобщему веселью, начало рвать. Продолжалось это не долго. Финн смотал удочку и ушел.
На следующий день, на том самом рыбном месте стоял наш знакомый с двумя своими товарищами. Стояли готовыми к рыбной ловле, но удочки не закидывали.
- Терве! – По-свойски, как со старыми знакомыми, поздоровался Саша.
- Червяк. – Неожиданно для нас произнес вчерашний финн.
- Опять блевать будешь? Ты что, от этого удовольствие получаешь? Клея лучше понюхай!
- Червяк. – Снова произнес финн и показал на свой крючок.
- Да на, бери, мне этого добра не жалко, его тут на вашей свалке навалом.
Финн отрицательно замотал головой, жестами прося Сашу нацепить ему червя на крючок.
- Я сюда ловить пришел, а не червей тебе насаживать. Я вам тут не нанимался.
Финн, будто понял о чем там Саша говорил, протянул ему деясь финских марок.

- Сидоренко! Ты бандерлог! Там, на нашем месте уже стать некуда, там фиников человек двадцать рыбу ловят. На кой черт ты их научил червя насаживать. – Возмущался Владимир Николаевич. – Теперь ищи другое место, а ведь я там неделю прикармливал.

Комсомольцы при капитализме.

Супермаркет «Токман» произвел на нас, впервые попавших сюда, впечатление, какое произвел бы на дикаря кирпичный современный дом. Несколько этажей товаров, которые нам, в Советском Союзе и не снились, можно было бы рассматривать и щупать хоть целые сутки. Но я, на экскурсии в Хельсинки, был уже в четвёртый раз и соответственно в этот магазин вынужден был зайти тоже в четвёртый раз. Поэтому от всего этого изобилия уже воротило, но, как старший группы ходил за молодыми электромеханиками и выслушивал их восторженные разговоры.
- Смотри, какой клей. Говорят, что его изобрели у нас в Союзе. Достаточно одной капли, и пальцы придётся разрезать. – Показывал мне тюбик Денис Фёдоров.
Краем глаза я обратил внимание на то, что целлофановый пакет за одну ручку висел у него на мизинце, благодаря чему он был открыт во всю свою ширину прямо у него под рукой. Читая надпись на коробке с клеем, якобы показывая надпись и мне, с ловкостью профессионального вора безымянным пальцем открыл нижнюю крышку коробочки. Тюбик выскользнул и упал прямо в пакет.
Положив пустую коробку на прилавок, Денис тут же взял вторую.
- Оставь, Что ты делаешь? – Возмущению моему не было предела.
- Тихо, Валеричь, не привлекай внимания, а то погорим все.
Я тихонько оглянулся. По всему залу виднелись видеокамеры, между рядами полок с товарами сновали мерчендайзеры, у выхода стояли секьюрити. Если я подниму скандал, погорим и ославимся все, включая и экипаж судна, находившийся в другом городе на работе. Если же я промолчу, а охрана по видео уже увидела воровство, то я пойду как соучастник. Видимо на это молодой и с виду скромный Денис Фёдоров и рассчитывал.
- Сука! Я тебя на пароходе урою, если мы отсюда выберемся. Ещё хоть иголку сопрешь, считай себя уволенным.
- Да брось ты, Валеричь, все воруют, даже аборигены.
- Пока я видел только тебя.
- А ты присмотрись, может и сам чему научишься.
- Шутить тебе я не советую, поговорим у кэпа с замполитом.
И я стал присматриваться.
Боже мой! Что они творят, эти комсомольцы, эти вчерашние школьники, воспитанные в лучших традициях марксизма-ленинизма.
В Котке с группой моряков именно этого возраста, я совершал очередной обход магазинов и магазинчиков.
Вспомнив слова Фёдорова, в одном из магазинчиков я встал в стороне и начал наблюдать.
До чего же всё примитивно и просто.
Один торговался с продавцом, основным трюком в данном случае это деньги в руке. Как только финн видел деньги, он терял всякую бдительность. А если державший в руке деньги начинал сомневаться в качестве товаров, финн начинал нервничать и, в конце концов, терял контроль, как над собой, так и над магазином вообще. Вот тут-то всё и начиналось. Тащили любую мелочь от брелоков до видеокассет, всё, что попадалось под руку.
Я, в нарушение инструкции по поведению советских моряков в иностранном порту, вышел из магазина, так как смотреть на это уже не мог, и как только довольные собой воришки вышли на улицу, немедленно повел всех на судно.
Было у меня подозрение, что эта операция по ограблению магазина была проведена с демонстрационной целью, с целью побороть мою принципиальность, переломить моё неприятие естественного с их точки зрения хода событий.
По дороге мне с азартом рассказывали обо всех способах кражи. Нормальным делом было одевать на себя несколько курток или штанов, оставлять на прилавке старую обувь, уходя в новой. Использовались куртки и плащи с пришитыми внутри дополнительными карманами. Воровали все, даже женщины. Эти не брезговали даже туалетной бумагой.
Оказывается среди экипажа было даже соревнование, кто оригинальнее и больше сопрет.

- Анатолий Фёдорович! Надо проводить общесудовое собрание. Поведение некоторых членов экипажа просто возмутительно, можно нарваться на неприятность. – Зайдя в каюту к замполиту, прямо с порога начал возмущаться я.
- Что случилось?
- Народ наш сдурел. Коллективное воровство. Наша молодежь устроила какое-то соревнование по воровству. Прут из магазинов всё, вплоть до карандашей.
- Да брось ты. Я сам видел как две финские девочки крали резинки и карандаши. Одна на шухере, другая набивала ими ранец. Пусть за собой следят.
- Вы не поняли. Наши ребята воруют в магазинах.
- Ко мне приходили руководители верфи. Жаловались, что наши тащат их инструменты. Я провел с кем надо беседу и воровство прекратилось.
- Анатолий Федорович. Это совершенно другое. То, что кто-то стащил отвертку просто ерунда, финны впишут нам её в ремонтную ведомость, а если кто-то погорит в магазине, шум будет на весь мир. Советские моряки воры. Да вас с работы попрут.
- А плевать, я уже давно на пенсии.
С упомянутой кражей инструмента покончил далеко не замполит, а сами финны. Дело было так.
Уходя на перерыв, рабочие верфи складывали инструмент и всевозможные расходные материалы в специальные чемоданчики, которые оставляли на месте производства работ. Возвращаясь, обнаружив недостачу, жаловались своему начальству, те шли к нашему, но воровство не прекращалось. Тогда финны стали закрывать чемоданчики на замки. После перерыва обнаружилась пропажа чемоданчика вместе с замком. Тогда финны попробовали пристегивать чемоданчики цепями или тросиками к трубам наподобие крепления велосипедов на стоянках у магазинов.
Вернувшись с перерыва, обнаружили свои тросы, цепи и замки перекушенными. Инструмент уже не воровали, просто доказали им, что нас этим не остановишь. Тогда финские рабочие объявили забастовку. Дело в том, что инструмент принадлежал верфи, а вот цепочки, тросы и замки были личными.
Решили эту проблему очень оригинальным способом. На время перерыва все чемоданчики складывались в большую металлическую корзину и краном поднимали её над судном на высоту метров пять. В этом случае наши ничего противопоставить им не смогли. Но, наверно в отместку, ночью вскрыли и опустошили пивные автоматы стоявшие во всех цехах.
Рабочие снова объявили забастовку, после чего стали отдельно ставить автомат с пивом и для русских.
Вспоминая эту историю, я пошел капитану, оставлять повальное магазинное воровство безнаказанным было нельзя.
Собрание экипажа прошло быстро. После пламенных и гневных выступлений капитана и замполита, моя речь казалась довольно скромной, да и говорить что-то, особенно после выступления Анатолия Федоровича, пропало настроение. На протяжении всего этого мероприятия лица рядовых членов экипажа красноречиво ничего не выражали. Им было явно вся наша ругань и запугивания до лампочки. В глазах угадывался азарт как у охотничьей собаки перед выстрелом. После ужина снова увольнение в город.
В комнате отдыха командного состава находился почти весь старший командный состав. Из-за прошедшего собрания обед задерживался.
Капитана уже второй день веселило происшествие с азербайджанским экипажем.
- Представляете? Позвонили мне с верфи, пригласили зайти к их руководству. – Решил наконец-то поделиться весельем с нами капитан. – Прихожу, а там уже находятся капитаны всех судов стоящих на ремонте.
Помните у ангара стояли стеллажи с краской. Постепенно краска исчезала. На верфи произвели инвентаризацию и результатом были, мягко выражаясь, очень удивлены. Долго ничего понять не могли, пока не просмотрели запись видеонаблюдения.
Показали и нам. Представляете? Мы там чуть от смеха не лопнули. Идут на работу капитан, старпом, стармех, механик и боцман. Проходя мимо стеллажей с краской, каждый брал с собой по два ведра и нес на судно, возвращаясь с обеда, делали то же самое. По двадцать вёдер ежедневно.
Финны умудрились, пользуясь тем, что делают ремонт, осмотреть всё судно, но краску не нашли.
- Нэт у мэнэ краски, нишэго нэ брал. – Нисколько не смутившись, заявил седовласый солидного вида с орлиным взглядом и носом капитан, который минуту назад видел себя на экране телевизора. – Эта всо фотамантаж.
Финны только руками развели. Пообещали сообщить в советское торгпредство и вызвать полицию.
А утром случилось чудо. Вся краска стояла на месте. На записи видеонаблюдения мимо ангара прошел механик, потом камера задрожала и изображение исчезло.
Двести вёдер за ночь, всё, что натаскали за месяц, в одну ночь вернули. Их капитан похудел килограмм на десять.
- А где же они её прятали? – Хитро улыбался стармех.
- Думаю, что только стармех может найти такое место на судне, где можно спрятать двести десятилитровых вёдер краски. – Похлопал по плечу стармеха начальник радиостанции.
- Обижаете, – возмутился я, - при желании на этом судне я могу запросто незаметно провезти человек двадцать, а уж двести ведер даже боцман спрячет так, что ни один финн не найдёт.
- На одном из транспортов умудрились мотоцикл от таможни спрятать. Конечно же, кто-то своевременно настучал. Те знали, кто и что провозит, а найти не могли. Собрали экипаж, тоже никто ничего. Допросили «контрабандиста». Тот после обещания не доводить дело до руководства рассказал, что талёвкой поднял мотоцикл под подволок и закрепил его над мощным светильником. Яркие лампы слепили глаза, поэтому никто ничего не видел, даже когда смотрел прямо на мотоцикл.
- А у нас на ледоколе краску спрятали в цистерну с пресной водой. Горловину закрыли и закрасили, а таможня об этом узнала уже через десять минут после прибытия на борт.
- А как тот мотоциклист, неужели простили?
- Ага. Визу закрыли, из комсомола исключили и уволили.
- За правду пострадал, бедолага.

В дверном проеме появилась Надежда Мамаева, наш судовой повар и попросила меня выйти в коридор.
- Вы не сходите со мной в город? Никто не хочет.
- Нет. У меня денег нет, я всё на машину потратил. – Начал я врать Надежде. - Подарки всем купил и вообще, ещё во Владивостоке я дал зарок никогда с женщинами за границей в город не ходить. И после этих безобразных случаев с воровством у меня вообще нет желания ходить с кем-либо в город.
- Ну, пожалуйста. Единственный разик. Вы, как начальник, обязаны обеспечить досуг подчиненного. – Вдруг заявила она ультимативным тоном.
- Ты это прекрати, Так можно вообще чёрт знает что потребовать.
- Вот не пойдёте со мной в город, потребую.
Вспомнив, что хотел купить жене костюм, боялся ошибиться в размере, а тут как раз тот же рост и размер, я согласился.
Костюм был куплен. Судя по всему, Надежде хотелось просто погулять, развеяться, не исключено, что погулять именно со мной, очевидно, потребовалось вызвать приступ ревности у своего друга, начальника радиостанции.
- Всё. Идем домой. Хочу спать. – Зевнув до слез, выговорил я. – Тебе самой всё это не надоело? Все эти тряпки, эти, ежедневно одни и те же магазины.
- Надоело. Давайте зайдём ещё вот в этот магазин и домой.
Пройдя вдоль прилавков, переворошив всё, что можно и нельзя, Надежда пошла к выходу. Я ждал её у касс. Взяв меня под руку, прижавшись к моему плечу и мило улыбаясь, очевидно изображая семейную пару, потащила меня к выходу.
- Китос! – Поблагодарила она работников магазина.
Пройдя пару кварталов, Надежда, осмотревшись по сторонам, разжала кулачек. На ладони лежали какие-то помятые тряпочки.
- Это что?
- Это трусики для меня и вашей жены, у нас же размеры одинаковые. Вообще-то мне в ладонь поместилось бы и больше, да вы стояли далековато, могли бы и прикрыть.

По дороге домой.

До Владивостока осталось топать не более недели, при условии, если не попадем в шторм. Мысленно, практически каждый из нас, уже общался с друзьями и родственниками, прикидывая, что рассказать, чем похвастаться.
После чистки корпуса в доке судно бежало значительно быстрей.
- Ишь как домой рвётся, наверно тоже надоело. - Определив место судна, высчитав скорость, шутил вахтенный помощник.
- И ветерок в спину помогает. Говорят, что на таком рефрижераторе как у нас, парус поставили, так экономия топлива почти тридцать процентов и скорость на треть увеличилась.
- Капитан запел любимую песню. Сейчас будет рассказывать, где его поставить и как. – Шепнул мне начальник рации. – Вы, Сергей Владимирович, забыли рассказать, где они парус взяли.
- Где, где. Купили. На свои.
- Так им за экономию топлива, поди, премию выплатили? Или как?
- Или как.
- Ну, вот. Лично для меня, чем скорость больше, тем денег меньше. И на кой чёрт это им надо было?
- Примитивный вы народ. Представляете, как это красиво, под парусом.
- Мы этой красоты в Южно-китайском море столько насмотрелись, лучше уж по старинке.
Капитан, махнул рукой, докурил сигарету и ушел в каюту.
- В прошлом рейсе мы, в Южно-китайском, пиратов видели.- Вдруг, непонятно почему, вспомнил начальник радиостанции.
- Это типа мадам Вонг? Брешешь, поди. А, начальник?
- Да шоб у меня зуб заболел. Они на этих своих катерах и джонках буксировали большой сухогруз. У того дым из ходовой рубки валил. Несколько джонок, увидев нас, пошли в нашу сторону, остановились между нами и сухогрузом, наверно охраняли. Так и стояли, пока мы не ушли за горизонт. Они как рыбаки под парусом, ну, типа в засаде, а как в атаку, так парус долой.
- И куда в наше время можно утащить целый сухогруз.
- Это в Палаванском проливе было. Вот смотри сюда, - ткнул он в карту, где на белом пятне было написано, что район недостаточно обследован в навигационном отношении. - Между прочим, мы сразу радио дали, и через сутки к нам прилетел наш БПК. Он нас сопровождал почти до Японии, до Окинавы.
- В интервью эта мадам сказала, что на советские суда нападать опасно, у них под каждым судном подводная лодка плавает.
- Пока БПК дойдет или эта лодка всплывет, они нас сто раз ограбить и утопить успеют. Просто они знают, что с советских моряков брать нечего, а по роже от нас получить запросто. – Подключился к разговору вахтенный радиооператор. - В Малаккском, около Сингапура, на какой-то транспорт из Владика напали, так им наши так наваляли, что те еле ноги уволокли, вот только механика ножом в руку ранили. Удивляюсь, как наши их сами не ограбили.
- А вон с правого борта пираты и пожаловали. – Прямо на нас несся военный корабль.
- Япошка. – Рассматривая корабль в бинокль, сказал вахтенный помощник. – Звони капитану. Эти ребята любят всякие провокации устраивать.
Я вспомнил, что прокладку курса, по приказу капитана, сделал прямо по касательной к территориальным водам Японии. А вдруг ошибся, и мы нарушили границу.
Капитан поднялся в рубку так быстро, будто стоял за дверью и ждал вызова.
- Слава, - обратился он ко мне, - сбегай, подними наш флаг. Конечно, он знает нашу принадлежность, но надо же попробовать его как-то напугать. А вдруг.
Ветер начал задувать приличный, мало того, что моросил дождь, так ещё и брызги морской воды при каждом порыве накрывали с головой. Стало жалко новый , купленный в Йемене свитер.
Япошка, продолжая целить нам в правый борт, шел с прежней скоростью. Между нами осталось меньше мили.
- Уточните место судна.
- Идём нормально, точно по курсу, до террвод три кабельтова.
Не дойдя до нас кабельтова два, японский вояка резко отвернул вправо, пересёк наш курс по носу и, пройдя вдоль левого борта метрах в ста, обойдя нас по корме, и, снова зайдя с правого борта, повторил атаку.
- Хочет, что бы мы отвернули влево, и тогда нас, как нарушителей границы, арестуют. – Объяснил нам его действия капитан.
- Прямо по курсу цель. – Доложил вахтенный помощник.
- В клещи, что ли берут? – Удивился я.
- Не. Это наш. Тут где-то точка есть, в которой постоянно дежурит наш вояка. Это наверно он.
Поняв, что нас, бывалых мореманов на испуг не взять, японец удалился. За все это время, пока он маневрировал вокруг нас, на его палубе и в иллюминаторах не появился ни один человек.
- Да. Дисциплинированные ребята. А наши, сфотографироваться на его фоне, высыпали почти все.
Не смотря на то, что «на дворе» был март, все, кто выходил на палубу, одеты были тепло. После экваториальной зоны было холодновато. Мотористы, курившие на палубе, одевали зимние куртки, и даже тулупы.
После подъема флага меня знобило, промок, что называется, до нитки. Двери в рубке были постоянно приоткрыты, так как набившийся там народ курил практически непрерывно, что усугубляло мое состояние. Сквозняк пронизывал насквозь. Примостившись около воздушного обогрева иллюминаторов, из которого шла теплая, почти горячая, струя воздуха, я стал задремывать.
- Пойду, вздремну перед вахтой. – Уже на ходу прошептал я сам себе.
Так и не выспавшись, хоть и спал почти два часа, помывшись, я поплелся в столовую обедать.
- Что это за полупердончик на тебе? – услышал я голос начальника рации.
- Ты о чём?
- Да посмотри на себя.
Действительно, и как это я сразу не заметил, рукава свитера были мне по локоть, а по длине он стал чуть ниже груди.
- Вот это да. Новый свитер. Стоило намочить и всё. А как сволочь хвалил. Вот ведь чурки! Ну, никому верить нельзя. Красивый был.
Есть не хотелось, началась качка. Посуда ползала по столу, ловить ложки и вилки было лень. Я просто сидел и смотрел, упадёт что-нибудь со стола или нет.
Наконец-то буфетчица принесла мокрую скатерть. Аттракцион прекратился, и я пошел в рубку.
- Тут до Японии рукой подать. – Слышен был голос второго радиооператора.
- Это по карте рукой подать, а на самом деле пилить до неё почти сутки.
- Вот точно так на «Балатыре» повар глядел-глядел на карту, пальцем мерил расстояние до берега, спросил, когда будем так близко к берегу. А утром экипаж без завтрака. Повара искали по всему судну до обеда, потом штурман вспомнил эти измерения. Повернули обратно, в то место, где казалось, что до берега лаптем докинуть.
- Это в прошлом году?
- Не перебивай. И что?
- Да. Нашли. Плавает себе в плавках и майке держась за волейбольный мячик, в руках целлофановый пакет с документами, а вокруг кольцо акул. Рукой машет. Счастливый такой, улыбается.
Из воды вынули и под арест. Он потом рассказывал, что, прыгая за борт, думал, что Япония рядом, а когда расцвело, даже берега видно не было. Не знал куда плыть, так и болтался среди волн. Дважды мимо прошли рыбацкие японские шхуны. На первой даже на палубу никто не вышел. Отвернули, что бы не утопить, грех на душу не брать, и ушли своим курсом, а на второй двое на палубе увидели его, помахали рукой, улыбаясь, что-то крикнули и туда же, по своим делам. Акул не видел и был уверен, что кто-нибудь да подберёт.
- В рейсе наверно долго были. Крыша поехала.
- Не больше чем всегда, шесть месяцев.
- По приходу во Владик его уже ждали ребята в черных костюмах на четной Волге. Больше его никогда не видели. А этот придурок, спускаясь в наручниках с трапа, крикнул: «Я уверен, что мой прыжок на карьеру не повлияет. Ещё поплаваем».
- Ты это к чему рассказал?
- Да смотрю я, уж больно внимательно начальник мой карту рассматривает.
Начальник отошел от карты и начал смотреть в бинокль на идущий встречным курсом наш военный корабль.
- Смотрите! Они там в плавках!
- Тут мы южнее Сочи, но после экватора холодновато, а им наоборот. Не люблю холод. Давайте обратно в Африку.



Курс на север

Как я ни старался, как я этого не желал, но перевестись с Дальнего Востока на Балтику не удалось.
Запасным вариантом был Севастополь, но и он оказался недосягаемым, и по воле судьбы, явившейся мне в лице начальника управления Вспомогательным флотом ВМФ, я с одного конца света попал на противоположный - в порт Мурманск.
Встретила меня столица заполярья поземкой в сентмбре, припорошенными снегом ложбинками северных склонов гор, пронизывающим до костей ветром и огромной очередью на остановке такси.
Привыкну. - Подумал я, и осмотревшись добавил – Наверно.
Абсолютно теплолюбивый человек, выросший под ласковыми лучами черноморского солнца стоял с чемоданом в руках на вокзальной площади города Мурманска и трясся мелкой дрожью с тоской и удивлением глядя на так сильно, за полтора часа полета, изменившийся мир.
Но жизнь, в очередной раз, подтвердила, что нет ничего более постоянного, чем временное и уже двадцать с гаком лет как я Мурманчанин, но так и не привыкший холоду и снегу.

Все, что могло, текло своим чередом, год шел за годом, менялись суда, менялись должности, сменялись лица вокруг меня, менялись люди, окружавшие меня, менялся и я сам.
Замечательную мысль высказал мой старый товарищ к которому еще с юных лет за солидный вид и философский склад ума в шутку мы обращались по имени отчеству Иван Иваныч:
- Вот бы собрать всех однокашников, да посмотреть, кто каким стал, – и уточнил, – ни кто кем, а кто каким.

Через год, благодаря стараниям друзей я оказался на кабелеукладочном судне "Гурия" третьим помощником, где сменив одну должность за другой в течении десяти лет, попробовал весь вкус судоводительского хлеба от штурманского до капитанского.
Случилась как-то беда, поскользнувшись на замерзшей луже, сломал ногу капитан моего судна Лосев Яков Леонидович.
Целый год он умудрился быть на "больничном" выходя на работу на один день через каждые два месяца. Все это время, по неведомым мне причинам, ему сохраняли место капитана и соответственно старпом - Беркович Павел Иванович был ИО капитана, я в то время второй помощник капитана был ИО старпома. Хорошо хоть с выплатой разницы в окладах.

Летнее время, период отпусков. Это время миграции большей части жителей Заполярья в южном направлении в нормальную для человека среду обитания.
Павел Иванович поняв, что от приставки «ИО» ему не избавиться никогда, решил взять отпуск, в котором не был шесть лет.
Со скандалом, но, добившись своего, он благополучно убыл в Белоруссию. Следовательно, я стал вторым помощником капитана, исполняющего обязанности старшего помощника капитана исполняющего обязанности капитана, то есть ИО в квадрате, но так как меня никто не освобождал от обязанностей второго помощника, я называл себя ИО в кубе. В простонародье это называется СИО (случайно исполняющий обязанности) капитана или "многостаночник".
Именно в это время, по известному закону подлости, появилась срочная необходимость выйти судну в море. Да не просто в рейс на обычную работу, а с целой экспедицией на борту для выполнения особо важного и секретного задания.
На вызовы Павел Иванович не отреагировал, что вполне объяснимо, а идти капитаном было некому.
Одно дело быть СИО стоя у причала, будь ты хоть в квадрате, хоть в кубе. Стоя у причала вообще можно оставить вахту из трех мотористов и трех сторожей матросов и повесить на трап цепь и замок.
Не знаю, кем конкретно принято было такое решение, но самой опытной и достойной кандидатурой, а возможно просто единственным, кто был не в отпуске, оказался я.
Быстро оформив допуск к секретной документации без допуска к самостоятельному управлению судном, что было вопиющим нарушением, я официально стал ИО капитана.
Пополнив судовые запасы, необходимые для автономного плавания в течение четырех месяцев, приняв на борт груз, расселив по свободным помещениям пятьдесят научных работников из нескольких НИИ и с десяток всякого рода военных, мы взяли курс на север.
Вся документация, касающаяся предстоящей работы, была под грифом "секретно" и естественно о том, куда мы конкретно идем, знали только избранные, а те, кто не попал в этот список, о предстоящем имели весьма общее представление.
В море работали по планшетам без географических координат, в штурманскую рубку никого посторонних не допускали, что постоянно контролировалось строгого вида молчаливым капитаном с рентгеновским взглядом и усиками как у незабвенного товарища Берия.
Руководство решило подстраховаться и кроме руководителя экспедиции, не имеющего никого представления о судовождении офицера-связиста, был назначен "старший на переходе".
Молодой начальника штаба, приблизительно моего возраста, с музыкальной фамилией Брамс недавно переведенный в наш флот из подводного, прибыл на борт за час до выхода.
Ни за что не отвечающий, но полный важности и гордости за столь высокое доверие, капитан третьего ранга Брамс Степан Васильевич сразу потребовал себе капитанскую каюту. Я уступил ему старпомовскую решив сам пошиковать в капитанской.
Начальник штаба, согласно должностных обязанностей, человек, который кроме всего прочего должен через зачеты, проверки и прочие способы контролировать наши судоводительские, т.е. профессиональные знания. Человек, который должен проводить занятия, повышая нашу квалификацию. Я был очень рад этому "усилению". Кроме того, мне будет проще общаться со сверстником, тем более, на первый взгляд, он показался человеком простым, и в случае чего будет помощь советом, рекомендациями. Все же это был мой первый самостоятельный рейс на капитанской должности.
Честно говоря, мне сразу показалось, что что-то не то с нашим "старшим на переходе". Как-то насторожено и осторожно он смотрел на навигационные приборы и с первых же минут знакомства, меня начали терзать смутные сомнения о том, что в море он бывал не часто. На второй день общения я пришел к выводу, что он вообще на судно, как член экипажа, попал впервые. А в конце рейса я был уверен, что в море наш старший на переходе вообще никогда не выходил. Но это я понял потом. А сейчас я был очень рад.
Первое столкновение произошло в кают-компании - святой святых судна. Помещение, в которое командный состав на прием пищи заходил если не в форме, то хотя бы аккуратно одетый.
Прибыв на обед, я обнаружил товарища Брамса в капитанском кресле.
Даже себе, ИО в кубе, я такого не мог позволить - в расстегнутом до пупа спортивном костюме и тапках на босую ногу. Это было не просто кощунство, это оскорбление всего командного состава судна, попрание флотских традиций.
Все присутствующие молча ожидали моей реакции, я догадывался – народ ждет веселухи, скандальчика, который можно на перекурах обсасывать хоть весь рейс.
- Приятного аппетита, - подавив в себе взрыв возмущения, к великому разочарованию заждавшихся зрителей, тихо произнес я.
Конечно же, разговор со Степаном Васильевичем состоялся, но только после обеда без свидетелей и в капитанской каюте.
- Степан Васильевич. У меня к вам есть небольшая просьба, – Выдавил я из себя первое предложение.
Так и не решив с чего начать вертел в руках карандаш. Предложил чаю и за непринужденными разговорами, в шуточной форме, попытался дать ему понять, что мне и членам экипажа кое-что известно о морских традициях, и что мы даже стараемся придерживаться некоторых из них.
- Да бросьте кривляться, здесь вам не кино. Я на берегу накозырялся, хоть в море отдохнуть. – Вытянув босые ноги, отхлебывая чай, с улыбкой знающего жизнь человека ответил он.
Я, непроизвольно прейдя на более высокий тон, едва сдерживаясь, все же высказал ему все свои претензии и, даже предусмотрев дальнейшие ошибки, предупредил, что каюта капитана и ходовая рубка это тоже место, в котором нужно соблюдать определенные нормы и правила приличия.
Реакция была более чем странная:
- Значит так! Я старший на переходе, следовательно, я тут главный и порядки буду устанавливать тоже я. – Отрезал, как мы его окрестили, "старшой" и, оставив недопитый чай, явно удовлетворенный своей строгостью, удалился.
Вместо ответа в след удаляющемуся товарищу Брамсу я смог только выдохнуть какой-то шипящий звук и помогавшую в таких случаях фразу на грузинском языке:
- Амис деда ватири ме! Шени дедац…..!!!!!
В литературном переводе это звучит чуть грубее, чем елки-палки.
Будучи сыном военного я все свое детство прожил в Грузии отчего в моем характере до сих пор осталась вспыльчивость, трепетное отношение к женщинам и немного знаний грузинского языка, который применял, в основном, в подобных случаях, позволяя себе выпустить пар.

В первый день рейса погода удалась, как говориться, на славу. Ходовую вахту - шесть часов через шесть, стояли третий и четвертый помощники. В ходовую рубку сразу набились все прикомандированные.
У каждого иллюминатора стояло по два-три человека уткнувшиеся лбами в ветровое стекло. Кто с интересом и восторгом, кто, о чем-то задумавшись, молча смотрели на горизонт - иногда невидимую полоску, соединяющая два мира обитания, которая, как и огонь, имеет гипнотическое свойство притягивать взор.
Море и горизонт на 360 градусов для прикомандированных красивая новизна, которую можно увидеть только на бесконечной водной глади. Для меня же это сектор обзора, существенно влияющий на безопасность судовождения, да и жирные отпечатки лбов на стеклах особенно видные и мешающие в темное время суток мне были совершенно ни к чему.
- А если бы мы летели на самолете, вы бы тоже шли в кабину к пилотам и облепили окна? – сравнение с мухами меня немного повеселило. – Вход в ходовую рубку только по служебной необходимости. Появление в пижамах, без носков и в тапочках - расцениваю как личное оскорбление!
В одно мгновение рубка очистилась от посторонних, немного замешкались, очевидно, оскорбленные, офицеры в званиях первого и второго ранга, но, вспомнив, что это не круизная прогулка и увидев мои "добрые" глаза тихо удалились вслед за остальными.
Взгляд, унаследованный от отца, у меня действительно свинцовый, даже если я в душе спокоен и весел. Жена с дочерью и те часто не понимают, шучу я или нет, а что говорить о посторонних.
- Правильно! Всех в шею! – раздался уверенный голос из штурманской рубки.
Возле локатора стоял "старшой".
Без галстука, в форменной рубашке с погонами. С расстегнутой верхней пуговицей, в форменных брюках, но в тапках, он выглядел значительно солиднее, чем при встрече в кают-компании.
В детстве был шпаной-беспризорником, решил я. Скорее просто хулиганом.
- А справа пароходик, даже два – совершенно неуместным и веселым тоном сообщил он и, опередив меня, взял бинокль.
- А слева ещё три. – Добавил я, уже двадцать минут наблюдая за ними.
- А мы не столкнемся? – Как-то по-детски спросил начальник штаба бригады судов вспомогательного флота. Начальник штаба бригады состоящей из нескольких десятков судов, на которых несколько сотен человек как минимум раз в год сдававших ему зачеты по маневрированию с целью безопасного расхождения судов в море.
- Согласно расчетов … - но мой доклад прервался фразой, которая до конца рейса определила моё отношение к Степану Васильевичу как профессионалу судоводителю.
- А давайте повернем немного правее или влево, может, проскочим? – прозвучало это как предложение или просьба. – А лучше остановиться и пропустить.
- Согласно расчетов, – подавив в себе раздражение и приступ смеха продолжил я, – при условии сохранения курса и скорости расхождение произойдет на безопасной дистанции.
- Да? Ну да ладно, поверю на слово. – Опять огорошил своим профессионализмом.
- Во! - Неожиданно сам для себя резанул я пальцами по горлу. – Век воли не видать! Бля буду, начальник!
Мой, немного не по форме, доклад и повышенный тон, кроме удивленного взгляда, у "старшого" никаких эмоций не вызвали.
Немного помолчав, ещё раз посмотрев в бинокль на проходящие суда, пожелал счастливой вахты и удалился в свои покои.
- Товарищ капитан, - с ехидной улыбкой высунулся из радиорубки Мишаня, заспанный и лохматый, тощий похожий на воблу радиооператор, – получил «погоду», нас ожидает большая-большая попка.
- Товарищ вахтенный радиооператор! Доложите по форме, женская или мужская и когда нам её ждать
- Ветер западный, северо-западный до тридцати метров в секунду.
- Спасибо Миша за добрые вести. – Автоматически сказал я, на ходу обдумывая радиодонесение и прикидывая, где бы укрыться и объявил по судовой трансляции:
- Судно к плаванию в штормовых условиях приготовить! Начальник экспедиции, старший на переходе и первый помощник капитана приглашаются в каюту капитана.
Совещание было недолгим, главное, что ответственность за срыв графика работ была на совести Нептуна, а не кого-то из присутствующих.
Решили, что до улучшения погоды лучше укрыться за островом Колгуев.
Замполит, довольно потирая ладони, наконец-то получив хоть какое-то задание, побежал кодировать радиограмму. Начальник экспедиции, уже начавший приходовать запасы спирта, даже обрадовался и, выходя из каюты, поинтересовался, в какой каюте живет повар, а я, со "старшим" поднялись в ходовую рубку определить место якорной стоянки.
Зная, что конкретную точку стоянки нам укажут с верху, я решил посмотреть на рельеф береговой черты с восточной стороны острова, от волны то мы укроемся, а вот стоять на якоре практически в открытом море при таком ветре не радовало.
Как и следовало ожидать, точку стоянки нам дали в самом неудобном месте.
Берег оказался пологий, значит, продует хорошо, не пришлось бы отдавать второй якорь или подрабатывать винтами против ветра, что несколько усложнит обстановку. У меня уже был случай, когда в шторм заклинило главный двигатель и, не смотря на отдачу обоих якорей, нас дрейфовало на Фарерские острова. В том случае пришлось давать "СОС".
Мысли, крутившиеся в голове о том, что "забежать" за остров по спокойной воде не успеем, что у ЭМС отдыха не будет, что "экспедиция" начнет усиленно уничтожать запасы спирта, а рейс затянется на неопределенный срок, были перебиты командным голосом "старшего", о котором, измеряя расстояние до предполагаемой точки стоянки, я уже забыл:
- Так какой там берег? Если что, шлюпку спустить можно, сгонять на остров?
- Какой остров? Зачем на берег?
- Вы что Вячеслав Валерьевич не знаете, там, у аборигенов, за "горячую водичку" можно столько красной рыбы и икры наменять, на год хватит. Я с собой взял. А вы?
- Интересно, если не секрет, Степан Васильевич, а кем вы были на подводной лодке?
- Не секрет. Я был командиром БЧ 1-4Р, если вы разбираетесь в военно-морских обозначениях корабельных служб, то знаете, я руководил штурманской службой атомного крейсера.
- Боже мой! - Вырвалось у меня. – Повезло же этой БЧ 1-4Р.
- Да, я был строгий командир, - с гордостью поведал "старшой" - но справедливый.
- Кто бы сомневался…

Все мои предположения подтвердились. За десять часов до прихода в точку якорной стоянки поднялась приличная волна, которая, наваливаясь с кормового направления, заваливала судно то вправо, то влево, мешая вахтенному рулевому удерживать курс.
- Неваляшка какая-то. – Лежа на диване, сетовал Степан Васильевич, с трудом подавляя приступы тошноты.
С детства я не выдерживал даже получасовой езды в транспорте, меня укачивало, выворачивая на изнанку. И не смотря на то, что несколько месяцев в первый класс школы меня возили шестьдесят километров на автобусе по сельской дороге, к качке я так и не привык.
Мутило меня и сейчас, но я давно уже этого давно не стеснялся.
К концу вахты рулевой матрос попросился выйти, но успел добежать только до крыла мостика, как его стошнило. Пошла цепная реакция, услышав звуки вырывающегося на волю ужина, на другое крыло мостика выбежал вахтенный помощник.
Как только матрос и штурман вернулись на свои места, настала моя очередь.
Попутный холодный ветер почти не чувствовался, взбадривал, приятно освежая голову, и я решил постоять, прийти немного в себя.
Ветер, срывая верхушки волн, равномерно размазывал их пеной по всей поверхности. Почерневшее к ночи море сплошь покрылось полосами белой пелены. Тучи пролетали почти над мачтами. Ветром с бешеной скоростью пронесло мимо мачты несколько где-то задержавшихся тоскливо о чём-то кричавших чаек.
- Тянет на 6 - 8 баллов, - автоматически оценил обстановку, – дальше будет хуже.
В воздухе пахло йодом и рвотой. Приглядевшись, я увидел на шлюпочной палубе почти всех прикомандированных, которые, не взирая на должности и ранги, выстроившись вдоль борта, дружно освобождали место в желудках для предстоящей якорной стоянки.
- Дело плохо. - Думал я, вспоминая восьмидесятилитровую бочку спирта, которую несколько человек затаскивали прямо в каюту к руководителю экспедиции.
- Мама! Почему я тебя не послушался, трактористом было бы лучше! – в радиорубке стонал радист.
- Не. На тракторе хуже, чем в радиорубке. - Сделал неожиданный вывод рулевой, который все чаще и чаще переводя взгляд от картушки компаса на часы, через каждые пять минут повторял: – Бермудский треугольник какой-то, время стоит на месте.
Проконтролировав передачу вахты я решил обойти судно, проверить крепление груза и вообще обстановку в жилых помещениях.
В коридоре личного состава меня насторожила непонятная тишина и отсутствие запаха табачного дыма, где-то что-то поскрипывало, катались и стучали незакрепленные мелкие предметы. В каюте матросов стучала дверь шкафа.
Открыв каюту, я увидел пустые примятые койки и брошенную где попало рабочую одежду. В следующих каютах также никого не было.
- Действительно Бермуды. – Пробормотал я, открывая очередную каюту.
Только в крайней каюте были все на месте, дружный храп мотористов сотрясал то, что в другой обстановке можно было назвать воздухом. Крепкий запах дешевых сигарет, солярки, давно нестиранных носков и жуткая духота вытолкнули меня обратно в коридор.
Из прикомандированных на месте были только женщины и начальники.
- Явно это не Бермуды скорее всего инопланетяне. – Хватаясь за поручни, я с трудом передвигался по коридору.
- Ничего не понимаю.
И только спустившись в ангар, я понял, в чем дело.
Ангар - это рабочее помещение кабельного судна от носа до кормы. Одно помещение на всю длину судна с огромными ёмкостями – тенксами, в которых, как в шпульку швейной машинки укладывался подводный кабель. По всей палубе, от кормы до носа, протянулось подобие железной дороги на которой, по обоим бортам, в специальных тележках, лежали подводные приборы-усилители.
Поближе к мидель-шпангоуту, т.е. на середине судна, где меньше всего чувствовалась качка, собралась большая толпа народа.
Конечно же, все делали вид, что качка их совершенно не волнует, курили, шутили и травили анекдоты. Смех и шум стоял как на свадьбе, но, приглядевшись со стороны, было видно, как, то один, то другой, или, посмотрев на часы, будто что-то вспомнив, или просто стараясь быть незамеченными, выходили и через некоторое время, слегка побледневшие и с красными глазами, возвращались к веселой компании.
- Все в норме. – Только произнес я, как запах табачного дыма возобновил рвотные позывы и через несколько минут уже я, к великому удовольствию присутствующих, стоя на шлюпочной палубе выплевывал рыбам на съедение все, что осталось после первой попытки.
Процедура довольно-таки неприятная и даже болезненная, но с моим появлением заулыбались все.

Как и ожидалось, трёхсуточная стоянка на якоре не показалась мне скучной.
Пары спирта из синего цвета бочки, стоявшей в каюте начальника экспедиции, таинственным образом, даже при постоянно закрытой двери, распространились по всему судну.
Под их воздействием люди стали видоизменяться, иногда превращаясь в подобие разного вида представителей животного мира.
При желании, по внешним признакам и поведению, таких людей можно даже делить на классы, виды и подвиды.
К представителям одного из видов относились те, кто довел себя до свиноподобного или скотского состояния. Сильно перебравшие, в основном из прикомандированных, доставляли меньше хлопот из-за малоподвижности, некоторые вообще не могли встать и кроме мычания и других известных звуков, от них услышать что-нибудь вразумительное было трудно.
Ко второму виду относилась самая беспокойная публика. Постоянно с красными веселыми лицами, громко говорящие, пахнущие куревом, потом и луком. Они круглосуточно мелкими стадами перемещались из одной каюты в другую, в любую погоду и температуру выходили на верхнюю палубу с сигаретой в губах, это у них называлось подышать свежим воздухом. Без объяснимой необходимости, преодолевающие по трапам многометровые высоты палуб то, поднимаясь на верхний мостик, то, спускаясь в ангар. Эти, напоминавшие резвых козликов и горных баранов, наиболее опасная публика, так как осложняли жизнь тем, что терялся контроль за ними и увеличивалась площадь пожароопасной территории.
В третьей группе были трезвые, те, которые несли вахту или готовились к очередной, то есть ответственные или боявшиеся неприятностей. Они тоже позволяли себе прикладываться к нескончаемому источнику счастья и радости, но в свободное от вахты время. Эти напоминали моржей, тюленей, морских котиков на лежбище, так как между вахтами после приема пищи предпочитали спать.

К ситуации со спиртом надо относиться философски. Запретить - значит загнать весельчаков в подполье, что было ещё опаснее, чем оставить все как есть. Но что-то делать надо было, и я решил их припугнуть. Угроза потерять самое дорогое, единственное развлечение в суровых условиях длительного плавания, то, что согревало души, сворачивало действительность в весёлый калейдоскоп и сокращало нудное время вынужденного бездействия, должна была подействовать отрезвляюще, что мне и надо было.

- Вадим Васильевич. – Все обедавшие в кают-компании, как по команде, повернули головы к начальнику экспедиции.
- Я буду вынужден конфисковать у вас спирт и закрыть его под замок до появления в нем технической необходимости. Пьянка на борту, особенно затяжная, может привести к нежелательным последствиям. Давайте возьмем себя в руки.
Величайшее изумление отразилось на лицах "веселой" части экспедиции.
Надежды на то, что меня поймут правильно, было маловато, но уже на выходе из помещения начальник экспедиции спросил своего зама:
- Ты кому-нибудь ключи давал? Тогда тебе выговор и лишение свободы посещения моей каюты в личных целях.
- А я только в ваше присутствие.
- Я не видел.
- Так вы же все время спите.
- Значит, если будешь наливать – буди меня.
В коридоре кто-то громко икал и о чем-то тихо разговаривал.
Выйдя из кают-компании я увидел стоящих друг против друга "старшого" и одного из научных сотрудников. Держась за поручни, и неритмично раскачиваясь в разные стороны, они вели интеллектуальную беседу:
- Ик! – сказал один.
- Ик! – ответил второй.
- Надо поесть. Ик! – мелькнула "трезвая" мысль у "старшого".
- Да. Закуски маловато, возьмем с собой хлеба, когда все уйдут и в каюту.
- Только чтобы никто не увидел, а то этот долговязый, – наверно имелся в виду я, - что-то сильно меня не любит.
- А ты, что, баба, что бы тебя любить. Ик!
- Я мужик! – громко оповестил весь экипаж Брамс, - Я целый капитан третьего ранга. Я старший на… в общем… главный. – Успокоился он.
- Ик! - Согласился собеседник. - А "ик" это заблудившийся "пук"
Смех из кают-компании прервал болтунов, которые осмотрев окрестности, наконец-то увидели меня и радостно, как будто соскучились хором выдохнули:
- Зрассье!
- Таким вы мне больше нравитесь, Степан Васильевич. – Смеясь, я поприветствовал их кивком головы.

Нептун смилостивился и отпустил нас на работу через трое суток.
Члены экспедиции начали готовить оборудование.
По утру на их лицах никаких следов пьянки, чего нельзя было сказать о надзирающей части прикомандированных. Чувствовалась разница в опыте общения с зеленым змием.
Опять порадовал своей непосредственностью «старшой».
На второй день перехода, отойдя от вынужденного простоя, он решил проконтролировать работу судоводителей.
Войдя в ходовую рубку, приподнявшись на цыпочках и не дотрагиваясь до локатора руками, робко заглянул в тубус.
- Слева, где-то сорок пять градусов, цель. – Сообщил он вахтенному помощнику.
- Я знаю, – ответил угрюмого вида третий помощник капитана Гайдамаков Валерий Антонович – расходимся нормально.
- Что такое нормально!? – Ни с того, ни с сего гневно воскликнул "старшой", - Что это за доклад начальнику штаба?
Не знал Сергей Валерьевич, что не только вид у Валерия Антоновича угрюмый:
- Протрезвеешь, шапку с ручкой оденешь, тогда и будешь начальником штаба, а сейчас у меня Вячеслав Валерьевич начальник, ему я доложил всё как надо и без всякой формы.
У третьего помощника это был последний рейс, он увольнялся и ему, как он сам говорил "всё пофиг", а тут, с недосыпа, да ещё так громко…
- Мы у него справа, он нам дорогу уступает, расходимся в полутора милях, он у нас по корме пройдет. – Доложил я, войдя в штурманскую рубку из ходовой.
- Мало. Слишком близко. Пусть еще подвернет или притормозит. – Тон "старшого" сразу стал миролюбивым и спокойным. - Согласно требованиям командующего Северным флотом нам положено расходиться в трёх милях, скажите ему по радио.
- А как вы это объясните гражданским людям, судно пароходское, под красным флагом, им наш командующий, как вы Валерию Антоновичу, да и не мы с ним расходимся, а он с нами.
Не долго посомневавшись "старшой" схватил трубку радиостанции и начал вызывать на связь видневшееся в дымке судно. Это был транспорт ледового класса, борта которого, для того, чтобы лучше виднелись среди льдов, были покрашены в ярко оранжевый цвет. В народе их звали "морковками".
- Морковка! Морковка! Прошу на связь!
Все, кто стоял в ходовой рубке прыснули от смеха.
- Степан Васильевич! Какая вам это морковка, мы же не в курилке!
- Оранжевый! Оранжевый! Эй! Под красным флагом, прошу на связь!
Прервав шипящую тишину эфира, динамик радиостанции ответил:
- "Василий Верещагин". Следую курсом девяносто градусов, прохожу у вас по корме в полутора милях.
- Э-э-э-э. Приказываю! Изменить курс вправо для расхождения с нами на дистанции три мили.
Голос из динамика был сильно удивлен:
- Зачем? Вы, что-то буксируете?
- Ну что вам стоит, отверните, пожалуйста, нам так положено! – внезапно покраснев, промямлил наш "старшой".
Мне было очень стыдно, досадно, но успокаивало то, что в эфире не прозвучало имени нашего судна, а дистанция и ограниченная видимость не позволяли его прочитать даже в бинокль.
- Степан Васильевич, радио переговоры у нас, обычно, ведут радисты или вахтенные помощники. На вашем месте я бы постоял, послушал, как это делается, в крайнем случае, отдал бы приказание кому-нибудь из нас, а так позориться, да ещё на весь эфир недопустимо. – Раздраженно высказался я.
- Что за люди. Замечание им не сделай. Вчера предложил начальнику радиостанции выпить, так он послал меня подальше, от скуки сдохнуть можно.
- Ага! – Раздался радостный крик "старшого" – Повернул! Смотрите! Повернул!
До прихода на Новую Землю я его больше не видел, даже в кают-компании.

Бухта Чернушка встретила ветерком со снегом, унылым ландшафтом северной природы и непривычной массовостью судов у причала.
Получив разрешение на швартовку, медленно подходили левым бортом к плавпричалу, у которого стоял транспорт "Карагоз", гидрографическое судно и рейдовый буксир.
На мостике буксира стоял капитан - мой однокашник Коля Пузыревский, улыбался во все оставшиеся двадцать два зуба, он приветственно махал рукой, но почему-то смотрел куда-то в другую сторону.
- Будет весело. – Подумал я, так как и на "гидрографе" старпомом был однокашник Квашнин Коля, и на "Карагозе" вторым помощником капитана был тоже однокашник и приятель Володя Кошкин.
Доложив оперативному дежурному и получив очередное, как бы в нагрузку, приказ-задание, я зашел на буксир, но Пузырь куда-то исчез, куда никто из экипажа сказать не смог.
- Каким ты был, таким ты и остался. – Ни сколько не удивившись, пропел я, вспоминая Пузыревского в мореходке.
Почему-то вспомнилось как на первом курсе, будучи самым толстопузым, Коля мог втянуть живот так, что талия обхватывалась пальцами рук. Теперь его можно обхватить разве, что вдвоем.
На флоте же он был очень известной личностью прославившись тем, что спалив половину жилой надстройки танкера - двадцатитысячника, он, наверно единственный в мире, кто, будучи виновным в пожаре, из пятых помощников капитана переведен в капитаны. На маленькое судно, но все же в капитаны.
Квашнин оказался на месте и вдвоем мы отправились на "Карагоз".
Уходя с борта своего судна я подошел к начальнику экспедиции и сделав суровое лицо спросил:
- А что, спирт-то небось технический? Потравите людей.
Дохнув мне в лицо жутким перегаром, тихо на ухо прошептал:
- Я на складе, совершенно случайно, вместо "технаря" чистый медицинский получил. А для работ у меня две двадцатилитровки есть.
- Отлейте-ка пожалуйста грамм этак пятьсот для экспертизы и органолептического анализа. – С улыбкой блеснув эрудицией достал из кармана приготовленную бутылку.
- А не мало? – заботливо поинтересовался Вадим Васильевич.
Втроем на "Киргизе" посидели недолго, Николай вообще не пил из-за проблем с сердцем.
В подобной обстановке уже через полчаса, когда начата вторая, трезвый человек начинает удивляться как это они понимают друг друга. А ежели ты не пил, становится смертельно скучно и хочется спать.
После того как Володя в третий раз сказал:
- Ребята! Не теряйте времени, учитесь как я, с высшим образованием для вас все дороги открыты.
Коля встал пожав нам руки сказал:
- Вы тут пока пейте, а пошел, начну учиться.
Володя Кошкин слыл умнейшим из умнейших среди выпускников нашего года. Пока мы осваивали новый образ жизни без родительской и командирской опеки, пока, определяли свое отношение к работе и к морю, успел закончить "Макаровку" и устроился работать в Пароходство.
Своим призывом учиться он портил каждую пьянку. Лично у меня сразу пропадала охота пить и вообще общаться, так как понимание необходимости в учебе было, а желания и времени на неё всегда отсутствовало. И все однокашники знали, что призыв учиться начинал звучать тогда, когда Володя доходил до кондиции, всем хватало, и уже пора было расходиться. Что мы и сделали.
Спирт действительно оказался хорошим, если и был токсикоз, то только от количества, а не от качества.

Погода навевала хорошее настроение.
Судно отошло от причала и средним ходом следовало к месту работы в точку где находился буй, к которому был присоединен береговой конец телефонного кабеля. Нам было приказано проложить телефонную связь между постом Наблюдения и связи (НиС) и военным поселком проложив кабель по дну залива.
Стоя на крыле мостика, затянувшись полной грудью свежим морозным воздухом вперемешку с сигаретным дымом, я наслаждался тишиной.
Даже в этой северной убогости, при отсутствии какой-либо растительности высотой выше десяти сантиметров, при условии наличия хорошего настроения всегда можно разглядеть красоту и даже объяснить самому себе, что конкретно тебе тут нравиться. Но как только я попытался это сделать, меня отвлек чей-то до боли знакомый крик из ходовой рубки:
- Где капитан? Остановите судно! Кто тут старший?
На крыло мостика колобком выкатился Пузырь и ошарашено уставился на меня:
- Ты что тут делаешь?
- Я тут капитан, – в свою очередь тоже немало удивленный ответил я, – а ты что тут делаешь, мы же в трёх милях от причала. Я вчера тебя в гости ждал, ты же мне рукой махал со своей "калоши", а сам пропал куда-то.
- Это не тебе. Я, честно говоря, тебя и не видел. На шкафуте стояла моя бывшая буфетчица, ей я и махал. – И уже шепотом добавил: – У неё и заночевал.
- Ну, ты даешь! Как же я тебя доставлю обратно. Шлюпку спускать нельзя, возвращаться без объяснения причины тоже не могу, ты каким местом думал?
- Яйцами, чем же ещё. Я по УКВ вызову свой буксир, они меня и заберут. Что-нибудь начальству навру. Ну, блин, я и дал. – Продолжал возмущаться "юный" Ромео, совершенно не замечая моего неожиданного капитанства.

Буй с кабелем, выведенным в море обычной баржой, находился в трехстах метрах от берега. Самым малым ходом, двигаясь при помощи активного руля, подходили к бую.
- Буй прямо по курсу. Дистанция 15 метров. – Докладывал впередсмотрящий с бака судна.
- Стоп "активный", главные назад самый малый. – Я стоял на крыле мостика осматривая окрестности привычно отдавал команды.
- Буй прямо под роульсами. Остановились.
- Стоп машина!
- Буй в петле. Начали выбирать буй на борт.
Обычная рядовая работа, все шло как положено. Оставалось, удерживая судно на месте, с чем справлялись вахтенные помощники и без меня, срастить кабель и проложить его под водой до места вывода на противоположный берег.
- Трудно даже представить, как здесь можно жить, одно утешение и развлечение – алкоголь. – Я рассматривал в бинокль берег.
Место расположения военного городка, если не брать в расчет северные широты, вполне можно назвать пустыней. Голые холмы, голые камни, а вокруг, на первый взгляд, совершенно мертвое море. Но если приглядеться, живность можно обнаружить везде.
Человек свое присутствие почти всегда обозначает полным пренебрежением к месту обитания, иногда создается впечатление, что конец света уже будет в следующем году и абсолютно все равно, среди чего, цветов или куч всякого дерьма, принять мучительную смерть за грехи свои тяжкие.
На сколько охватывал взгляд, вся эта пустыня, была заставлена пустыми металлическими бочками и ржавыми остатками автотехники. Непонятно кто и зачем тащил это железо так далеко от населенного пункта. В этих кучах металла то там, то тут мелькали песцы и всевозможные птички.
Как и положено свалка мусора по занимаемой площади равнялась самому поселку. С той стороны, где мусор не горел, бродили белые медведи, завсегдатаи свалок. С большой натяжкой можно назвать их белыми, на самом деле они желтые, а к низу серые. Это не результат обитания на поселковой помойке, это отличительная черта наших, российских, белых медведей от прочих - у них там белые, а у нас желтые.
Были случаи, когда приходилось рассматривать мишек с расстояния в несколько метров, один из них гнался вплавь за шлюпкой, пытаясь лапой перевернуть её, а второй в поисках вкусненького запрыгнул на ют ледокола, приведя в ужас кидавших в него кусками хлеба и окурками моряков. Даже с расстояния пары метров видно, что шкура у них совсем не белая.
Для защиты от любознательных медведей, которые с каждым годом все чаще и чаще заходили в населенные пункты аборигены заводили стаи полудиких собак. Одна из таких стай встретилась мне как-то ночью во, что называется, "чистом поле".
Задержавшись до полуночи в гостях, я шел через замерзшее болото по узкой тропинке протоптанной для сокращения пути к причалу. В полумраке ночи увидел поперек тропы какие-то темные пятна расположенные полумесяцем. В тот момент, как я их увидел, а это были полудикие поселковые собаки, я был уже окружен практически со всех сторон. В середине кольца на самой тропе сидел огромный пёс и, как мне показалось, смотрел на меня почти человеческими глазами да ещё с таким ехидным прищуром, дескать, как тебе сюрпризик, что дальше делать-то будешь любезный.
А что я мог делать? Бежать нельзя, пугать собак тоже не стоило, обойти вожака не мог, так как пол метра в сторону и я по пояс, а может и с головой, в снегу.
Остановился. У хищных животных взгляд в глаза, это приготовление к нападению, а то, что у нас улыбка во весь рот, у них – оскал, а это уже прямая угроза.
Мы смотрели друг на друга около минуты. Я смотрел ему в глаза, боясь отвернуть взгляд, чтобы не упустить момент нападения.
Решения было принято совершенно неожиданное, даже для меня самого.
- Оборзели? Я вам медведь что ли? – Как только мог дружелюбней сказал я, и не отрывая взгляда, и подойдя вплотную, потрепал пса за ухом. - Ну, дай пройти, холодно же.
Собака сразу поднялась, вильнула хвостом и тихо гавкнув, сошла с тропинки. Стая, сразу потеряв ко мне интерес, тоже поднялась и лениво двинулась в сторону городской свалки.
Если бы у меня в такой ситуации было время подумать, оценить обстановку и принять какое-нибудь решение, я вряд ли смог так поступить. До сих пор не знаю, что надо делать, когда штук двадцать полудиких псов со всех сторон смотрят на тебя и что я в их глазах, друг или поздний ужин определить невозможно.

Резкий телефонный звонок прервал воспоминания.
- Это что берег? Так близко? Я запрещаю! Вы нарушаете приказ командующего, срочно отойдите от берега на три мили! – кричала телефонная трубка заспанным голосом "старшого".
- Вы бы поднялись на мостик, отсюда лучше видно. – Начиная закипать, сказал я и положил трубку.
Через пару минут, уже полностью в форме, но ещё пока без галстука, в ходовую рубку влетел Степан Васильевич.
- Степан Васильевич. Мы сращиваем кабель. На большее расстояние от берега проложить его баржа не в состоянии и буй поставлен на максимально возможной дистанции.
- Ничего не знаю, приказ командующего, надо было вызвать вертолет, пусть он ловит буй и тащит нам на борт.
На этом мой терпёж кончился, от возмущения я даже забыл, что "вертолетом" в простонародье называют рейдовый буксир.
- А подводную лодку тебе не надо? – Перейдя на "ты" почти закричал я, - какие три мили, если ширина пролива всего две. Это же элементарщина, обычное дело, если требует обстановка мы носом судна даже в берег упираемся. А твой командующий, издавая дебильные приказы, просто перестраховывается и если выполнять их хотя бы на половину, работать станет невозможно. Степан Васильевич! Тебя сюда прислали помогать мне, а не мешать, будь добр, исчезни.
Действительно если выполнять приказы, то кабельные суда можно ставить на прикол, так как согласно им работать при волне выше трех баллов запрещено, а часто ли у нас на Баренцухе море спокойнее трех баллов?
А чего стоит приказ о запрещении спуска на воду шлюпок в осенне-зимний период? Первое, что необходимо сделать перед ремонтом подводного кабеля, это с берега замерить расстояние до повреждения, а как попасть на берег, не спуская шлюпку? Этого в приказе командующего не было.
Вообще военно-морская система перестраховки всегда меня удивляла и бесила.
Где-то на военном корабле забыли убрать с палубы гирю, скатившись на нижнюю палубу, она, конечно же, упала на чью-то ногу или голову. В результате запрет на гири по всем флотам. Упал кто-то с перекладины – запрет на перекладины. Кто-то в Красном море утонул, плавая с аквалангом – запретили акваланги.
И, конечно же, на всех судах и кораблях были гири, люди занимались спортом, ныряли с аквалангами и без, кабельные суда работали в любых погодных условиях и шлюпки использовались постоянно, не взирая на календарный период и погодные условия. Не выполнишь приказ – виноват, а если что случилось, а ты пренебрёг приказом главкома, виноват ещё сильней.
При небольшой волне у нас была свой особый метод спуска шлюпки на воду под названием "Вальс "Бостон". Конечно это сумасшествие, но иногда время не терпело, нужно было срочно двигать дальше, и тогда объявлялся вальс.
При помощи активного руля и носового подруливающего устройства судно длиной 150 метров раскручивалось на месте. Пока таким образом разгонялась волна, боцман приспускал шлюпку до открытой двери в ангар. Сделав три-четыре оборота, останавливались. С подветренного борта образовывалась почти зеркальная гладь, экипаж прыгал в шлюпку, которая мгновенно спускалась на воду и быстро отходила от борта. Тоже делалось и для приема шлюпки на борт. Только уверенность в том, что механизмы не подведут, что все детали спуска шлюпки отработаны до автоматизма и некоторая безалаберность, приобретенная в результате огромного опыта работы на этом классе судов, позволяла нам совершать такое безрассудство. Посмотрел бы на это командующий.

Закончив работу с телефонией, мы попрощались с «аборигенами» и двинулись выполнять основное задание. Тут-то и начался настоящий дурдом.
Режим особой секретности, особист за спиной, проход в ходовую рубку только через крыло мостика и не дай бог, кто-нибудь, хоть издалека, бросит взгляд на штурманский стол. Даже судоводители, прокладывающие маршрут на засекреченных планшетах могли только предположить, где мы находимся.
Погода снова испортилась. Над самыми мачтами неслись тучи, из которых непрерывно то лилось, то падало нечто мокрое и холодное. Видимости почти никакой, волна до пяти баллов, но работу останавливать было нельзя, такова технология постановки приборов разработанная в каком-то НИИ.
В этих институтах отрабатывали постановку приборов в аквариумах или бассейнах. Увлеченные теоретики забывали, что в реальности бывает шторм, что глубина постановки доходит до нескольких сот метров, что рельеф морского дна совсем не такой как у них в бассейне, в котором в свободное от работы время руководство охлаждало свои тела, выскочив из баньки. И, конечно же, вряд ли кто-то внимательно изучал прогноз погоды в районе работ на ближайшие месяцы.
Согласно техническим рекомендациям, на определенных участках прерывать постановку приборов нельзя, поэтому мы, не смотря на штормовые условия, на свой страх и риск, продолжали работать.
На третьи сутки бдительность "чекиста" слегка притупилась и, через штурманскую рубку в радиорубку, прошел кабельный электромеханик.
Что тут поднялось! Сколько крика, угроз уволить, разжаловать, даже посадить. В ходовой рубке собралось все начальство военное и гражданское. Шум и гам как на базаре.
В это время из облаков вываливается натовской самолет-разведчик типа "Нимрод" и на бреющем полете с кормового направления мигая фотовспышкой, летит так, что ему видны все секретные приборы, расположенные в ангаре судна. В ходовой рубке шоковая тишина, ну прямо Гоголевская немая сцена.
- Стоп! Прекратить работу! Срочно изменить курс судна! – выйдя из оцепенения, заорал начальник экспедиции.
- Закройте ангарную дверь! Срочно накройте приборы чем-нибудь! – в тон ему кричал чекист.
Самолет зашел на второй круг, для него это заняло несколько минут, чтобы застопорить работы, изменить курс, а уж тем более закрыть ангарную дверь нужно было около часа.
- Вахтенный! Быстро на мостик, включи прожекторы, попробуем ослепить его. - И, убедившись, что ход судна застопорен, я, вместе с ним, побежал наверх.
Прожекторы у нас были мощные, но в том, что это тоже бесполезно я убедился уже при втором заходе самолета. В ответ он включил свои четыре фары. Голубой галогеновый свет был такой яркий, что минут десять после исчезновения самолета в облаках я вообще ничего, кроме пятен перед глазами не видел.
- Судя по всему, - как можно громче, чтобы услышал потомок товарища Берии сказал я, - все наши секреты давно проданы, и скорее всего, ещё в Москве и наверно теми, кто ставил подписи под грифом "Совершенно секретно".
Шумная толпа ушла обсуждать случившееся, а я отправился с замполитом составлять радиодонесение.
Не смотря на неожиданные выходки империалистических шпионов, на козни дедушки Нептуна и другие помехи, умело создаваемые членами экспедиции, работу мы закончили успешно и для приемки кабеля, отдыха экипажа и пополнения запасов продовольствия и воды двинулись в порт Северодвинск.
По-прежнему погода не радовала. Нептун сильным ветром и волной в левый борт старался унести пустое судно подальше в море, куда-нибудь ближе к Северному полюсу, но мы мужественно сопротивлялись. Судно упрямо продвигалось вперёд.
Стоя на крыле мостика, я увидел полярную сову, которая из последних сил взмахивая крыльями стараясь преодолеть ветер, летела к нашему судну.
- Как ты тут милая оказалась? – я сочувствовал ей всем сердцем.
Очень красивая птица, что-то занесло её так далеко в море и если бы не встретившееся судно, ей до берега не добраться.
- Ну! Давай! Ещё немного! – переживал я за неё как за близкое существо – Чуть-чуть осталось.
Устала бедняга, да и со зрением у них в дневное время неважнец. Наверно не разглядела серый борт судна на фоне такого же серого штормового моря и со всего маха, неожиданно попав в безветренное пространство, грохнулась о железо и упала в море.

Вот мы и на рейде порта Северодвинск.
Ветер поднялся до 10 метров в секунду. Погода стояла ясная, но чувствовалось, что будет нешуточный шторм. Карта погоды, принесенная из радиорубки ехидно улыбающимся радистом, подтвердила мои опасения. Интересно и не понятно, но чем гадостнее сообщение, тем шире улыбка у радиста.
- Миша. Ты бы хоть раз что-нибудь хорошее сообщил, ну просто буревестник какой-то.
К всеобщему ликованию и моему величайшему удивлению получили "добро" на вход и постановку к причалу под погрузку. В другом бы случае нас оставили бы штормовать на рейде, а тут видимо сказались сроки выполнения "сверхважного" задания.
Вход в Северодвинск представляет узкий, шириной в четыре корпуса судна канал обозначенный с обеих сторон буями. Сам вход в порт был ещё уже.
Снялись с якоря и малым ходом начали движение.
Парусность нашего судна порожнем была огромная, что сказывалось на дрейфе даже при маленьком ветре. Практика самостоятельного судовождения, если сказать честно, у меня была не великая, и как мы только легли на входной створ, я почувствовал огромное волнение и напряжение.
Постоянно глядя в бинокль контролируя направление движения судна по створам, откорректировал курс с учетом поправки на течение и ветер, который усилился до 15 метров секунду. Обстановка складывалась более чем напряженная. На крыльях мостика столпились прикомандированные, но они мне не мешали, я их просто не замечал.
Дрейф увеличивался, я добавил скорость до средней, поправку на ветер и течение приходилось держать в 11 градусов.
- Куда мы идем, прямо на волнорез! – услышал я разговоры на палубе.
- Да ладно, им там виднее, не дураки же они на камни лезть.
Действительно, нос судна смотрел в сторону от фарватера прямо на берег, но это для непосвященных в тонкости судовождения. Я ухмыльнулся, но напряжение росло, не слишком ли большая скорость, успею ли остановить ход и развернуть судно в сравнительно небольшой акватории порта.
- Ещё два градуса в лево! – Скомандовал я. По спине потекла струйка пота.
- Ветер 18 метров в секунду. – Порадовал вахтенный помощник.
Акватория порта с наветренной стороны прикрывалась огромными ангарами и зданиями судостроительного завода, из-за чего сразу за входом в порт был абсолютный штиль. Сразу за воротами порта, с левой стороны, стояли на швартовых бочках какие-то плавсредства. Если вовремя не отвернуть, то в полосе безветрия мы их протараним. Весь в напряжении я смотрел вперед готовый дать команду на руль и машинный телеграф.
- Куда идем?! Отворачивай! Там же берег, разобьемся! – как гром среди ясного неба раздался крик "старшого":
– Я приказываю! Я старший! Отворачивай! Стоп машина!.
Это было как выстрел в тишине, я вздрогнул, сердце чуть не остановилось, но через секунду, видимо передумав, оно решило выскочить наружу, и забилось как взволнованная птичка в клетке.
- Вон! Пошел вон из рубки! Идиот! Тупица! Шени дедац… ! – старшой мгновенно исчез, а я не изменяя тона продолжил кричать уже по делу:
- Стоп машина! Правая назад средний! Руль вправо девяносто! Активный вперед полный! Нос вправо полный!
Переход с ругани на команды был замечен не сразу, поэтому, оттолкнув вахтенного помощника, я сам рванул ручки машинного телеграфа. - Руль прямо! Обе машины назад полный!
Маневр удался. Судно остановилось там, где надо, швартовка прошла спокойно. Отдав необходимые распоряжения вахтенному помощнику я пошел встречать толпящееся на причале начальство.
- Вячеслав Валерьевич. – За спиной появился Брамс, - Я прошу у вас прощения, я понимаю, что мое дилетантство…, что я влез не вовремя, но я на вас не обиделся, так как все понимаю, как коллега.
- Это вы меня извините за несдержанность, я был слишком напряжен и увлечен сложной обстановкой, думаю, что совместное плавание пойдет нам обоим на пользу.
- Да-да. Несомненно, особенно мне. У меня вообще это был первый выход в море. – И как-то неприятно заискивающе сказал: - Вячеслав Валерьевич. Я вас очень прошу, не докладывайте начальству о наших конфликтах.
- Да у меня и в мыслях такого не было. – Ответил я уверенный, что ещё до моего прихода в Мурманск начальство уже узнает, конечно, в определенном ракурсе, о ходе выполнения задания.
Надо отдать должное Степану Васильевичу, он не стал унижать себя кляузами, хотя именно такой ход обезопасил бы его карьеру, будь я скандальным правдолюбом.

[Romakhov]

Эх! Дороги...

Подготовка

Пристегнув ремень безопасности, трижды перекрестившись, поднял глаза в небо и, так и не успев попросить помощи у господа перед дальней дорогой, застыл с открытым ртом. На лобовом стекле пролетавшая чайка оставила огромное пятно от одного вида, которого, я чуть не лишился приятно греющего желудок лёгкого завтрака.
- Что она там нам написала? Счастливого пути?
- Лучше бы она написала, чем накакала. Этого ещё не хватало. Плохая примета перед дальней дорогой.
Обычно жена оптимизмом не отличалась, но тут она меня удивила:
- Это так нам чайка нам удачи пожелала.
- Удачи, так удачи.

Уже в который раз, всей семьёй едем в отпуск на машине, а всё никак не привыкнуть, всегда волнение, всегда перед дорогой почти бессонная ночь.
Впереди около трёх тысяч километров пути, позади неделя изнурительной подготовки машины.
Это сейчас можно ехать в отпуск с "пустым" багажником и полным бензобаком без дополнительных запасов топлива. В конце восьмидесятых всё было иначе, значительно интересней.
К примеру, бензин.
Где-то за неделю до отъезда, надо было отстоять несколько очередей на заправке для того, чтобы не только заполнить бензобак, но и иметь в дорогу некоторый запас. Взяв с собой "тормозок", книгу, одеяло с подушкой, занимаешь очередь с вечера. А если учесть, что выдают только по двадцать литров на одну машину, то сами понимаете.
Дорожное братство в таких очередях наблюдалось редко. Если в этой медленно двигающейся железной колонне какой-нибудь водитель неосмотрительно засыпал, остальные, проявляя высочайшее мастерство автовождения, тихо-тихо объезжали его. В этих случаях даже моторы машин работали почти бесшумно. Всем бензина могло и не хватить.

- Ну, всё! Можно и в дорогу. – Закрывая на замок крышку бензобака, с чувством выполненного долга сказал я сам себе, прикидывая, куда положить ещё две канистры с бензином, куда второе запасное колесо.

В багажнике канистра тридцать пять литров, на крыше ещё две канистры по двадцать литров и полный, по самую пробку, бензобак, в который, если постараться, можно впихнуть почти сорок литров. И неслась по дорогам страны этакая вот мини-бомба модели ВАЗ-2101.

Основная задача отпускника мурманчанина, дотянуть до заправки около города Медвежьегорск. Если там бензина нет, а ты поехал без запаса, приходится стоять и ждать. Иногда много часов, иногда даже сутки.

- Девушка! А может, осталось там хоть сколько-нибудь на донышке. Семья в машине, ребёнок. – Заискивающим голосом, почти каждый водитель пытался уговорить женщину за стеклом АЗС.
А в ответ тишина
- Милая. А может, рыбки? У меня сёмга, скумбрия провесная.
- У меня твоей рыбки столько, что и сама объелась и родственников уже от одного запаха тошнить начинает.
- Готов в двойне заплатить.
Но женщина, отделённая от мирских проблем толстым стеклом и грубо сваренной стальной решеткой, только раздраженно фыркала.
Ну, а если топлива хватает, можно гнать до Лодейного Поля. Это, практически стратегическая заправка, там бензин был всегда. Ну, почти всегда. А вот если и там нет, то тут уж кто во что горазд.
Некоторые знали АЗС в стороне от трассы, типа Доможирово, можно было попытать счастья и там, но это некоторые, у которых был маломальский опыт. Многие дальше ехали на водке.
Этот способ науке не известен, но в то время, во второй половине восьмидесятых, большинство из нас доезжали до места, только если в багаже было припасено несколько бутылок сорокаградусной.
Водка на Руси всегда была параллельной валютой, её можно было обменять на топливо, будь то бензин или соляра. Деклассированные личности с канистрами, со следами длительных запоев на лицах, встречались практически у каждого населённого пункта.
В основном, не смотря на клятвенные заверения придорожных торговцев, бензин был семьдесят шестой, грузовые машины и прочая сельскохозяйственная техника ездила только на нем, но кое-что у нас с собой всегда было. На рынке продавалась этиловая присадка, превращающая этот бензин в требуемый девяносто третий. А если присадки не было, можно было подрегулировать зажигание и катить дальше. Наши машины, а других по бескрайним просторам нашей отчизны не наблюдалось, были очень простой конструкции, на столько, что в дороге водитель мог большинство неисправностей устранить своими силами. А уж зажигание подкрутить мог практически каждый. В любой машине обязательным было присутствие книжки, в которой доходчиво объяснялось как в дороге справиться своими силами с той или иной проблемой.
Кроме канистр с бензином, на верхнем багажнике, была крепко закреплена запасная покрышка, а среди запчастей две-три запасные камеры и дополнительно к этому, резиновый клей. Слово "Шиномонтаж" нам было неизвестно. Бортировку колес всегда делали вручную. И каждый водитель, который рисковал ездить в отпуск за рулем, достигал в этом, практически, совершенства, даже без специальных приспособлений. Резина на наших машинах, в основном, была бэушная с финских свалок, поэтому тренироваться в шиномонтаже приходилось очень часто.
Когда я ехал в первый свой отпуск, почти половину багажа занимали запчасти. В дороге автосервисов было очень мало. Работники этих заведений, в то время, чувствовали себя королями, так же как и официанты в ресторанах. Хочу, обслужу, хочу - нет мест.
Как-то, по великому блату, попав в питерский сервис автоваза, я выехал оттуда без отпускных, пришлось занимать на дорогу у знакомых. В Москве, за десять минут сварочных работ, разлетелся глушитель, я заплатил месячную зарплату моряка мурманчаина.
Вот в таких условиях треть населения Мурманска, весной каждого года, выстроившись колонной, в любое время дня и ночи, в любую погоду, мигрировала в южном направлении. А на встречу, такой же, почти сплошной колонной, летели уже отдохнувшие.

Ко всем техническим сложностям надо прибавить постоянно муссируемые в народе слухе о всевозможных бандах грабящих нашего брата на необозримых российских просторах. Вот это-то напрягало больше всего.
О состоянии дорожного покрытия молчу, оно было не лучше, а местами значительно хуже, чем сейчас.
Что удивительно, при всех этих трудностях, каждую весну в дорогу тянуло. Дорога эта даже по ночам начинала сниться, как только подходил сезон отпусков.

Итак, вытерев чайкино пожелание счастливого пути, по гагарински
махнув рукой, двинул в путь.

Поехали!

Если честно, первая поездка была в чистом виде авантюрой. Машина была не готова к дороге, тем более, к такой длительной, тем более, что в машине, кроме меня, были ещё жена и маленькая дочь.
При наборе скорости до ста километров в час, машина начинала гудеть как самолет. Причину этого выяснить, не смотря на старания всех моих знакомых, имевших дело с автомобилями, не удалось. Гул стоял такой, что даже музыку слышно не было. Я уж не говорю о разговоре. Поэтому большую часть дороги мы молчали.
- "ЯК-40"! – Крикнул жене, разогнав машину до сотни.
- Что?
- "ЯК-40". Самолет такой в войну был.
- Не поняла.
- А. Проехали. Потом.
- Что проехали?
Вот приблизительно так всю дорогу.
Выяснить причину такой жуткой вибрации не удалось, а ехать было уже пора. С билетами на самолет и на поезд были проблемы, их просто всегда не было. А если честно, то стоять в очереди неделю с номерком на руке, постоянно, через каждые четыре часа являясь на перекличку, не было особого желания, да и возможности тоже.
Только в деревне, неказистый мужичек, глядя на которого никогда бы не подумал, что он, не то, что к машине, к трактору был когда-нибудь допущен, за двадцать минут определил и устранил причину ненормального поведения моей машины, и, наконец-то я мог за рулем слушать музыку и слышать жену. Хотя, последнюю, лучше бы иногда вовсе не слышать, но тут надо выбирать, что важнее.
Вещи, поставленные между сиденьями, превратили все пространство позади водителя в сплошной диван. Там-то и расположилась моя маленькая дочь.
Ей разговаривать с нами было не интересно, книжки с яркими картинками, карандаши и тетрадь для рисования, это всё, что её интересовало всю дорогу. Даже когда машина, крутанувшись на дороге раза три, съехала задом на обочину, не отвлекло её от любимого дела.

Не успели доехать до ближайшего поста ГАИ, как огромного размера ворона, вместе со стаей сородичей взлетевшая прямо перед машиной, врезалась в левое зеркало заднего вида.
Чайка насмерть, зеркало вдребезги.
- Гастелло, ети ё мать! А это какая примета?
- К счастью. Стекло бьётся к счастью.
- Везёт тебе. Всё что ни происходит, всё к удаче и к счастью. Молодец.
- Похоронить бы? – Огорошила нас, казалось, совершенно отрешенная от реальности дочь.
- Нет времени. Пусть хоронят за счет государства.

Начало пути ничего хорошего не предвещало.
В довершение ко всему, перед самым отпуском у меня украли водительское удостоверение. Пришлось покупать липовые права, за пятьсот рублей. Очень боялся встречи с гаишниками.
Мне было известно несколько способов, так называемых уловок при помощи которых можно было обмануть ребят с полосатой палочкой. К примеру можно было выехав за пределы своей области и, подъехав к любому стационарному посту ГАИ заявить, что потерял права. Компьютеров тогда не было, за звонки по межгороду платить никто не хотел, поэтому и выяснять бы никто ничего не стал. Выдали бы справку вместо "потерянных" прав, по которой можно было ездить два месяца.
В тот раз пришлось воспользоваться уловкой номер два.
Попав на какое-то мероприятие по задержанию, когда была перегорожена дорога и за лентой с шипами стояли около двадцати милиционеров с автоматами, я остановился метрах в десяти, взял с собой атлас автомобильных дорог, и, подойдя к ближайшему из них, озабочено сказал:
- Что не пойму куда еду. Не подскажете на Волгоград туда?
В это время из машины вышла жена с ребёнком и прогуливаясь, как бы разминая ноги, кричала:
- Ну, скоро там? Давай уже! Поехали.
Меня не только не проверили, но, даже разрешив развернуться на железнодорожном переезде, пожелали счастливого пути.
Самое невероятное, но на протяжении всей дороги от Мурманска до Волгограда меня не остановил ни один инспектор. Так было в середине восьмидесятых, в самой их середине, а уже в конце второй половины того же десятилетия, меня не останавливал только самый ленивый из них. И каждый второй, после ознакомления с документами интересовался наличием в багаже рыбки.

В том случае, когда я обнаружил пропажу прав, сразу возникла мысль о том, что какая-то сила не хочет, что бы я отправлялся в дорогу. Но вся поездка прошла без эксцессов и приключений.
В этой же поездке, мысль о какой-то силе, благодаря пернатым, посетила меня уже второй раз.

Как прекрасен этот путь…

Первые сто пятьдесят километров дороги были в сравнительно хорошем состоянии. Тем, кто едет в отпуск в начале лета или весной, везёт меньше. Дороги, в это время, представляют собой сплошную полосу препятствий, на которой водитель, уже через двадцать-тридцать километров пути становиться мастером по фигурному вождению автомобиля среди ям.
Только к середине лета дорожные службы заканчивают ремонт дорог по-русски, это когда ямки, которые весной десятками появляющиеся на каждом квадратном километре асфальта, посредством нехитрых манипуляций лопатой, нетрезвыми мужиками в оранжевых грязных куртках, превращаются в бугорки.
Главное доехать до Карелии, где, если не ведутся дорожные работы, состояние дорог по сравнению с Мурманскими, просто отличное. Но до них ещё надо доехать.
А доехать до хорошего асфальта, если не считать вышеупомянутые ямки и бугорки, пытаются помешать и, как говорится в комментариях к ПДД, другие участники движения и устраивающие за каждым кустом засады гаишники.
Раньше, в восьмидесятых годах, гаишники были весьма предсказуемы, потому что ехать далеко от города им было лень. Работали за оклад. Достаточно следить за картой, что бы минимизировать неприятное общение, потерю драгоценного времени и, конечно, денег. А вот в начале этого века, каким бы водитель добросовестным не был, он виноват уже в том, что сел за руль. Без денег гайцы никогда не оставались, был бы водитель за рулём.

- Ну, что же вы… - заглянув в права, протяжным гнусавым голосом произносил почти каждый из них, - Вячеслав Валерьевич, нарушаете?
Он ещё не определил того, что я нарушил, но уже понял, сколько с меня можно взять.
Возникать, перечить или спорить можно было, но терять на это время короткого отпуска было преступно.
Во вторую поездку у меня в багажнике лежало десять пакетов, в каждом, из которых, лежало по две-три скумбрии холодного копчения. Как сейчас помню надпись на ценнике "Скумбрия провесная". От одной только этого названия слюнки до пола. Любили скумбрию и стражи порядка на дорогах.
Пакетов этих не хватало даже до Московской области, а там ещё ехать и ехать.
Больше всего удивляли и восхищали гаишники Тамбовской и Воронежской губернии. Этим ребятам даже повод для штрафа придумывать было лень. Выскакивая из окопа, с радаром на перевес, они больше всего боялись, как бы не сбить ту скорость, которая на радаре стоит со вчерашнего вечера.
- Я что-то нарушил? – Спрашивал я каждого остановившего меня инспектора.
Ответы разнообразием не радовали. Видимо они какие-то стандартные курсы проходили. И если к скорости придраться было невозможно, придумывали что угодно.
- А-то, как же. Вон у вас на номере мухи.
- Так это они сами, их и штрафуйте.
- Умный, что ли?
Или такой вариант:
- А-то. Как же. Знак видели?
- Какой?
- Внимательнее надо быть на дороге. Сбегайте, посмотрите, пока я протокол выписываю.
- Да не помню я там никого знака.
- Сбегайте. Всего-то километров пять-шесть.
А ещё, в ответ на мой наивный вопрос, могли сказать:
- А-то, как же. Вон как гнали, аж резина кипит.
Бывали и такие случаи, которые вспоминаются как чудо.
- Заберите деньги, они вашей семье нужнее. – Огорошил меня гаишник около города Полярные Зори.
От удивления я смял сторублевку, как это делают со старым автобусным билетом, завалявшимися в кармане и выбросил её на обочину. Видимо здорово он меня удивил. Инспектор вышел, поднял её, расправил, посмотрел на свет и молча отдал мне.
А в Ростовской области получение денег от водителей было настолько привычным делом, что дошло уже до абсурда. У дороги стоял столик, за которым на стульчике сидел уставший от жизни инспектор. Видимо очень часто вставать приходилось. Поэтому, когда я подъехал, он не только не встал, даже радар со стола не поднял. Совсем расслабился. Разрешенная скорость сорок, я, из-за тумана, ехал чуть больше тридцати.
- Ну, что же вы… - прочитав в правах мои имя и отчество, протяжно прогнусавил, - Вячеслав Валерьевич, нарушаете?
- Что? Я что-то нарушил?
- А-то. Как же. Знак видели?
- Какой? Сороковник? Да я же ехал не больше тридцати пяти.
И тут он допустил непростительную ошибку:
- Вон радар на столе, посмотрите сами.
Радар взял мой приятель, юрист из Москвы, направил его на землю и нажал курок.
- Да он у вас неисправен. Тут скорость восемьсот восемьдесят восемь.
Вы видели детей, у которых неожиданно забирают любимую игрушку? Их взгляд и истерику?
- Зачем? Вы что? Совсем охренели! Борозота Московская! Валите отсюда. - Выхватив прибор, пошел к обочине ловить доходное показание прибора, даже полосатую палочку на стуле забыл.
Но Володя решил на этом не останавливаться. Ткнув инспектора пальцем в погон, с ехидной улыбочкой спросил:
- А звездочки, почему не уставные? У вас что, построения и осмотра внешнего вида перед разводом на дежурство нет?
Гаишник чуть в подкольщика радар не бросил.
Мало, но всё-таки встречались и честные люди. Остановив машину, они, очевидно, так положено, осматривали машину, а потом откровенно, как и подобает людям в форме, которых на охрану правопорядка поставило государство, спрашивали:
- А рыбка есть?
В Московской губернии, взяв с меня штраф за абсолютно надуманное нарушение, молодой гаишник, грустно глядя на мою машину, вдруг спросил:
- А жена ваша, ругаться будет?
- Почему?
- Ну, как же. Такой штраф уплатили.
- Да. И обзываться всякими нехорошими словами будет, уж это точно.
В тот раз, выезжая в отпуск, я платил за литр бензина сорок копеек, а на обратном пути рубль пятьдесят. Пришлось занимать деньги у родственников, а тут ещё и эти бандиты с большой дороги.
- Да. Ругаться будет. Это точно. Если ещё пару раз таких встречу, до дома денег доехать не хватит.
- Так вы аккуратнее. – Повернувшись ко мне спиной, гаишник стал вглядываться в даль.
Как-то в Белоруссии, увидев у меня в руках толстую пачку зелёных американских однодолларовых бумажек, остановивший меня сразу после въезда в страну инспектор, что-то кому-то передал по рации. На трассу до Бреста сбежались все даишники, у них ГАИ называется ДАИ, мне кажется, что так значительно более информативно для этого рода работы, чем ГИБДД. После очередной остановки я понял, что на трассу сбежались не только даишники, но и постовые милиционеры и даже участковые. Вполне возможно, что приехали и из других районов. На пятнадцатый или двадцатый раз, когда я сказал, что наличных больше нет, и заплачу штраф по безналу через банк, опять сработала система оповещения, и меня больше никто не останавливал.
Надо отдать должное нашим российским ребятам с жезлом в руке, фразу, услышанную на Украине, в России услышать не довелось. На традиционный вопрос:
- Я что-то нарушил?
Услышал:
- Ты вот тут едешь на классной тачке, а у меня семья большая.

Вот уже и долгожданная Карелия. После наших будто изуродованных оспой дорог, там, вырвавшись на свободу, ты просто вынужден нарушать скоростной режим. Очень хочется попробовать, на что же способна твоя машина, и ты жмешь на педаль, пока самому не становиться страшно или не нарвешься на засаду.

- Там, на трассе, в Карелии, отпускников грабят, особенно тех, кто на юг едет. Если из Мурманска, значит, отпуск только начался, значит и деньги есть. – Запугивали друг друга отпускники.
- Кого-нибудь из знакомых грабанули?
- Нет, но одному моему знакомому рассказывал какой-то мент, что у них там такая циркуляра прошла.
То, что отпускники ехали на юг строем, это, мягко говоря, преувеличение. Но лично я, наслушавшись таких вот "правдивых" историй, старался ехать рядом с какими-нибудь попутчиками.
Преследовались этим две цели. Во-первых, машина, идущая впереди была "живцом". Её первой останавливали гайцы, во-вторых, вдвоем, а то и втроем ехать было как-то спокойнее.
Очень мне не нравились остановки по требованию. Так я называл просьбу жены или дочери остановиться по какой-либо надобности.
Значит, живец уйдет, и ехать, какое-то время придется одному.
Так в тот раз и было.
- Останови, пора ужинать, да и прогуляться нам уже пора.
Остановились у озера. Даже неимоверное количество комаров не испортили впечатление от красоты заката. Красные, оранжевые, желтые и белые облака, местами закрывающие тёмно-синее небо, багровое солнце устало опускающееся на ночлег за темный карельский лес, такая красота просто требовала взяться за кисть и краски. Рерих со своими пейзажами отдыхает. Решили тут и заночевать.
Вокруг асфальтированной площадки стояли столики под навесами, на берегу, чья-то заботливая рука построила мостик, с которого я с огромным удовольствием нырнул прямо в кажущуюся черной приятно освежающую воду.
Сейчас на этом месте стоит чья-то дача, везде, где можно было бы подойти к воде, забор из колючей проволоки.
В советское время отдых на трассе, как и сама поездка в отпуск, были весьма рискованными мероприятиями. Кемпингов и придорожных гостиниц практически не было, поэтому ночевали в машине. Остановившись заночевать в темноте, рисковали оказаться у какого-нибудь населенного пункта. А там обязательно находятся те, кому не хватило. У отпускников же обязательно в багажнике есть.
Только начнёшь засыпать, как начинают стучать в окно. Стучались в окна на протяжении всей трассы. Кому водки, кто торговал хрусталём, кто картошкой или яблоками. Один раз меня, и особенно мою жену, "порадовал" милиционер, постучавший в стекло стволом пистолета и ослепив нас фонариком.
- У вас всё в порядке? – Спросил он, убрав фонарь.
До этого вопроса действительно всё было в порядке. От нервного шока, я так и не смог заснуть. Жену трясло до рассвета.

Проснувшись часов в шесть утра, быстро перекусив, полюбовавшись таким же красивым, как и закат, восходом, поехали дальше.
Трасса была совершенно пуста, ни попутных, ни встречных.
Не успел прийти в себя от сна, как увидел лежащее на дороге бревно, перегораживающее встречную полосу. Сбавив скорость, растерялся, сразу не сообразил, что делать. Бревно было не видно встречным машинам из-за поворота, могла быть авария, а с другой стороны, таким образом, со слов всезнаек, и происходили ограбления. Проезжаешь такое бревно, там за поворотом второе, уже через всю дорогу и лихие людишки в кустах.
- Чёрт! – Прошептал я, нажав на тормоз.
Впереди, сразу за поворотом, поперёк дороги стояла фура.
- Кажется, вляпались. – Оглянувшись назад посмотрел на спавших сзади жену и дочь. Стало не по себе.
Включив заднюю скорость, тихо-тихо поехал назад. Сзади появился внедорожник с тонированными стеклами и остановился около бревна. Он стоит, и я стою. Прикидываю, куда можно рвануть, как проскочить и куда рваться вперёд или назад. Медленно поехал вперед до поворота и увидел, что фуры уже нет. Ради интереса решил посмотреть, что там делает тонированный. И его нет. Наверно он, как и я решал, куда удирать.
Бревно оказалось не таким уж и тяжелым. Откатив его на обочину, перекурив очередной нервный шок, поехал дальше.


Норик

В дальней дороге мне нравится практически всё. Даже проблемы и, какие-никакие трудности, постоянно встречающиеся в пути. Усталость, наваливающаяся из-за непреодолимого желания подмять под машину как можно больше километров асфальтированной ленты, не могут испортить общего удовольствия.
Вот уже и улетучилась эйфория, иссякли темы для разговоров, когда перестаёшь прислушиваться к работе двигателя и стукам в подвеске, когда начинает дремать жена, наступает время воспоминаний.
Немало поколесив по дорогам страны, было о чем вспомнить, но один перегон запомнился на всю жизнь.
Во времена перестройки, после прихода к власти националистов во главе с великим Гамсахурдия, начался в Грузии новый порядок.
- Я что-то нарушил?
- Скорост. Знак выдэл? – Коверкая русские слова, будто за всю жизнь прожив в суверенной Грузии впервые произносил русские слова, засунув мои права в карман, не глядя в глаза, спросил блюститель нового порядка.
- Какой знак?
- Там кырпыч высыт.
- Да я по этой дороге уже лет десять езжу, какой кирпич?
- Схады, сматры.
Действительно, в кустарнике, среди густой листвы, на проволочке висел неаккуратно нарисованный на неровном фанерном круге дорожный знак.
- Увидэл? Прэзыдэнт прыказал права нарушитэлэй забират, давай в свой Масква, права на почта пойдут.
Только благодарность в размере двадцати пяти рублей смогли убедить неподкупного гаишника в том, что без прав мы не сможем уехать из его страны.
Выстрелы под окнами среди ночи и криками о Грузии для грузин, звонки по телефону с предупреждением, что бы удирая, мебель и вещи оставили. Постоянно мечущиеся по городским дорогам колонны машин с флагами, непонятные крики и лозунги и многое другое, что в дополнение к непрерывным выступлениям одиозного президента, спокойствия не добавляли.
Вещи были упакованы, но в Грузии на границе объявлена система "ниппель" - всё впускать, ничего не выпускать. Железнодорожные контейнеры с вещами отъезжающих пропадали в пути или на глазах владельцев падали на перрон, а пока искали новую тару, вещи также исчезали. Почтовые посылки, и те не доходили.
Автомобильная дорога в Россию через Крестовый перевал была закрыта, там шла война с Южной Осетией, с западной стороны была война с Абхазией, с востока армяне воевали с Азербайджаном.
- Уезжайте, а за вещи не беспокойтесь, не пропадут, мы им найдем применение. - Шутил каждый второй разговаривающий с тобой абориген.
Около ста дальнобойных машин стояло в пригороде Тбилиси в ожидании разрешения на выезд. Вроде бы никто ничего не запрещал, но слухи были, войны боялись, да и порожнем ехать никто не хотел.
- Шесть тысяч за доставку и две на дорогу. – Раздался за спиной голос.
- На дорогу, это как? На топливо?
- Узнаешь. У меня один брат магазин имеет в Волгоградской области, а у второго фабрика в Тбилиси, надо товар везти. Я его за вашу мебель спрячу, может и прорвемся.
- А ты вроде грузин, как ехать будешь?
- Армянин. Жена осетинка. У меня два паспорта. В одном жена осетинка, в другом грузинка. Лишь бы не подстрелили. Так едем или нет?
Три дня ушло на подготовку.
У родителей была машина новая, но на столько, что я такого просто не ожидал. На спидометре было всего шесть километров. Об обкатке машины не было и речи.
С бензином в Грузии, впрочем, также как во всем Союзе, были проблемы.
- Остается понадеяться на чудо. Езжай до ближайшей заправки, может, кто продаст.
Чудо свершилось. На первой же АЗС была огромная очередь, растянувшаяся на несколько кварталов. Не прошло и двух часов, как небритый молодой парень, державший в руке заправочный пистолет спросил:
- Сколько?
- А сколько можно?
- Столько сколько денег есть. Рубль за литр.
- Почему рубль, было же сорок копеек.
- Ищи по сорок.
На колонке мелом было написано "АИ-93". Заправив полный бак и две канистры, с доброй новостью поехал домой. Но не успел выехать с территории заправки, как заглох двигатель. После регулировки зажигания машина поехала, но приемистость пропала напрочь.
Вещи упакованы, пора в путь. А путь этот проходил через Крестовый перевал.
Перевал оказался довольно таки сложным испытанием. С правой стороны, где-то далеко внизу, сквозь голубую дымку, виднелась тонкая нитка дороги, откуда каких-то пару часов назад я, сквозь ту же голубую дымку, с трепетом смотрел вверх. Слева, прямо над дорогой, нависала огромная ослепительно белая шапка снега, готовая смести с дороги все добравшиеся до вершины автомобили обратно вниз сквозь ту же голубую дымку на едва видимую серую полоску дороги, с которой какие-то пару часов назад…
Ходили слухи, что заглохшие машины, если не было возможности их буксировки, невзирая на возражения хозяев, сбрасывались вниз. Стоять в таком страшном месте никто долго не хотел.
Качество бензина и необкатанный двигатель, позволяли, в лучшем случае, ехать на третьей скорости, поэтому, после первых же километров подъёма на перевал, мотор начал перегреваться.
Пушки, расставленные вдоль дороги и предназначенные для расстрела накопившихся снежных шапок, в связи с боевыми действиями между грузинами и осетинами, были развернуты в сторону двигающейся непрерывным потоком автоколонны. Возле них суетились какие-то темные, личности. Что там у них на уме предположить было трудно. И где граница между враждующими, определить было трудно, один поселок был грузинским, другой осетинским. И те и другие периодически постреливали друг в друга, а номер на нашей машине был грузинским.
- Что там можно разглядеть в оптический прицел снайперской винтовки? Разве что номер машины, а водитель в очках он что грузин, что русский. – "Успокаивал" я сам себя, выискивая удобные для снайпера места на окружающих дорогу скалах.
По пути, у каждого населенного пункта, нашу грузовую машину останавливали вооруженные охотничьими ружьями ополченцы.
- Аткрой машина! – Кричали и грузины или, если село осетинское, осетины.
- А что ты там хочешь найти?
- Что бы ты русский оружие из Грузии не вывез. – Заглядывая в машину, явно с корыстной целью говорили грузины.
И увидев вместо ящиков с автоматами мебель, просили что-нибудь продать по льготной цене.
У осетин предлог для обыска был другой.
- Дывэрсантов нэт?
И увидев упакованную мебель, также просили продать хоть что-нибудь и так же по льготной цене.
Вот тут-то и нужны были деньги, которые Норик просил на дорогу.
На каждом таком КПП водитель должен был заплатить за проезд. Стоимость такого пропуска он нам так и не сказал. Да это было и не интересно, а вот гаишники, особенно грузинские вызывали восхищение.
Облокотившись на машину или на что-нибудь другое, что не могло умалить важности в фигуре, обязательно стоя в позе Наполеона осматривающего Бородинское поле, на дорогу и проезжающие машины даже не обращали внимания. А зачем? Водители и так всё знают.
На первом же повороте в сторону Крестового перевала стоял запрещающий проезд знак, поэтому все водители, двигающиеся в северном направлении, были нарушителями. Водитель останавливался и бегом, вынимая из кармана деньги, бежал к "сборщику платы за проезд". То ли по величине пуза гаишника, а может и по каким-то другим признакам, опытный Норик знал, сколько стоит заплатить этому клоуну за изображение великого французского полководца. В одном кармане у водителя лежало пятьдесят рублей, в другом сто, в нагрудном кармане сто пятьдесят. По пути от машины к гаишнику водила определял, сколько стоит проезд, и компоновал нужную сумму.


Другой мир.

В основном дорога была спокойной.
По всей трассе, вплоть до Волгоградской области попадались машины с Мурманскими номерами. Мы моргали друг другу фарами, сигналили, махали руками, и если кто стоял на обочине, всегда останавливались и интересовались, нужна ли помощь. От такого внимания к землякам и сам себя чувствовал уверенней, и самомнение возрастало до небес.
Непонятно, но не смотря на усталость и всевозможные переживания, начиная с бензиновых и прочих, которые, в конце-то концов, закончились благополучно, на следующий год опять засосет под ложечкой, опять потянет в дорогу на машине.

Километров за сто до конца пути, в Михайловком районе Волгоградской области, в два часа ночи закончился бензин.
Пришлось простоять у обочины рядом с канистрой и поставленными прямо на дорогу двумя бутылками водки около двух часов. Начали немного замерзать.
Глядя на бескрайние просторы Вогоградщины, невольно поежился. Вокруг, на все триста шестьдесят градусов без единого огонька темнота, неприятное ощущение от которой усугублял воющий в придорожных кустах холодный степной ветер.
Машины, слегка притормозив, сразу ускорялись, не обращая внимания даже на ребёнка, укутанного в родительскую куртку и бегающего с матерью вдоль дороги, чтобы не замерзнуть окончательно.
Наконец-то, метрах в пятидесяти остановился ЗИЛ.
- Хоть один добрый человек попался. – Схватив канистру и водку, я побежал к машине.
- Тебе чего? – Огорошил меня вопросом водила.
- Да. Вот. Бензин нужен. Обсох. Ребёнок замерзает.
- Сколько дашь?
- Ну, две бутылки водяры.
- Бабки гони, а водку я и так куплю. – Закуривая, прищурился добрый человек.
Ещё целых полчаса я сливал бензин из фильтра-отстойника пытаясь ловить в горловину канистры разлетающиеся на ветру капли.
- Эй! Человек! – Высунул голову из машины водитель. – Пожалуй, водку я тоже возьму.
Добрый деревенский парень.

Наконец-то и родная деревня.
Первые дни радовались встрече, снимали стресс, накопленный за три тысячи километров пути, отсыпались, отъедались.
Пляж, рыбалка, шашлыки, походы в лес. Никакого курорта не надо. Стопроцентный отдых.
Где-то недалеко, на улице с названием Чистая, жили родители одного моего соплавателя, механика с которым ходили в последний рейс. Потянуло на общение.
- Ба! Кого я вижу! Давай за стол! – Радостные крики Юры Тихова заставили замолчать непрерывный хор стаи взволнованных индюков и уже довольно громко разговаривающих краснолицых собутыльников.
- Знакомьтесь. Слава. Мы в море ходим на одном судне.
В беседке, расположенной в середине огорода, за столом сидело человек шесть изрядно выпивших мужиков.
Беспорядочно расположенные кусты смородины, несколько яблонь, вишня и две полоски с укропом, почти не видимой из-за высоченных сорняков, говорили, что хозяин в этом был не очень хозяйственным или появлялся крайне редко. Но, подойдя поближе, я понял, что сильно заблуждаюсь. Сразу за стеной из сорняков ровными рядами радовали глаз ухоженные грядки. Просто местный народ не утруждал себя излишней работой.
Мгновенно на столе появился двухсотграммовый граненый стакан, в который, сразу из двух горлышек, потекла мутноватая, пахнущая спиртом и дрожжами жидкость.
- Не, мужики, мне не надо, я за рулем.
- Болен? Чем? – Сочувственно спросил небритый толстячёк, продолжавший наполнять мой стакан.
Да нет, здоров. Я за рулем.
- Да мы тут все за рулем. Если не болен, пей и будешь ещё здоровее. – Продолжал радоваться жизни толстяк.
После застолья, допив шестую поллитровку, народ, неуверенно нащупывая ногами тропинку, разошелся по своим машинам и тракторам
И так было во всех компаниях. Пешком не ходил никто, трезвенников среди аборигенов я не видел.

- Слава! Помоги! Юра разбился. – Со слезами обратилась ко мне мама того самого соплавателя.
- Как? Когда?
- Вчера вечером, отрегулировал карбюратор и поехал опробовать.
Вчера Юра, после того как сбил огромную пастушью собаку, отрехтовал помятое крыло, заменил разбитую фару, отрегулировал карбюратор и, уже к вечеру, сел с нами за стол. В этот раз компания из пяти человек, возвращаясь на колхозной технике с полей, в рекордные сроки опустошила двухлитровую банку самогона и, оседлав своих железных коней, часов в шесть разъехалась по домам. Я предпочел идти пешком и, добравшись до дома, сразу завалился спать.
А вот Юра, будучи очень активным человеком, после того, как все разошлись, решил проверить машину на ходу, а что бы не было скучно, взял с собой друга детства и двух девчонок.
И надо же было при скорости движения машины в сто километров, выпасть кассете из магнитофона. Юра, мельком глянув на стройные ножки сидящей рядом девчонки, наклонился за кассетой. Через пару мгновений целым в машине остались только сиденья. Пассажиры, как это не удивительно, остались практически невредимыми, а самому водителю разбившимся стеклом отрезало ухо, которое к утру, силами сельских медиков, было пришито на место.
ГАИ, автосервис, страховая компания и снова ГАИ, автосервис и страховая компания. Так прошел день. Юра, не смотря на сильную боль, держался молодцом. Я, хоть мне не нравилось и так короткий отпуск тратить на чужие проблемы, уже в который раз, вместе с ним замыкал круг от ГАИ до страховщика. Но в этот раз мы приехали к страховщику домой.
За столом, кроме страховщика, сидел какой-то мужчина лет двадцати пяти на коленях, у которого, спал маленький мальчик. Сразу, после заполнения документов необходимых для получения страховки, Юра выставил на стол четыре бутылки армянского коньяка. Страховщик аж подпрыгнул от радости.
- Одну бутылочку я оставлю на день рождения, а остальные как получится.
- Будет мало, добавим. – Сказал незнакомец с ребёнком и, открыв бутылку начал наливать.
- Я за рулем. – Сразу сказал я и отставил свою рюмку в сторону.
- Ну и что? Болеешь чем? – Ставя рюмку на место, и наливая её до краев, сказал незнакомец.
- Да нет.
Юра практически не пьянел, Саша, так звали незнакомца, и страховщик Антон захмелели уже после первой бутылки, наверно это за сегодня не первые посиделки. Я старался пить меньше.
За разговорами пролетело часа три.
- Ты меня подбросишь с сыном домой?
- Нет проблем.
Сев в машину, прежде чем завести двигатель, по привычке накинул ремень безопасности.
- Зачем? Ведь неудобно ездить. – Александр, отодвинув сиденье назад, с наслаждением вытянул ноги.
- Да привычка, выработанная годами. В Мурманске с этим строго.
- Расслабься. Мы иные. Человечные.
Остановились у подъезда обшарпанной двухэтажки.
- Будет скучно, приходи в гости ко мне на работу, поболтаем. Люблю с новыми людьми общаться.
- Окей. А кем ты работаешь?
- Начальником ГАИ.

Через год, этот Саша, взяв у кого-то поиграть газовый пистолет, ну кто не уступит в просьбе начальнику ГАИ, в милицейской форме, одев сверху цивильную куртку и спрятав в кустах гаишный УАЗ, остановил проезжающую машину, под пистолетом заставили мужика снять куртку, отобрали деньги и отпустили.
Утром, когда на руках защелкнулись наручники, он ничего вспомнить не мог, но это нисколько не уменьшило срок заключения.


1. Дорога до Пупырловки.
Норик. Тбилиси Волгоград.
Самогонка в дороге.
На рыбалку, ЗИЛ в спину.
Сломанный дворник.
Турецкий работник.
Жена за рулем
Подарок друга ( моторное масло, покрышки, рулевые тяги.)

[Romakhov]

Мистика какая-то.

Говорят, что всё, что ни происходит с нами, предначертано заранее и ничего в этой жизни не бывает случайным. Дата рождения, имя, данное тебе при рождении, как-то ещё вписываются в эту теорию, это я допускаю, а вот номер паспорта или номер машины... Это для меня непостижимо. И как ты не крутись, как не вертись, всё будет так и не иначе. Вроде бы ценой неимоверных усилий добился чего-то, лопаешься от гордости за самого себя, а оказывается, что так оно и должно было быть, хоть лезь из шкуры, хоть лежи на диване.
А сколько вокруг необъяснимой всячины, начиная с НЛО и заканчивая домовыми, лешими и кикиморами с водяными. И хоть бы кто-нибудь объяснил, что это и откуда. Много всяких рассуждений, но это всего лишь предположения.
Я не буду пытаться строить из себя умника, анализировать и делать сенсационные заявления о разгадке вековых тайн, просто расскажу о своей доле чертовщины, доставшейся мне за всю непродолжительную жизнь.

Сон в зимнюю ночь

Трамвай, постукивая колесами по стыкам рельс, медленно проезжает мимо Владивостокского политеха.
От жары не спасала даже тень листвы деревьев туннелем закрывших тротуар Ленинского проспекта.
- Чё ползёт-то? – Спрашиваю у сидящего напротив приятеля Вадима Воропаева.
Монотонный гул двигателя трамвая заглушал все звуки, доносящиеся извне. Жуткая духота и сырость почему-то раздражения не вызывали и казались чем-то привычным, повседневным и неизбежным.
- Как чё? Там впереди похоронная процессия. – Высунувшись в открытое окно, Вадим здоровался за руки с проходившими в похоронной процессии радостно галдящими студентами – одногруппниками нашего приятеля Сергея Павленко несущими траурные венки.
- А кого это там в последний путь?
- Сам посмотри.
Наконец-то трамвай достиг головы колонны. В гробу, блаженно улыбаясь, лежал Сергей. В руках, прижатых к груди, вместо свечи дымилась сигарета. Дым от неё резал глаза, а запах, не смотря на то, что это была сигарета с фильтром, как у нас говорили "с ниппелем", слегка отдавал травой и навозом. Так пахли папиросы "Беломор" моего соседа по каюте Коли Шрамова.
- Как? Что случилось? Ты чего скотина смеёшься, там же Серёга! – Я не мог понять неуместного всеобщего веселья.
- Да внимательней смотри. – По-прежнему улыбаясь, кинул в сторону гроба скомканный трамвайный билет Вадим и голосом Коли Шрамова сказал: – Вот уроды, могли бы и кондиционер починить. Такая жара.
Грудь сжало от боли, я готов был разреветься. Казалось, что если Вадим скажет ещё хоть слово, или засмеётся, я его пришибу. От злости меня затрясло.
Неожиданно Сергей открыл глаза, затянувшись сигареткой, выпустил струю дыма прямо мне в лицо и, глядя на меня, засмеялся и закричал не своим голосом:
- Вставай, завтрак проспишь.
Открыв глаза, я увидел прямо перед собой Николая с дымящейся во рту папироской.
Первое, что стало до меня доходить, это то, что я в море, что сплю в своей койке, и что уже трое суток не работал кондиционер. От "пережитого" во сне, сумасшедшей влажности и жары, я был мокрый с ног до головы.
Мерный гул судового двигателя постепенно возвращал меня к действительности.
- От этой жары и не такое присниться может. – Отгоняя остатки сна, я потряс головой. - И как аборигены тут живут? Баня какая-то. – Окончательно проснулся я, скидывая себя с койки на влажную палубу.
- А аборигены тут и не живут, до ближайшего берега трое суток хода.
Уже неделю как мы прошли Малаккский пролив, двигаясь в западном направлении в сторону Африки. Поломка кодишена была одним из самых худших, что могло случиться в этих широтах.
В груди от сна всё ещё оставалось чувство боли.
- Дурацкий сон.
- Команде вставать! – По всем помещениям судна прогремел голос старпома. - Доброе утро! Сегодня двадцать первое декабря, вторник. За бортом плюс тридцать девять. Следуем курсом двести семьдесят градусов. До точки якорной стоянки осталось сто девяносто два часа.
Это он специально, что бы считая сколько суток ещё пились по Индюшачьему океану экипаж начал просыпаться.
Неприятный осадок от сна не проходил всю вахту и, поэтому, хорошо запомнилась дата объявленная вахтенным помощником.

По приходу во Владивосток, загорая на городском пляже с Сергеем и Вадимом, изнывая от духоты, я вспомнил этот неприятный сон.
С минуту Сергей ошалело смотрел на меня, потом спросил Вадима:
- Ты рассказал?
- О чём?
- Ну, как меня чуть не порвало на части.
- Да я и думать об этом забыл.
- Эй! Ребята. Что там было-то?
Серёга, прикрыв глаза от палящего солнца, немного помолчав, рассказал:
- Точно не помню, в конце декабря при постановке к причалу лопнул швартовый конец. На палубе рядом со мной, в метре, стоял боцман. Капроновым тросом ему разворотило грудную клетку. Я даже отреагировать не успел, весь в чужой кровищи… чуть с ума не сошел. Кошмар. Неделю вообще не спал.
- Да. Мистика какая-то.

Гадалки

Чаще всего, люди не обращают внимания на всевозможные случаи, которые смело можно отнести к разряду сверхъестественного. А вот я, сталкиваясь этим сверхъестественным, всегда пытался найти этому логическое объяснение. И пришел к почти научному выводу - это либо просто совпадение, случайность, либо действительно мистика какая-то.
Всего-то ничего, было случаев пять-шесть, но каждый раз, внутри, в районе желудка, от этих совпадений или чего-то там ещё, становилось очень-очень неприятно.

Всё началось с цыганки нагадавшей мне моё ближайшее будущее после окончания школы.
- Ждет тебя дорога дальня по казённым хлопотам. Но, своего ты не добьешься, и обратно не вернешься. – Нагадала "добрая" женщина, убедившись, что на мне, школьнике идущего с последнего звонка, ничего не заработаешь.
И действительно, сдав за лето больше двух десятков экзаменов, я, что бы не попасть в армию, и не возвращаться домой, вместо высшего Военно-морского училища поступил мореходку.

Цыганки всегда вызывали у меня двойственное чувство. С одной стороны вызывает отвращение их стиль поведения, манера одеваться, а с другой, каждый случай общения с ними, это повод призадуматься.

- Девушки, а не могли бы вы разговаривать на русском языке. Вот вы о чём-то там разговариваете, потом смеётесь, а у нас впечатление, что смеётесь над нами. - Попросил мой приятель двух симпатичных соседок, сидящий напротив нас в ресторане "Утро" в городе Лиепая.
Этой просьбы хватило, что бы не только с ними познакомиться, но и через некоторое время оказаться у одной из них дома.
А оказались эти милые болтушки учительницами русского языка. Одна латышка, а вторая латышская цыганка.
Весь вечер и ночь пролетели почти незаметно. После ресторана купались в каких-то водоёмах среди песчаных дюн.
Мальчики налево, девочки направо. Купались голяком, но никаких поползновений к интиму. Просто весело и интересно. Было опасение, в том, что можно в темноте не найти одежду. Вот здорово было бы добираться через весь город до судна? Но всё кончилось благополучно.
Дома у Эльзы всей компанией посидели за бутылочкой шампанского, болтали обо всем, просто и епринужденно, пока не узнали, что Рита цыганка.
Ни я, ни Сашка сразу в это не поверили, но, очевидно в доказательство, Рита предложила погадать.
Мало мне было потийского опыта. И ту я сунулся первым.
До сих пор я сомневаюсь, предсказывают они или направляют твою судьбу в предсказанное русло, то есть, они, как говорится - "накаркают", а нам потом мучаться.
Скептицизм прошел у меня после первого же предложения.
- Жизнь твоей матери полна горя. Потеряла она дочь и мужа.
От этих слов мурашки по спине побежали. Стало не по себе. Сразу расхотелось знать, что там впереди. А вдруг ничего хорошего. Жил себе, не тужил, а сейчас как сказанёт какую-нибудь гадость, потом жди.
Было рассказано почти всё знаковое, что было в моей жизни.
- Скоро мама замуж выйдет. А вот тебе это счастье привалит не скоро.
- Как так. Я только из отпуска вернулся, мама ничего не говорила, а я наоборот, уже выбрал себе кандидатуру для совместного проживания на веки вечные.
- Ты меня касатик слушай, я если гадаю, то сбывается на все сто. – Глаза у Риты стали страшными, зрачки как два уголька пробуравили меня насквозь.
Уже вся колода карт раскинулась по столу, но она продолжала что-то в них искать.
– Женишься ты в тридцать лет, ещё нагуляешься вдоволь. И богатым станешь, очень богатым, но только в старости.
- Вот это мне нравится. – Но на душе было не по себе. Как могла эта недавно весёлая незнакомая девчонка с такой точностью рассказать всю мою жизнь. Чушь какая-то. То, что она рассказала, даже Саша не знал, даже я не знал о планах своей мамы.
Через год мама вышла замуж, а я женился я на тридцатом году жизни, это тоже совпало, а вот по поводу страшно разбогатеть,… видимо ещё не постарел.


Домовой

Я и домового встречал и старика-лесовика видел.
Вроде заявление похоже на бред сивой лошади. Но что мне делать-то, если я их действительно встречал.
Спал как-то дома у того же Саши, с которым в Прибалтике отрывались. Он уже был женат, а я по холостяцки жил на судне и бывали случаи, когда мое место жительства от меня уходило на временно недосягаемое расстояние. Вот тогда-то и выручали друзья, у которых можно было переночевать.
Что бы не мешать хозяевам, я с вечера закрыл дверь в комнату на щеколду и с удовольствием залез под тёплое мягкое одеяло. Такой комфорт в судовых условиях просто немыслим. Там меня ждут застиранные с хлоркой простыни и армейское, даже через простыню колючее армейское одеяло.

Ночи на севере бывают не очень тёмными, чуть сумерки и снова как днем.
Вот в такую летнюю ночь я и спал, закрывшись в комнате раскинув руки и ноги на огромном диване. Спал на животе.
Вдруг, не помню, во сколько это было, я почувствовал, что кто-то тронул меня рукой за спину прямёхонько между лопатками.
Мгновенно проснувшись, я вспомнил, что дверь была закрыта. В комнате никого не оказалось.
- Да. Надо меньше пить. – Пробормотав любимую фразу вслух, я перевернулся на спину. Отчего-то стало не по себе.
Как только заснул, почувствовал прикосновение холодной руки к груди. Ужас обуял меня. Попытка вскочить не увенчалась успехом, так как меня словно парализовало. Правый глаз не открывался, левым, через переносицу, я видел тёмный со светящимся обрамлением силуэт человека стоявшего около дивана.
Как-то давно слышал, что таких гостей, хотя, думаю, что гостем в этой ситуации был я, надо послать матерно на три весёлые буквы. Но как это сделать, если язык перекручен, прижат к нёбу, будто приклеен.
Неимоверных усилий стоила мне возможность открыть рот.
- Ашоу ы а ху!
Он понял и медленно, будто поплыл, просочился через дверь.
Через мгновение меня отпустило. Такое впечатление, будто по мне проехал грузовик. Весь мокрый, на трясущихся ногах я подошел к двери. Дверь была закрыта на щеколду.

- Так домовой выглядит, мне мама рассказывала, спокойно, будто шел разговор в чем-то обыденном и ежедневном, за завтраком сказала Света.
- Вот именно так?
- Да. Именно так.
- Домой в пятиэтажке? Что ему делать-то тут?
- А где ему ещё жить, если кругом одни многоэтажки?



Старичёк-лесовичёк

- Давай к берегу. Так можно часами искать где это забор кончится.
Шлюпка медленно двигалась вдоль берега бухты Западная Лица.
Вместе с электромехом Володей Концовым, четвертым помощником капитана Туровским Сашей и первым радиооператором Лизовским Мишей, пока судно стояло у причала в ожидании очередного приказ - задания, решили на противоположном берегу пособирать грибы.
- К берегу, так к берегу. А что это за забор? Может запретная зона, какая? – Спросил боцман, поворачивая шлюпку к берегу.
- Смотрите, а то подстрелят.
- Рули, без тебя разберёмся. – Радист приготовился прыгнуть на берег первым.
Сказать, что берег порос кустами, значит обмануть, хотя он действительно был сплошным ровным слоем покрыт кустарником. Во сказанул! Дело в том, что кустарник был не выше колена, бывает такое на севере. Вроде бы куст, а со стороны как высокая трава. Но дело не в этом.
Прыгнули на берег все трое одновременно и одновременно начали сползать в воду. Я схватился за кусты, Володя за меня, Миша за Володю. Так и остановились у самой кромки воды.
- Вот, блин. Чуть не искупались.
- А не мешало бы. – Послышался хриплый голос и смех сквозь кашель.
- Боцман! Тебе над нами по штату смеяться не положено. Греби на борт и не забудь через три часа за нами. - Пытался скрыть свое смущение Володя.
- А я и не смеялся.
- Там, что, кто-то есть? – Я забрался на берег и осмотрел окрестности. Вокруг ни души.
- А кто смеялся-то?
- Послышалось.
- Всем одновременно?

Грибов было столько, что через час их некуда было укладывать. С целью борьбы с комарами мы одели на себя по двое спортивных штанов. Сняв верхние, завязав низ штанин на узел, перекинув их через плечи, будто кто-то сел на шею, мы складывали в них всё новые и новые грибы.
Путь назад был так тяжёл, что приходилось отдыхать через каждые сто-двести метров пути.
При очередной остановке я посмотрел вперёд, много ли осталось до забора. Прямо на середине болотца, которое нам предстояло форсировать, стоял человек. Маленький, сгорбленный старичок одетый явно не по сезону в серо-зелёный плащ и такую же защитного цвета шляпу.
- Смотрите. Мы не одни, там кто-то есть.
Мои попутчики, закрыв глаза, в изнеможении лежали на траве, подставив солнцу лица.
- Военный? С оружием? – Не то, что подниматься, открыть глаза никто не соизволил.
- Да не. Дед какой-то.
- Откуда тут дед? Показалось.
Я, посмотрев на развалившихся друзей, понял, что им абсолютно пофиг, хоть снежный человек.
Повернувшись в сторону болота, с удивлением увидел, что старик исчез. Спрятаться ему на болоте было негде, не нырнул же он в воду.
- Вставайте. Пора. – Поторопил ребят не потому, что действительно было пора, так как до места было уже недалеко, хотелось посмотреть, был ли там кто-нибудь, или показалось.
На там месте, где я видел старика, вода даже не была взболомучена, что говорило о том, что тут, в течение последнего получаса никто не проходил.
- Странно, но факт.
Но на болотной кочке. Прямо в том месте стоял огромный, сантиметров тридцать высотой, гриб подосиновик. Гриб был идеальной формы и ни одной червоточинки.

- Вот это да. Ребята. Кажется, напрасно мы корячились. Грибы надо выбрасывать. – Саша первым перелез через забор и рассматривал какую-то поржавевшую табличку,
- Что такое? – Я передавал через забор Михаилу полные грибов штаны.
- Знак радиоактивной опасности.
- Идите к чёрту! Я столько волок эту тяжесть. Нет! Не брошу. – Будто обидевшись, радист присел на камень.
- Давайте дотащим это до судна, а там у меня дозиметр есть. Проверим. – Мне было тоже досадно. Столько сил потрачено.
Наклонившись над штанами я услышал хриплый голос:
- Да всё нормально. Ешьте на здоровье.
И снова старческий кашель.
Оглянувшись, я никого из посторонних так и не увидел.
- Что за черт. Кто-нибудь что слышал сейчас?
- Кто тут что-то прокашлял?

С радиоактивным фоном всё оказалось в норме.
Гриб с болотной кочки в капитанской каюте был поставлен в граненый стакан, именно такого диаметра оказалась его ножка, в котором он простоял почти месяц. Стоял как свежий. И каждый раз, когда я заходил к капитану, мне слышался хриплый кашель и стариковский голос шептал:
- Привет!

Прыжок с моста

Лето. Ленинградская область. Санаторный посёлок Красный Вал.
На мосту, с внешней стороны, держась руками за поручни, стоят пять человек. Молодые ребята одного возраста лет двадцати пяти.
- Раз. Два. Три!
Не скажу, что очень красиво, но попытка изобразить ласточку, была у трёх из четверых, четвертый упал бомбочкой, а пятый, это был я, так и остался стоять не в состоянии разжать руки.
Через несколько минут готовые к прыжку все стояли на прежнем месте.
- Так. Для бестолковых повторяю! Раз. Два. Три! – Это было сказано лично для меня.
И снова четыре тела плюхнулись в воду. А я всё стою.
До сих пор не могу объяснить, почему я не мог разжать руки. И высота моста была не очень, что бы очень и присутствие женщин должно было меня обязать прыгнуть дальше и красивее всех.
- Ты что? – Андрюха в третий раз перелезал через перила моста.
- Не знаю. Представляешь? Ну, давай вместе.
- Пошли!
Андрей полетел в воду в третий раз.
Я остался стоять. Вроде и трусом не был, вырос на море и воды не боялся. А вот не могу и всё.
- Я прыгну десять раз, а на десятый ты со мной. Стыдно тебе будет не прыгнуть.
- Давай.
Плюхнувшись в воду в десятый раз, Андрей уже на мост не пошел. Махнув рукой, крикнул:
- Пойдём лучше пить водку.
Я стоял на мосту и смотрел в воду. Был уверен, что прыгну, когда все уйдут. Но пальцы так и не разжались.
За столом, и в последствии, никто этот случай не вспоминал, наверно из деликатности. Но недавно, по прошествии двадцати лет, я встретился со своим приятелем, который переехал жить на Красный Вал уже лет как десять.
- А помнишь, как с моста прыгали?
- Ну.
- Почему ты так и не прыгнул?
- До сих пор не могу себе объяснить. Просто не мог разжать руки и всё.
- Дело в том, что недавно, в прошлом году, мы тебя вспомнили и даже выпили за тебя по рюмахе. Ремонтировали плотину, и пришлось спустить с реки воду. Так вот. На том месте, где ты должен был прыгнуть, какой-то умник, наверно при постройке моста, вкопал в землю заострённый сверху кол. Острие находилось в полутора метрах от поверхности. Если бы ты прыгну, могло быть…,сам понимаешь.
Недавно, вспоминая этот случай, я вспомним, что точно также не смог прыгнуть с крыла мостика лежащего в дрейфе судна в Индийском океане. Там до дна было километра два, но и в том случае я прыгнуть не смог. Интересно, что меня там подстерегало. Говорят, что в том районе водятся акулы до пяти метров в длину.

Падение


Гатчина.

Были у меня замечательные друзья, семья Рассоловых. Познакомились мы в Мурманске, дружили семьями, но потом они переехали жить в Гатчину. У нас были почти одного возраста маленькие дети.


[attachment=1294:getImage.jpg]

сам Автор(IMG:http://x-trail-spb.ru/forums/style_emoticons/default/smile.gif) )))